Часть третья
Будущее
Быть поэтом - это значит то же,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.
(С. А. Есенин)
Жанна отделалась на удивление легко. Небольшое обморожение, которое вылечили буквально за пару дней, да нервное перенапряжение, от него девушка исцелилась сама, едва узнала, что её подопечный не только жив, но и неплохо себя чувствует. Вийону, конечно, пришлось хуже, чем ей. Ранение его было опасным и лечилось даже современными средствами не за день и не за два. На всякий случай ему была сделана операция, а также проведен общий курс препаратов, которые избавили поэта от всех болезней, характерных для жителей его времени. Медицина шагнула достаточно далеко. Вийону даже вырастили новые зубы, так как собственная его челюсть напоминала забор.
Едва встав с кровати, Жанна мигом отправилась к Вийону. Перед самой дверью её вдруг охватила странная робость. И она чуть было позорно не повернула назад, но одумалась. Собрав всё мужество в кулак, она постучалась:
- Entrez! - ответил ей знакомый голос.
Жанна навесила на лицо кривую улыбку и вошла. Вийон лежал на кровати поверх одеяла, на груди его лежала открытая книга его собственных стихов. Кто позаботился?
- Доброе утро, месье Вийон! - Громко и преувеличенно жизнерадостно поздоровалась Жанна. Ей было странно и неловко. - Рада видеть вас в добром здравии.
- Барынька… - задумчиво произнёс Вийон. - Барынька. Как я здесь оказался?
Жанна присела на край кровати.
- Что вы помните последнее?
Вийон помрачнел и задумался. Потом ответил:
-Помню… Кабак. Мы там часто выпивали. Много пили в тот вечер. А потом… Плохо помню. Кто меня ударил ножом? Кто-то из этих продажных сук… моих друзей. Стоял с ножом в боку, а больно не было. Смотрел, как кровь льёт. И на них смотрел. Потом - не помню. Очнулся в снегу. Сам вышел? Выкинули? С них бы сталось… Убили бедного Франсуа, а мороз бы дело завершил для надёжности… Ночь. Метель. Окна кабака. Свет, тепло… Но не пустят. Знал - не пустят. Им заплатили, наверное. Одна мысль - выжить. Пополз. Нож из раны выдрал. Кровь на снегу оставалась и замерзала. Думал, найдут и добьют. Но вьюга заметала… Как добрался до тебя - не знаю. Очень хотел жить. Спасибо, барынька. Не бросила маленького школяра… Так, где мы?
Улыбка девушки стала ещё более примороженной. Она слишком ярко представила сумбурный рассказ Вийона.
- Мы у друзей, Франсуа. Я привезла вас сюда, чтобы вылечить.
- Здесь странно, - с вопросительной интонацией сказал Вийон. - Мы не в Париже?
Жанну охватило смятение. Она не знала, стоит ли вот так с бухты-барахты вываливать на человека такие новости. С другой стороны, наверняка он задавал этот вопрос не впервые, и, раз не ответили, значит, это должна сделать она.
-А может, барынька, я всё же умер? И ты, святая, встречаешь меня уже в раю? Здесь странные люди, у них странные одежды. Они заботятся обо мне, но никуда не пускают и ничего не говорят. Скажи мне, это рай?
-А заслужили ли вы рай, месье Вийон? - подмигнула Жанна, оттягивая признание.
-Не заслужил, - честно и не задумываясь, ответил Вийон. - Мне было неплохо и на земле, а коль скоро обитатели рая похожи на этих ворон в сутанах, то по мне в аду компания интереснее!
-Это не рай, месье Вийон. Вы благополучно добрались до моего порога, и я сумела вылечить вас.
-А где мы, барынька? Я бы не против прогуляться, хоть бы и по облакам. Скажи, они похожи на кисель или на перину, на каких спят богачи? А ангелам шьют специальные одежки с дырками для крыльев на спине?
