Фундамент
Мери пыталась порезать кунжутную халву ровными кусочками. Сладость тщетно сыпалась крупными и мелкими крошками из-под лезвия ножа. В моем горле уже клокотал приторный привкус.
- Я не понимаю, как можно просто взять и уйти. И не сказать, не позвонить, не написать. Люди избегают вопросов? Или ссор? Чего? Я не понимаю.
Она говорила с сигаретой в зубах, которая скакала из одного угла рта в другой, разбрасывая пепел по столу.
- Теперь тебя это бесит. Ты же сама так всегда делаешь.
- Я делаю это из хороших побуждений. Должен же быть кто-то сильнее. Я заранее становлюсь сильнее, чтобы не обременять этим других. И, заметь, я, между прочим, никогда не ухожу надолго. Мне просто это необходимо. Вот к тебе я всегда возвращаюсь и спешу, когда нужна.
- Я знаю, но у тебя есть не только я. То есть ты думаешь, что тот, кто уходит - всегда сильнее того, кто остается?
- Я вообще не об этом тебе говорю, - она с грохотом положила нож на стол, - просто если ты вдруг собрался уходить, назови хоть причину. Или место, или человека, да что угодно, просто чтобы знать направление. Придумай что-нибудь, в конце-концов. Нельзя уходить в никуда.
- Придумать - это значит наврать? А если тебе просто некуда идти? И даже фантазии не хватает, чтобы придумать какое-нибудь место.
- Так не уходи!
- Вот ты и попалась, - засмеялась я.
Это был конец августа. На следующий день Мери улетела в Бангкок, а потом в Нью-Йорк, потом она была где-то около океана, писала мне смс-ки с длиннющих номеров, на которые я редко отвечала. В сентябре она вернулась в Москву. И однажды вечером мы долго говорили по телефону. Она говорила, что все всегда будут уходить, с причинами или без, но это возмещается приходом других. Она была счастлива и нет.
А потом она улетела, и мы больше никогда-никогда не виделись/не увидимся.
В общем-то, я о том, что раз уж вы ушли однажды, на день, на месяц, на два, на три, на год, под предлогом того, что насовсем, и знаете, что хотите вернуться, и что вас ждут - возвращайтесь. Но если вас уже не ждут, потому что дождались кого-то другого, пока вы искали где-то мнимую истину, нашли бы вы себе другое занятие, помимо того, чтобы злиться и сетовать на жизнь. Кто виноват в том, что вы не счастливы?
Чьи-то папы пекут на Дни рождения дочерей яблочные пироги, кто-то уезжает в пресс-тур в Милан или в Тайланд, у кого-то шикарный объектив на никон или на кэнон, которым можно снимать потрясающие штуки (но, почему-то, не выходит), кто-то выпускает сборник своих стихов или рассказов, получает отличные оценки, отправляет свою маму в спа-салон, дарит ей Шанель (любимые духи, которые под номером 5).
Кто-то работает на износ, в субботу напивается с друзьями, в воскресенье выпадает из жизни, его это ужасно раздражает, потому что спасения - ноль. Кто-то прекращает бороться за счастье, опускает руки и пускает все на самотек, ждет перемен, карабкается по невидимым горам. Кто-то строит чужой крохотный дом, мечтая построить свой, побольше, естественно. Кто-то на кого-то злится, за отсутствием собственного счастья - ищет подвох в чужом, давится собственной желчью, сходит с ума от отчаяния, с трудом находя себе оправдания.
Удивительно, как то, чему можно завидовать, уравнивает то, что может вызывать жалость и расстроить. Мне, порой, очень нравится чувствовать эту границу: отрезвляет.
У меня же перед глазами сидит Полозкова, которая хватает страницы книги, беспорядочно мечущиеся над головой, вклеивая их в растрепанный корешок.
Я смеюсь над всеми дураками, которые, дай Бог, реабилитируются, хотя бы в своих глазах. Думаю о том, сколько процентов дурости во мне по мнению других. Думаю и забываю.
У меня ногти синего цвета, утопающие в чьей-то пышной прическе; шпрехен зи дойч каждый день; Мильтон, который никак не может дочитаться; деловой тон в разговоре с такими же недомоделями, как и я. Я по-прежнему обожаю журфак, переживаю за друзей, хочу утереть нос всей родне (ну, конечно, в самом хорошем смысле), и мой фундамент растет, строится, работа кипит.
