Серп-и-молот - великий русский символ
В развитие темы «Святыни и ценности».
Святыня - это религиозное понятие, это то, ради чего человек в состоянии пожертвовать даже своей жизнью. Всякая святыня имеет свои символы. Нечто, объявляющее себя «святыней», но не имеющее собственных символов, не может быть признано за святыню. Однако собственно символы могут принадлежать ценностям и даже антисвятыням (между прочим, у слова «святыня» нет даже антонима).
Серп и молот - это не просто символ труда, символ союза рабочих и крестьян, символ единства всех трудящихся, символ советского государства и символ мировой революции, чем он в свое время действительно являлся. После отказа от этого символа на государственном уровне, после многолетних гонений на него, после различных кощунств и подло вброшенной лжи («серп - знак смерти, молот - орудие вольных каменщиков, строящих Третий храм»), стало очевидным, что серп-и-молот - это великий русский символ. Золотой перекрещенный серп-и-молот, даже - серпымолот, где уже не различаются его составные части - это символ русских, это одновременно и русский крест и русский солярный символ (не зря же эстонские демо-фашисты приравняли его к свастике), это одновременно и замок и ключ (тайна и отгадка). Популярность и даже мода на него в постсоветской России, особенно у молодежи, только этим и можно объяснить. Более того: серп-и-молот оказался символом самой России:
Предоставим слово об этом символе русскому мудрецу Алексею Федоровичу Лосеву. Зри: Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. - 2-е изд., испр. - М.: Искусство, 1995. -320 с.
С. 14-16:
«Что, этот серп и молот являются здесь только предметом чувственного восприятия? Ни в каком случае. Мы находим вокруг себя бесчисленное количество чувственных образов, которые вовсе не обладают такой огромной смысловой и обобщающей силой. Или, может быть, это есть абстрактное понятие, какое-то родовое обобщение из отдельных единичностей? Ничего подобного. В этом образе серпа и молота есть, конечно, и свой смысл и свое обобщение множества разных единичных фактов, но, само собой разумеется, здесь не только это. А что же еще? Уже отдельно взятые серп и молот не являются ни только чувственными образами, ни только абстрактными идеями. Конечно, предварительно уже нужно понимать, что серп есть именно серп, а молот есть молот. Но в таком случае, даже если бы мы брали эти два предмета вне советского герба, то даже и здесь одной чувственной образности было бы мало, и одной абстрактной идейности тоже было бы мало. Следовательно, и соединение этих двух предметов тоже не выходило бы за пределы их самих и ни о каких гербах здесь не было бы никакого разговора. Скажут: позвольте, но ведь это же есть не просто образ, а еще и художественный образ. Новая ошибка. Серп и молот могут быть изображены художественно, а могут и не быть изображены художественно. В этом втором смысле они все равно останутся серпом и молотом, так что их значимость в гербе вовсе не сводится только на их художественность. Ведь чисто художественный предмет есть тот, на который мы любуемся из-за его красоты, и для этого любования вовсе не нужно выходить за пределы данного художественного предмета и мыслить еще какие-нибудь другие предметы.
Но позитивистская мысль не останавливается на этом. Говорят, это есть знак, изображение, указание. Это также совершенно неверно. Мало ли что указывает на что-либо другое? Ключ указывает на замок, для которого он сделан. Дверь указывает на то, что через нее можно пройти из одного помещения в другое. Печная труба на крыше избы указывает на то, что в этой избе должна находиться печь в условиях дровяного отопления. Все это является знаками стабильными, неподвижными, однообразными, не влияющими на человеческую волю и не зовущими к изменению действительности. Это - мертвые знаки.