-Я не знаю, месье Вийон, - засмеялась Жанна. - Мне не приходилось видеть ангелов. Мы в Париже. Нет. Нет! Не бойтесь, никто больше вас не тронет. Это… ну, не тот Париж, в котором жили вы.
Вийон вопреки обыкновению ничего не спрашивал, а смотрел на неё, склонив голову, молча и серьёзно. Его прямой открытый взгляд приводил Жанну во всё большее смущение.
- Понимаете, Франсуа… Вам ещё расскажут об этом и объяснят лучше, чем я…
-Не увиливай, барынька. - С угрожающей интонацией медленно произнёс Вийон. - Здесь мои книги издают на хорошей бумаге… Здесь я, бедняк и разбойник, сплю на перине, какой у принца отродясь не бывало… Здесь меня кормят и ухаживают за мной, будто я по крайней мере Папа… Здесь я полностью исцелён, и даже моя гнилая челюсть такая, словно я заново родился… Хотя, нет, если бы я только что родился, зубов у меня не было бы вообще… Здесь всё такое странное и незнакомое… А ты говоришь - Париж.
- Я не лгу, месье Вийон. Это Париж. Просто это Париж через семь сотен лет после вас.
-Что?! Брешешь! - выкрикнул поэт, крестясь.
-Нет, Франсуа. Вам всё объяснят чуть позже, а пока ешьте, пейте, спите в своё удовольствие и поправляйтесь скорее.
- Где мы? - в который раз с тоской вопросил Вийон. - Барынька, где мы?
Жанна уже устала от этих вопросов. Конечно, с Вийоном давно и прочно работали психологи, ему всё давно объяснили популярно. Но… Он не желал верить и смириться, и изо дня в день бомбардировал Жанну, к которой доверия почему-то не терял, вопросами о своём местонахождении. Она понимала, что период адаптации иногда занимает года, в работе временщика главный постулат - быстрота нужна только при ловле блох, но всё же девушка уже начинала сомневаться в гуманности своего поступка. Да, без неё Франсуа Вийон несомненно погиб бы, не дожив даже до возраста Христа, но сейчас, ей было больно смотреть, как страдает поэт, выдернутый из своего времени. Исцелённый, находясь в безопасности, он метался по предоставленной ему комнате и то проклинал тот день час, когда повстречал Жанну, то рыдал от тоски и умолял вернуть его назад.
-Барынька, верни меня! Ведьма! - кричал он, ломая руки. - Верни меня в мой Париж, где кабаки и шлюхи, где мои друзья! Я готов целовать полы сутан этих инквизиторских собак! Я палачу в ноги поклонюсь и благословлю ту верёвку, которую он накинет на мою жилистую шею! Пусть я подохну, но на родине. Я не могу, не хочу жить в Раю! Я задыхаюсь тут! Барынька, слышишь?!
- Слышу, - терпеливо отвечала Жанна. - Месье Вийон, я уже объясняла вам, я не могу вернуть вас в ваш век. Там вы мертвы. Вас зарезали ночью, и вы истекли кровью на пороге моего дома, а Лёбуа закопал вас в саду. Вы должны привыкнуть. Я клянусь вам, в двадцать втором веке вам будет не, хуже, чем в пятнадцатом.
- Это как же? Как же?.. Я мёртв? И все мои друзья уже раз, два… - он начинал считать на пальцах, - уже чёртову тучу лет как мертвы? И король мёртв? И как же они умерли?
- Увы, я не могу вам этого сказать. Мы не можем отследить судьбу каждого человека. О короле я могу вам рассказать, но о ваших друзьях нет.
- К чёрту короля! Надеюсь, его задавила чахотка или лопнул желчный пузырь! - рычал Вийон. - Но что же, неужели ничего не осталось? Я пленник твой, барынька. Но будь милосердна, хоть горсть земли с родины… Позволь!
-Вы не пленник, Франсуа. Как только врачи решат, что вы достаточно адаптированы к нашей жизни, вас отпустят. И я не буду боле напрашиваться к вам в друзья, вы сможете забыть меня и никогда больше не видеть.
