К началу дачного сезона
Знаете ли вы, чем отличается дачная жизнь петербургская от московской? Чем разнятся в Москве понятия «жить за городом» и «жить на даче»? Почему жизнь на даче для москвичей не является необходимостью, а скорее есть следствие избалованной прихоти? По какой причине вскорости, вероятно, совсем исчезнут дачи в окрестностях Петербурга? Наконец, отчего в Москве, в отличие от Питера, совсем немного зубных врачей?
Ответы на эти и многие другие актуальные в свете начинающегося дачного сезона вопросы, касающиеся летнего времяпрепровождения, читатель получит в публикуемой мной статье «Петербургские и московские дачи» из газеты «Северная пчела» (№№ 181 и 182 от 17 и 18 августа 1842 года). Автор статьи, журналист Василий Межевич, скрывавшийся под псевдонимом В. М-чъ, известен еще тем, что сочинил слова известной песни «По морям, по волнам», что, впрочем, к дачной теме не имеет никакого отношения.
Статья публикуется в современной орфографии и с совсем незначительными сокращениями, а дабы читатель не утомился, я снабдил ее иллюстрациями на тему дачной жизни, относящимися, правда, к более позднему периоду (1870-е - 1890-е годы). Итак,
Петербургские и московские дачи
Слово дача, в значении летнего загородного жилища, есть, можно сказать, почти исключительный термин Петербурга. Москва усвоила его себе от северной столицы, и то в недавнее время. Наши провинциальные города пока еще дач не знают.
Богатые рyccкиe помещики, проводившие зиму в столицах, в особенности в Москве, при наступлении весны уезжают в деревни, если не отправляются путешествовать за границу. Немногие, наиболее службой, а иногда и своими собственными делами привязанные к городу, проводят свободные дни на дачах, т. е. в летних домах, построенных в окрестностях столиц, а зимою остающихся совершенно пустыми...
За границу русские стали ездить недавно - разумеется, ездить для кратковременного пребывания и для развлечения, для отдыха. Благодетельные пароходы, с каждым днем более и более облегчая средства сообщения с другими государствами, ныне дают возможность и людям небогатым, людям среднего состояния предпринимать довольно далекие путешествия в чужие края. Вообще из русских зa границу ездят более петербуржцы, нежели москвичи. Из сих последних путешествуют только богатые люди. Москвичи - более домоседы.
Лишь только Москва отпраздновала Светлый Праздник под Новинским, потолкалась на дешевых товарах в Фомин Понедельник и следующие за ним два-три дня, и много, много отпировала гулянье 1-го Мая в Сокольниках, на улицах Белокаменной беспрестанно начинают мелькать ряды дорожных экипажей разного калибра, наполненных людьми всякого звания, пола и возраста, полновесными отцами и матерями семейств, хорошенькими дочками, резвыми сынками, французами или немцами в звании гувернеров, англичанками в звании гувернанток, старыми нянюшками, молоденькими горничными, ловкими лакеями, сердитыми моськами, и наконец, тюфяками, перинами, подушками, ящиками, коробами, и пр. и пр. и пр. Это значит - помещики разъезжаются по деревням, и с этих пор Москва начинает пустеть: реже раздаётся стук каpет, больше заперто ворот, окна в барских домах закрываются сторами, стекла замазываются мелом. С этих пор пустеет театр; лучшие артисты разъезжаются по провинциям, бенефисы кончились до сентября месяца.
Переезд на дачу. "Всемирная иллюстрация", 1874, №23.
Переезд собственно на дачи в Москве не так заметен, как в Петербурге, где в это время беспрестанно по каналам и рекам идут тяжело нагруженные баржи, а по улицам едут огромные возы с мебелью и разным домашним скарбом. В Москве нecpaвненнo менее живут на дачах, нежели в Петербурге: в Петербурге почти всякий, кто только имеет семейство и сотню-другую свободных рублей (a иногдa и того менее), непременно переселяется на дачу. Нет избы, нет уголка в окрестностях столицы, которые не были бы наняты и заняты; нередко сторожка или конурка дворника превращается в дачу для какого-нибудь небогатого немца-сапожника!
В Москве такой «дачемании» нет, и вот по каким причинам. Начать с того, что самый богатый класс народонаселения столицы, т. е. помещики, разъезжаются, как уже мы сказали, по деревням, куда призывают их собственные выгоды: деревня для московского помещика не есть отрада, рай, куда он укрывается от городского шума и столичной суеты. Нет, это главное и единственное поле его деятельности, его жизненный магазин, куда он едет для того, чтобы умеренностью и экономией вознаградить прожитые в Москве, во время зимы, деньги и здоровье; он едет в деревню для того, чтобы работать, а веселиться приедет зимою в Москву.