Анализируемый нами знак в системе советского герба, во-первых, является обобщением огромного множества социально-исторических явлений известного порядка. Во-первых, это обобщение является указанием на множество отдельных социально-исторических фактов, являясь для них принципом, образцом, моделью, законом. В-третьих, это есть такая обобщенность, которая хотя и выражена в виде неподвижного чувственного образа, тем не менее приглашает к единству рабочих и крестьян при построении государства нового типа, зовет к этому, вопиет об этом, агитирует за это, это пропагандирует. Это есть такой знак, который двигает народными массами и вообще является не просто знаком, но конструктивно-техническим принципом для человеческих действий и волевой устремленности. Как же в этих случаях можно сказать, что тут перед нами только знак и больше нет ничего другого? Это - не знак, а огромная социально-историческая сила, идущая очень далеко, вплоть до мировой революции. Итак, здесь перед нами не просто чувственный и пассивно воспринимаемый образ, не просто абстрактная и мертвая идея или понятие, не их объединение, не составленный из них художественный образ, не просто знак или обозначение, хотя бы даже единства рабочих и крестьян. Что же здесь перед нами в конце концов? Здесь перед нами символ единения рабочих и крестьян, символ Советского государства, символ мировой революции. Он и чувственный, он и идейный, он может быть и художественным: он и указание на нечто иное, чем просто серп и молот, взятые в своей вещественной изоляции; он и модель для огромных социально-исторических сдвигов, он и структура, но не мертвая, а заряженная множеством, если не целой бесконечностью социально-исторических действий; он и призван творчески переделывать действительность, а не просто мертвенно и неподвижно отражать ее, как обыкновенный знак вещи отражает самое вещь. Если мы попробуем отбросить хотя бы один из указанных у нас моментов этого герба, он уже перестанет быть гербом. Он перестанет быть символом и сведется на то, что вовсе не будет символом указанного содержания. Но тогда, значит, понятие символа необходимо изучить во всей его специфике и не бояться того, что символ несводим ни на один из указанных у нас моментов, а является их нераздельной цельностью».
С. 122:
«4. Символ и эмблема. Точно так же символ не есть эмблема, которая, впрочем, может быть не только художественной, но и внехудожественной. Эмблема есть точно фиксированный, конвенциональный, но, несмотря на свою условность, вполне общепризнанный знак как самого широкого, так и самого узкого значения. Существуют эмблемы государственные, национальные, классовые, сословные, родовые, корпорационные и даже личные. Двуглавый орел не есть символ бывшей Российской империи, но, строго говоря, ее эмблема. Серп и молот не есть просто символ, но также и эмблема рабоче-крестьянского государства».
С. 269:
«В статье [Б. Борисовского] "Символ единства трудящихся" [("Московский художник", 1974, 20 июня)] устанавливается и первое официальное признание эмблемы "Серп и молот". Именно, 19 июня 1918 г. Совет народных комиссаров РСФСР утвердил государственную печать, "в композиции которой центральное место занимало изображение перекрещивающихся серпа и молота". Долгое время эта эмблема приписывалась авторству художника С. В. Чехонина, который действительно много работал для популяризации этого символа в народных массах. Но С. Герасимов ("Искусство", 1957, № 7) на основании своих отдаленных воспоминаний склонен приписывать это авторство другому художнику, Е. Камзолкину.
До зде - Лосев.
Этот удивительный по простоте и гениальный по выразительности символ создал 25 апреля 1918 года мой земляк, художник Евгений Иванович Камзолкин (1885 - 1957), как один из элементов оформления Серпуховской площади к первомайской демонстрации 1918 года.
Личность его мало того, что малоизвестна, она еще и загадочна. Но в этой таинственности стоит попытаться найти ответ на глубинные истоки и смыслы самого символа, созданного художником в 33-летнем возрасте, что тоже знак и символ.
Коммунисты пишут, что «Евгений Камзолкин, правнук крепостного крестьянина, православный, чего не скрывал». Понятное дело, такой символ не мог придумать «социально чуждый элемент». Однако предки Евгения Ивановича были состоятельными купцами (как известно, все без исключения купцы в прошлом «крепостные крестьяне»). Его родной дед Василий Иванович Камзолкин, поселившись в XIX веке в подмосковном дачном поселке Пушкино, отстроил несколько дач, которые и сдавал в наем. Писатель Всеволод Гаршин еще в 1879 году сообщал матери свой летний адрес: «Москва, станция Пушкино, Моск. Яросл. ж. д., дача Камзолкина». Имели Камзолкины доходные дома и в Москве. В самом же Пушкине дед художника Василий Иванович Камзолкин, который и подарил внуку еще в детстве первые в его жизни краски, взял в аренду землю и проложил дорогу к фабрике Армандов. Знаменитая Инесса Арманд была замужем за одним из этих фабрикантов, с кем и обвенчалась в Никольском храме. Так возникла центральная улица Пушкино - нынешний Московский проспект. Будучи ктитором того самого Никольского храма Василий Иванович Камзолкин и его супруга похоронены за его алтарем.