Такие разговоры с малыми вариациями возникали каждый или почти каждый день. Поэт рычал и плакал, бросался с кулаками на стену и опускал в бессилии руки, умолял и грозил. Жанне было едва ли менее тяжело, чем Вийону. С ним работали психологи и адаптеры, а ей приходилось справляться самой. Уходя от поэта, она рыдала в подушку от жалости. Хотя формально она уже не была ответственна за Вийона и вполне могла не трепать себе нервы, приходя к нему, она чувствовала, что должна. Она ощущала себя виноватой перед ним, и старалась искупить свою вину. Доводы разума, что она спасла его, не помогали. Да, спасла, подарила ещё несколько десятков лет жизни. Но нужна ли ему такая жизнь? О том, что поэт - это её дипломный проект и его будущее творчество послужит на пользу обществу, девушка даже не думала. Это всё было неважно по сравнению c его горем и её жалостью.
И пожаловаться она никому не могла. Раньше, когда людей ещё только начинали выдёргивать из времени у историков часто развивались два вида отношений к своим подопечным: так называемый «синдром Руматы» - тотальная ненависть к своему подопечному и к людям какого бы то ни было века, кроме своего, такая разновидность расизма; или «синдром Джульетты» - влюблённость в подопечного. Но позже с этим научили бороться. Перед путешествием каждый учёный проходил психологический курс отношений. Выслушала его в своё время и Жанна, и, тем не менее, она с ужасом сама себе диагностировала «синдром Джульетты» на развитой стадии. Девушка, как могла, откладывала визит к психологу и не только потому, что ей было стыдно. Главной причиной было то, что она считала просто смешным и безнравственным лечиться от любви. Она не знала, или просто забыла, что никто из страдавших этим синдромом сам в нём не признался.
День выдался спокойный. Вийон встретил Жанну без ненависти и без стонов и упрёков. Он был мрачен, но не более чем обычно. На тумбочке она заметила заботливо принесённую кем-то книгу. Приглядевшись, девушка поняла, что это был «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго. Она ничего не сказала, но покачала головой, не зная, стоит ли сыпать соль на ещё не зажившие раны поэта. Она решила посоветоваться на этот счёт с кураторами и, возможно, предоставить Вийону другую, более отвлечённую литературу.
- Я сам попросил, - сказал Вийон, проследив её взгляд. Каким-то чудом он угадал её мысли: - Не отнимай, барынька. Мне интересно, что там было… после меня.
- Вы уверены, месье Вийон, что вам это… полезно?
- Полезно - не полезно, - пожал плечами поэт, садясь на кровать. - Мне уже не вернуться, так хоть одним глазком подглядеть…
В глазах его стояла тоска и безысходность. Сердце Жанны в который уж раз болезненно сжалось, но она силой заставила себя казаться спокойной и сказала:
- А я пришла предложить вам немного развеять грусть-тоску, - она улыбнулась. Вийон поднял взгляд, в котором появился отсвет любопытства. - Я подумала, что вам, с вашей любовью к свободе, должно быть ужасно скучно сидеть всё время в четырёх стенах.
- Меня иногда пускают прогуляться по саду, - сказал Вийон. - Это очень комфортная тюрьма, барынька. Здесь тепло и сухо, здесь меня кормят и беседуют со мной вежливо… Я, наверное, должен благодарить тебя и славить эту кормушку, которая в тысячи раз богаче любого моего прежнего пристанища.
- Я много думала о вашей просьбе вернуть вам хоть что-то родное и мне пришла в голову одна идея, - сказала Жанна, старательно пропуская мимо ушей желчное и тоскливое замечание Вийона. - Предлагаю вам пойти погулять по городу, мне кажется, я знаю, что должно несколько смягчить вашу тоску по родине. Ну, как вам идея, месье Вийон?
-Идём, барынька! - решительно ответил несчастный пленник и мигом поднялся.
