Был ли Христос «умеренным демократом», а Пушкин христианином?
Сколько копий сломано на «православии» Пушкина, сколько статей и книг написано, сколько диссертаций защищено, сколько полемик проведено, сколько новых врагов и новых поклонников нажили себе словоборцы. Чего стоит хотя бы миф, усердно раздуваемый синодалами, о якобы знакомстве поэта с легендарным Серафимом Мошниным, глаголемым Саровским мнихом. Да пусть бы их фантастическая встреча и в самом деле состоялась. Что с того? О! смена объекта поклонения (читай - культа) поважнее смены курса или даже смены политического режима будет. Георгий Федотов прямо утверждал в знаменитом труде «Святые Древней Руси»: «...эта смена излюбленных культов является драгоценным показателем глубоких часто незримых прорастаний - или увяданий - в основных направлениях религиозной жизни народа».
Современным синодалам-мифотворцам важен сам факт знакомства знаменитого петербургского поэта с легендарным нижегородским мнихом, как доказательство смычки культа своего особого святого (более святого, как всем видится, нежели угодники Божии Анна Кашинская, Кирил Белозерский, Ефросин Псковский и даже Сергий Радонежский, например) с религиозным культом в образованном обществе «солнца русской поэзии» под сенью монархического триколора (читай - с высочайшего изволения императора Николая Павловича). Встреча великого поэта Пушкина с легендарным монахом Серафимом, инициированная российским монархом Николаем I, и должна символизировать, по мнению синодалов, союз культов религии, поэзии и самодержавия. Такова нынешняя интерпретация уваровской формулы, где «народность» заменена «поэзией». Пред такой никонианской неоимпериалистической триадой не должны устоять ни суверенные демократы, ни славянские язычники, ни никонианствующие синодалы, именующие сами себя «православными».
А где же пушкинская христианская поэзия?
Возьмем его хрестоматийное стихотворение: «Свободы сеятель пустынный, я рано вышел, до звезды; рукою чистой и безвинной в порабощенные бразды бросал живительное семя - но потерял я только время, благие мысли и труды... Паситесь мирные народы! Вас не разбудит чести клич. К чему стадам дары свободы? Их должно резать или стричь. Наследство их из рода в роды ярмо с гремушками да бич».
Оказывается, эти строки всего лишь «подражание басне умеренного демократа И. Х.» (из письма А. С. Пушкина к А. И. Тургеневу от 1 декабря 1823 года).
Выходит, не зря мудрый Карпец утверждает: «...Христианин не может быть поэтом. Когда-то мне лично - юному совсем - об этом Григорий Кружков говорил, и уточнял: "Ну разве Клюев, но какой он христианин..." Любой строгий инок - ну хоть Амвросий (Юрасов) - будет за поэзию пуще, чем за блуд, гонять, и будет прав, потому что с точки зрения строгого христианства (не либерального никак) это и есть блуд, блуд с "чуждыми богами"».
В письме Пушкина озадачивает собственно «басня (читай - Благая весть) умеренного демократа И. Х.». Благочестивыми и даже просто почтительными к Исусу Христу и Его Евангелию эти слова не назовешь, зато искренними - безусловно. Но эта искренность именно что нехристианская, даже противохристианская.
Само стихотворение, вне сомнения, талантливое (пусть даже и гениальное!), легко запоминается, фразы из него прилипают к языку, становятся крылатыми. Эпиграфом поставлены слова из притчи Спасителя о сеятеле из Евангелия от Матфея «Изыде сеятель сеяти семена своя». Но какие прямо противоположные «всходы» вырастают из смиренных Христовых семян и надменных пушкинских строк. Любящий и добрый «мой Христос», а отнюдь не «умеренный демократ», дает сей притчей надежду верящим сердцам терпеливых рабов Божиих удостоиться Царствия Небесного. Раздраженный и заносчивый «мой Пушкин», а отнюдь не «наше все», грозиться рабским ярмом и скотобойней «мирным народам» (стаду Христову), не доведшим начатого восстания до окончательной победы. А как же тогда «русский бунт, бессмысленный и беспощадный»? Надо полагать, что европейские революции, французская например, рассудительны и милосердны. Вот уж вздор! Профессиональные пушкиноведы утверждают, что это стихотворение вызвано поражением революции в Испании, подавленной французскими войсками. Повод к написанию - это цветочки, а вот ягодки-комментарии (читай - «плоды зла») a la Pouchkine налицо.
А тут еще рядом с памятником поэту водружают монумент легендарному монаху, прославившемуся своей эзотерической доктриной о «стяжании Духа Святого», неведомой святым отцам православной Церкви. Осталось только монархиста из Пушкина сделать.
Вот и спрашивается: да христианин ли сам-то Пушкин? Не обернулась ли его мифическая встреча с легендарным Серафимом разлукой с подлинным Исусом Христом? И может ли христианин вообще быть поэтом, может ли блудить с «чуждыми богами»?