Детская страсть к рисованию привела Евгения Ивановича в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где он учился в 1904 - 1912 годах. Камзолкин - член Общества Леонардо да Винчи (1906) и Московского Салона (1910). В училище ему пророчили большое будущее В. Серов, А. Архипов, К. Коровин, П. Корин. Но Евгений Иванович всю жизнь жил уединенно и загадочно. Во время учебы он не просто увлекается искусством Древнего Египта, Ассирии и Вавилонии, но считался широко эрудированным и подлинным знатоком вопроса, что признавал его друг, такой авторитет, как Николай Альбертович Кун (1877 - 1940), автор популярной книги «Легенды и мифы Древней Греции» (1922). Художник много и плодотворно работал над так называемым египетским циклом своих живописных полотен. Известны картины того периода - «В битву», «Пир у царя Ассирийского», «Во имя Рамзеса», «Египтянка». Египет и Месопотамия в 1910 - 1920 годах оставались главной темой его творчества. Эти работы имели успех у публики и высоко ценились художественными критиками. В январе 1913 года газета «Руль» писала: «Хотел бы и даже может сказать свое слово г-н Камзолкин. Талантливый художник на этот раз задался целью воскресить трудно воссоздаваемые для современного человека картины ветхозаветного Ассура и Вавилона. Во многом это удалось мастеру. Сапфиры, бирюза и золото - основные краски г-на Камзолкина, на них он создает увлекательную и дерзкую симфонию».
Вот такой «правнук крепостного крестьянина, православный» и создал гениальный и понятный русский символ. Большой русский художник Сергей Васильевич Герасимов (1885 - 1964) засвидетельствовал миг рождения великого русского символа, о котором упоминал выше русский мудрец Лосев:
«Стоящий рядом со мной Евгений Камзолкин, задумавшись, сказал:
- А что если попробовать такую символику? - При этом он стал ходить по холсту. - Вот так изобразить серп - это будет крестьянство, а внутри молот - это будет рабочий класс.
Символ смычки рабочих и крестьян был в тот же день послан из Замоскворечья в Моссовет - и все другие эскизы были отвергнуты: молот с наковальней, плуг с мечом, коса с гаечным ключом...
Вот такими, спасительно скрещенными, перенесли серп и молот на государственный герб РСФСР художники А. Н. Лео и Н. А. Андреев, а затем и на государственный герб СССР - художник И. И. Дубасов.
К сожалению, имя автора символа вскоре забылось. Лишь к 30-летию Великого Октября в 1947 году любознательные журналисты разыскали его в подмосковном городе Пушкино в скромном бревенчатом домике с березами под окном. "Конечно, эту эмблему я рассматривал только как связанную с украшением первомайского праздника, - объяснял Евгений Иванович. - У меня и в мыслях не было, что впоследствии эмблема войдет в наш государственный герб как символ народной власти..."»
До зде - Герасимов.
Как жил уединенно, скромно и тихо, так же незаметно ушел из жизни загадочный русский художник, унеся в могилу ключ от многих русских тайн, одной из которых и является великий русский символ серп-и-молот. Мы только сейчас, после лишения этого символа идеологического смысла, приближаемся к разгадке того тайного знания о нем, которое унес в могилу его автор Евгений Иванович Камзолкин. И то, что творец гениального русского символа до сих пор мало кому известен - это тоже символ нашего времени и нашего народа. Символ широкой русской беспечности, неблагодарности и забвения скромного русского посвященного. А также символ фальсификации истории.