-Только у меня к вам будет две просьбы, месье Вийон. Во-первых, положитесь на меня и ничего не бойтесь, каким бы удивительным и страшным оно вам ни казалось. Спрашивайте без стеснения, я постараюсь всё объяснить. И, во-вторых, не называйте меня барынькой, у нас это не принято. Меня зовут Жанна. Или мадемуазель д'Этерн, если вам хочется быть официальным, я представилась вам настоящей фамилией. Вот только с семейным положением пришлось наврать. В нашем времени я для замужества слишком молода, - она улыбнулась.
- Жанна… - повторил Вийон, словно пробуя на вкус новое имя. Девушка поняла, что до этого он, возможно, и не знал, как её зовут. - В честь Орлеанской Девы?
- Почти. - Именем своим Жанна всегда гордилась. Дело в том, что на свет она появилась в местечке Домреми, которое, по слухам, находилось точно там же, где в своё время стояла одноимённая деревушка, малая родина и её героической тёзки. Может быть, именно это и сподвигло Жанниных родителей наречь дочь этим именем, а Жанну - выбрать специальность историка, которая давала теоретическую возможность увидеть въяве Орлеанскую Деву.
-А её сожгли в Руане в год, когда я родился, - непонятно к чему заявил Вийон с детской интонацией любопытства и жестокости. - Она носила мужское платье и была ведьмой. - Поэт хитро покосился на девушку, которая по случаю тёплой погоды была облачена в светлые летние брюки и лёгкую майку.
- Я знаю, месье Вийон. Впрочем, это тоже дело тёмное, её ли там сожгли. Возможно, когда-нибудь у вас будет возможность познакомиться с ней.
Вийон неопределённо пожал плечами. Жанна тоже не стала развивать тему.
-Идёмте, месье Вийон.
Они вышли из адаптационного корпуса Института и прошли через сад к выходу. Там Жанна показала своё удостоверение сотрудницы.
-А его куда? - спросил скучающий охранник, кивнув на Вийона.
- Выгуливать, - улыбнулась Жанна. - Верну к вечеру в целости и сохранности.
- Под твою ответственность, - согласился охранник и открыл ворота.
Жанна на всякий случай взяла поэта под руку (не любила она так ходить, но это позволяло удержать Вийона, мало ли что) и вывела в свет.
Институт стоял в более-менее тихом месте. Над ним не проходило никаких оживлённых маршрутов. Поэтому гравы и другие воздушные транспортные средства летали редко. Но один всё же пролетел. Вийон вздрогнул и сжал покрепче Жаннин локоть.
- Это просто повозка, - сказала Жанна. - Летающая повозка.
- А как она летает? - заинтересовался Вийон. - Крыльями не машет, ангелы её не тянут в упряжке…
- Я недостаточно подкована в этом вопросе, - смутилась девушка. - Я не знаю, как вам объяснить так, чтобы было понятно. Под ней как бы невидимая подушка из воздуха…
Они шли по улицам. Вийон молчал, оглядываясь по сторонам, вникал в жизнь большого города. Париж, который он так хорошо знал, изменился до неузнаваемости, и это пугало его. Жанна шла не торопясь, она не хотела мешать поэту обозревать новый для него город. Они вышли в более-менее оживлённую улицу. Над головой шуршали гравы, по мостовой полз похожий на краба с десятком-двумя лап робот-уборщик и подбирал бумажки и окурки. Над многочисленными клумбами в водяной пыли от поливочных фонтанчиков стояла радуга.
Поэт вёл себя на удивление прилично. Словно маленький, он крутил головой по сторонам, но вздрагивал от удивления или страха редко. Жанна покрепче сжала его локоть.
Вскоре они оказались в центре Парижа. Едва вдали показались шпили Нотр-Дама, глаза Франсуа расширились, он упал на колени прямо посреди каменной площади Отель-де-Виль. Губы его шевелились в молитве, а по щекам побежали слёзы. Многочисленные праздно гуляющие люди косились на поэта и обходили его стороной. Жанна стояла рядом с ним и смотрела на серую громаду собора Парижской Богоматери. Тот был как всегда неколебим в своём спокойствии, древние стены видали и не такое.