- Я не понимаю, как можно просто взять и уйти. И не сказать, не позвонить, не написать. Люди избегают вопросов? Или ссор? Чего? Я не понимаю.
Она говорила с сигаретой в зубах, которая скакала из одного угла рта в другой, разбрасывая пепел по столу.
- Теперь тебя это бесит. Ты же сама так всегда делаешь.
- Я делаю это из хороших побуждений. Должен же быть кто-то сильнее. Я заранее становлюсь сильнее, чтобы не обременять этим других. И, заметь, я, между прочим, никогда не ухожу надолго. Мне просто это необходимо. Вот к тебе я всегда возвращаюсь и спешу, когда нужна.
- Я знаю, но у тебя есть не только я. То есть ты думаешь, что тот, кто уходит - всегда сильнее того, кто остается?
- Я вообще не об этом тебе говорю, - она с грохотом положила нож на стол, - просто если ты вдруг собрался уходить, назови хоть причину. Или место, или человека, да что угодно, просто чтобы знать направление. Придумай что-нибудь, в конце-концов. Нельзя уходить в никуда.
- Придумать - это значит наврать? А если тебе просто некуда идти? И даже фантазии не хватает, чтобы придумать какое-нибудь место.
- Так не уходи!
- Вот ты и попалась, - засмеялась я.
Это был конец августа. На следующий день Мери улетела в Бангкок, а потом в Нью-Йорк, потом она была где-то около океана, писала мне смс-ки с длиннющих номеров, на которые я редко отвечала. В сентябре она вернулась в Москву. И однажды вечером мы долго говорили по телефону. Она говорила, что все всегда будут уходить, с причинами или без, но это возмещается приходом других. Она была счастлива и нет.
А потом она улетела, и мы больше никогда-никогда не виделись/не увидимся.
В общем-то, я о том, что раз уж вы ушли однажды, на день, на месяц, на два, на три, на год, под предлогом того, что насовсем, и знаете, что хотите вернуться, и что вас ждут - возвращайтесь. Но если вас уже не ждут, потому что дождались кого-то другого, пока вы искали где-то мнимую истину, нашли бы вы себе другое занятие, помимо того, чтобы злиться и сетовать на жизнь. Кто виноват в том, что вы не счастливы?
Чьи-то папы пекут на Дни рождения дочерей яблочные пироги, кто-то уезжает в пресс-тур в Милан или в Тайланд, у кого-то шикарный объектив на никон или на кэнон, которым можно снимать потрясающие штуки (но, почему-то, не выходит), кто-то выпускает сборник своих стихов или рассказов, получает отличные оценки, отправляет свою маму в спа-салон, дарит ей Шанель (любимые духи, которые под номером 5).
Кто-то работает на износ, в субботу напивается с друзьями, в воскресенье выпадает из жизни, его это ужасно раздражает, потому что спасения - ноль. Кто-то прекращает бороться за счастье, опускает руки и пускает все на самотек, ждет перемен, карабкается по невидимым горам. Кто-то строит чужой крохотный дом, мечтая построить свой, побольше, естественно. Кто-то на кого-то злится, за отсутствием собственного счастья - ищет подвох в чужом, давится собственной желчью, сходит с ума от отчаяния, с трудом находя себе оправдания.
Удивительно, как то, чему можно завидовать, уравнивает то, что может вызывать жалость и расстроить. Мне, порой, очень нравится чувствовать эту границу: отрезвляет.
У меня же перед глазами сидит Полозкова, которая хватает страницы книги, беспорядочно мечущиеся над головой, вклеивая их в растрепанный корешок.
Я смеюсь над всеми дураками, которые, дай Бог, реабилитируются, хотя бы в своих глазах. Думаю о том, сколько процентов дурости во мне по мнению других. Думаю и забываю.
У меня ногти синего цвета, утопающие в чьей-то пышной прическе; шпрехен зи дойч каждый день; Мильтон, который никак не может дочитаться; деловой тон в разговоре с такими же недомоделями, как и я. Я по-прежнему обожаю журфак, переживаю за друзей, хочу утереть нос всей родне (ну, конечно, в самом хорошем смысле), и мой фундамент растет, строится, работа кипит.