-Барынька! - воскликнул поэт, вскакивая и хватая Жанну за руку. - Жанна! Идём! Идём скорее!!!
Он едва не одним прыжком пересек мост и подтащил девушку ко входу в собор. Жанна не сопротивлялась, понимая чувства Вийона. У крыльца он бросил её, взбежал по каменным ступеням, кинулся в тёмное холодное нутро божьего дома и исчез там. Жанна побежала вслед за ним.
-Франсуа! - позвала она, моргая, не в силах ничего увидеть после яркого уличного солнца. - Месье Вийон!
-Не кричи, дочь моя, - шелестя подолом сутаны, из тьмы выплыл священник, высокий, прямой, как палка, мужчина лет пятидесяти. В его волосах серебрилась седина, но чёрные глаза смотрели пронзительно и строго.
-Простите, святой отец.
-Кто этот юноша, что так жаждал соединиться с богом? - с улыбкой спросил священник.
-Это поэт Франсуа Вийон, - ответила Жанна. - Я недавно привезла его в наше время и помогаю ему привыкнуть к новой родине. Собор ведь практически единственное, что сохранилось в Париже с его времён.
-Увы, и собор немало изменился.
-Знаете, по-моему, ему это неважно. Главное, что собор стоит на том же месте и действует по-прежнему.
-Пойдём, дочь моя, присядем, - священник указал на ряд скамей. - Поговорим.
- Да я не верующая, отец. Вот Франсуа - верующий, в его веке все верили, а кто не верил, те горели на кострах. И кто верили - тоже горели, - с какой-то несвойственной ей мстительной интонацией произнесла Жанна.
-Тёмные страницы нашей истории, - кивнул священник. - Печальные и трагические времена. Но Бог призрел тех несчастных. На небесах они обрели лучшую жизнь.
Жанна скривилась. Ей не нравились методы церкви, она слишком хорошо знала историю. Ей куда больше импонировали язычники, их вера была не менее жестока, но зато они не лицемерили: бог хочет жертву - бог её получит. И жертв было в тысячи раз меньше, чем во времена Святой Инквизиции, действовавшей во имя милосердного бога. Почти все сотрудники и учащиеся в ИВП были атеистами или выбирали какую-нибудь уж очень экзотическую веру, вроде поклонения доброму конопляному божку Джа.
-Месье Вийон лично побывал в казематах инквизиции. Я думаю, вам будет интереснее поговорить с ним, чем пытаться обратить меня в веру, - Жанна мягко, но уверенно отстранила священника. - Передайте ему, пожалуйста, что я буду ждать его на выходе.
Жанна вышла из холодного зева собора и уселась на тёплых, залитых солнцем ступенях. Как раз недавно закончились работы по реконструкции Собора. За сотни лет своего существования он изрядно осел в вязкой островной почве, к тому же нарос культурный слой. Но недавно Собор «подняли из земли», и ступени снова увидели свет.
Холодный, ветреный, иссечённый колким снегом Париж 1463 года казался Жанне таким далёким, как полузабытый сон. Словно не бегала она по пояс в снегу к спрятанной в заброшенной охотничьей хибарке машине времени, словно не тащила на себе истекающего кровью поэта, изнемогая от усталости, шатаясь под порывами хлёсткого ветра. Девушка прикрыла глаза и стала слушать кажущийся далёким шум города. Было только лето и солнце, старые камни собора и жарко дышащая площадь. Здесь и сейчас.
-Au matin tu dance sur la place du soleil… - Замурлыкала она.
Вийон выбежал из собора на той же крейсерской скорости, что и вбежал. Он плюхнулся на ступени рядом с Жанной, порывисто обнял её и поцеловал в щеку. Лицо его было ещё мокрым, но выражало бурный восторг.
-Спасибо, барынька! Спасибо! Ах, как я ненавидел всех этих злобных ворон в сутанах, что норовили накаркать смерть маленькому школяру! Но сейчас я готов целовать камни под их ногами! Стоит старина Нотр-Дам, ничего ему, сволочи, не делается! И в твоём ведьмовском городе стоит!
-Я счастлива, что сумела порадовать вас, мэтр Вийон, - улыбаясь, ответила Жанна. - Не желаете ли подкрепиться? Общение с Творцом, наверное, отняло у вас немало сил…
-Да, барынька! Я голоден как тысяча чертей! - вскочил Вийон. И тут же сел обратно.- Но я не хочу возвращаться в свою унылую обитель! Я хочу ещё гулять, мне начинает нравиться твой бесовский город.
-Я и не предлагаю вам возвращаться, поесть можно в любом кафе, - Жанна встала.
Кафе было не слишком большое и популярное. Жанна специально выбирала не слишком посещаемое, она ещё не была уверена в Вийоне. Он довольно быстро усвоил нехитрые правила поведения за столом и рядом с ним можно было находиться без отвращения, но всё же… Всё же он слишком часто пытался манкировать своими обязанностями, и привычка есть как свинья брала над ним верх. В общем, в кафе они были одни. Жанна подозвала робота-официанта и сделала заказ на свой вкус, Вийон терпеливо ждал, оглядываясь. Роботы его уже не удивляли, он видел их и в институте, и кто-то из сотрудников-мужчин взял на себя труд в общих чертах объяснить поэту, что из себя представляют «железные люди».
Себе девушка взяла кофе и мороженое, а Вийону предложила ещё салат. С салатом поэт расправился быстро, а мороженое привело его в некоторое недоумение. Он долго рассматривал разноцветные шарики и трогал запотевшую от холода вазочку.
-Что это? - спросил он у Жанны.
-Это называется мороженое, - ответила она. - Проще говоря, замороженное молоко с фруктовым соком. Попробуйте, это вкусно.
Вийон несмело ткнул ложкой в лакомство и отправил в рот крохотный кусочек. Лицо его сначала приобрело задумчивое выражение, а потом просияло детским восторгом. Он в один присест умял всё:
-Пища богов! А ещё можно?
-Не стоит, Франсуа, - улыбнулась Жанна. - Простудитесь.
-Ну пожа-а-алуйста, - по-детски протянул поэт. В глазах его горел азарт старика Хоттабыча, решившего непременно заболеть ангиной.
-Чуть позже, хорошо?
-Как скажешь, - заметно скис Вийон.
-Мороженое не единственное лакомство на свете, - с улыбкой сказала Жанна. - Я ещё сумею вас порадовать.
Они ещё долго гуляли. Побывали на Елисейских полях и забрались на Эйфелеву башню, сходили бы и в Версаль, и в музей Орсэй, но переполненный впечатлениями поэт устал. Ходить везде приходилось пешком, потому что механических повозок любого типа Вийон ещё побаивался, и Жанна не стала его принуждать. Успеет ещё привыкнуть. Напоследок девушка купила поэту ещё одно мороженое, и они вернулись к Институту.
Жанна ещё в первые дни после выздоровления Франсуа принесла ему пачку чистой бумаги и научила пользоваться шариковой ручкой. И с тех пор она ждала. Шло время, но Вийон не спешил порадовать её новыми своими произведениями. Пачка бумаги как лежала, так и осталась чистой и выглядела нетронутой. Жанну это волновало. На отсутствие впечатлений поэт пожаловаться не мог, значит, причиной было нечто иное…
Однажды она после долгих и мучительных раздумий решилась аккуратно намекнуть поэту о его предназначении. Реакция Вийона была совсем непредсказуемой. Услышав вопрос девушки, он вздрогнул, словно его ударили в спину, а когда он обернулся, его лицо было более похоже на восковую маску. Оно было искажено нечеловеческой болью.
- Не могу, барынька, - прошептал он. - Я… Беру это странное перо, а мыслей нет никаких… И бумага, такая белая, она холодная, пустая… Она не хочет, чтобы я покрыл её письменами… Как скромная дева, что жаждет стать невестой бога, а не человека… Раньше я писал… Строки сами приходили на ум. Я видел, жил, чувствовал… А здесь я как в темнице… Нет! В темнице я писал тоже! Самые, может быть, лучшие стихи я написал в лапах у этих епископских собак. А в твоём раю я лишён крыльев. Здесь нет шлюх, пьянок и азарта. Здесь я не живу, барынька. Здесь слишком хорошо, чтобы жить.
Вийон опустился на кровать и закрыл лицо руками. И Жанна заметила, что и сама давно плачет. Слёзы катились по её щекам и капали на грудь.
- Не реви, барынька, - сказал Франсуа, поднимаясь, и неожиданно обнял её. - Я знаю, от тебя ждут, что я начну писать снова. Я всё понял. Это они велели тебе тащить меня сюда. Ты не хотела, ведь правда?
- Я… - поражённая Жанна потеряла дар слова. Ещё никто из подопечных института не догадывался, зачем их выдёргивают из привычной обстановки. - Нет, Франсуа, - неожиданно даже для себя призналась она. - Я тоже думала, что здесь вам будет лучше. Что ждало вас? Смерть. От холода ли, от болезни ли, от голода или от ножа бандитов. А в нашем благодатном веке вы могли творить беспрепятственно. Никто, ни психологи, ни я не подумали о том, что вы ловите своё вдохновение в этой постоянной опасности. И даже когда вы сказали мне о том, что полёт поэта в падении, я не обратила на это внимания. Это было моей ошибкой, Франсуа. - В том, что поэт для неё был ещё и дипломным проектом, Жанна признаться не смогла.
- Успокойся, барынька, - вздохнул Вийон. - Я буду искать вдохновение в твоём раю. Ты… ты всегда была добра ко мне, хотя я разбойник и грубиян. Ты верила мне и заботилась обо мне. И ты ведь спасла меня. Я умирал. Не помню, как дополз до твоего порога. Но лишь одна мысль мной владела: ты - святая, ты сможешь помочь, когда все остальные предали меня, когда те, с кем я выпил немало пинт, спокойно смотрели, как меня убивают… Я буду искать вдохновение, потому что стихи - это единственное, чем я могу заплатить тебе за всё.
Но вопреки обещанию Франсуа больше ничего не написал. Он многажды брался за ручку и перо, но бумага так и осталась незапятнанной. Ему не помогали ни новые впечатления, ни стихи иных поэтов, которые он читал с превеликим удовольствием и завистью. Он увлекся жанром фэнтези, полюбил кино и вообще хоть и не скоро, но полностью адаптировался к жизни в новом для себя времени. Его выпустили из Института и предоставили жилье и пособие, как беженцу времен, этого вполне было достаточно для комфортной жизни.
Вийон очень старался поймать былой кураж. Он играл в азартные игры в подпольных казино (находить и связываться с проходимцами - это был особый талант бывшего разбойника), он покорил все самые опасные вершины и перепробовал все экстремальные виды спорта, он даже пробовал себя на сцене, но вдохновение так и не вернулось к нему. Благость нового Парижа спасла человека, но убила поэта.
Жанна же написала и успешно сдала диплом. Некоторое время она продолжала участвовать в судьбе Вийона, надеясь, вернуть ему полноту прошлой жизни. Она покоряла вершины и склоны вместе с ним, осваивала мотоциклы и аттракционы. Ей казался незавершённой ее миссия. Но потом девушка увлеклась работой, и на общение с бывшим поэтом времени у нее практически не стало, встречи их стали редкими, хотя по-прежнему были полны тепла. Жанна с головой ушла в архивы, она изучала редкие документы и писала монографии и статьи, защитила две диссертации и стала довольно известным молодым ученым. И больше никогда не подходила к Машине Времени.