В Москве из богатых помещиков остаются только те, которые или обязаны службою, и потому не могут оставить столицы, или занятые воспитанием детей своих, особенно приготовлением сыновей в Университет, не желая прекратить на лето их уроки. Эти люди собственно живут на дачах.
Дача, в значении небольшого летнего загородного жилища, есть понятие и слово довольно для Москвы новое: прежде в Москве вовсе не было дач, в том смысле, в каком они есть теперь. Правда, некоторые огромные загородные сады и рощи, с великолепными домами, назывались дачами, как например дача Закревского (ныне Студенец), дача Дмитриева, и т. п.; но это название, вероятно, зашло из Петербурга, и означало собственно не жилище летнее, а место для общественной прогулки, какими означенные дачи были и остались по cию пору, и каких в окрестностях Москвы более двух или трех, кажется, не было. В Москве не были употребительны выражения: «Я перееду к себе на дачу», «Я буду жить на своей даче» и т. п., хотя можно было сказать: «Мы поедем гулять на дачу такую-то или такого-то». Ныне эти выражения употребительны. С которых же пор? С тех пор, как в Москве развелись дачи, т. е. с тех пор, как устроился Петровский Парк в нынешнем его виде.
Петровский Парк получил название свое от Петровского Дворца, находящегося на четвертой версте от заставы и постpoeнногo Петром I. Лет около десяти тому назад рощи Петровского Дворца превратились в превосходный Английский парк. Для лета ycтpoили здесь небольшой, но очень красивый театр, нa котором непременно играет русская и французская труппа. Вслед за тем появился воксал, прекрасное здание со всеми удобствами и затеями для увеселения публики. По обеим сторонам шоссе устроены прекрасные бульвары, которые, с каждым годом более и более отеняясь разрастающимися деревьями, представляют чрезвычайно удобную и покойную дорогу для пешеходов. Вместе с этим, как и в самом Петровском Парке, так и по сторонам шоссе, начали строиться дачи, т. е. красивые деревянные дома для летнего жилища. И вот где настоящее начало московских дач, из которых самые старые едва ли могут насчитать себе более десяти лет.
Дачи эти, в самое короткое время, вошли в чрезвычайную моду; но так как эта мода доступна для того только, кто имеет богатые средства, то она и осталась исключительною прихотью высшего или, по крайней мере, богатейшего класса московских жителей. С каждым годом появляется более и более домиков, разной величины и разной архитектуры, разукрашенных всеми прелестями изобретательного вкуса и утонченной прихоти, всеми фантастическими затеями роскоши, всеми капризами архитектуры, сбросившей с себя узы педантизма, и разыгравшейся на приволье и на раздолье, под теплыми лучами весеннего солнца, под приветливым покровом летнего неба...
Сцены из дачной жизни. "Всемирная иллюстрация", 1878, №22.
Mocквичей не испугало то, от чего житель Петербурга пришел бы в ужас при мысли о даче: не испугал недостаток воды, которою природа и вообще наделила Москву мало, а в этих местах не дала совершенно ничего - ни озера, ни реки, ни даже ручейка, кроме разве в дождливую погоду. Этого мало: за исключением самого парка, по обеим сторонам шоссе, на всем протяжении, где построены или строятся теперь дачи, ни одного деревца, ни одного кустарника - все это надо насадить и вырастить! Наконец, пока еще бульвары не оделись густою зеленью, пыль столбами летит на обе стороны, где тянутся эти щегольские дачи, пыль от тысячи проезжающих по Петербургскому шоссе экипажей всякого рода, от громадного дилижанса до «калиберного» извозчика, от городской кареты до мужицкой телеги. Но такова сила каприза и терпения: изнемогая от жажды, от зноя, от пыли, мы все-таки хотим жить на даче, хотим подражать Петербургу, даром, что у нас в городе несть числа садам, даром, что город имеет множество очаровательных окрестностей, даром, что у нас всего на все одна река, немного побольше Петербургской Мойки, да и та закапризилась пробежать мимо наших щегольских дач...
Как бы то ни было, В Москве начинают разводиться петербургские дачи, дорогие, щегольские, непрочные и недолговечные. Богатство имеет иногда весьма странные капризы и прихоти! И вот оно исключительно для себя настроило эти дачи. Бедность, поспешая в праздничный день на тряском «Ваньке» выпить и свою каплю благородных удовольствий, любуется этими красивыми, затейливыми дачами и разве иногда, проезжая мимо них, улыбнется, в бессильной зависти пустив из-под дрожек облако пыли, от которого зажимают глазки сидящие на уставленных цветами галереях разряженные красавицы...
По примеру дач Петровского Парка, стали строить красивые дачи в Сокольниках. Это место, по своим здоровым сосновым рощам, по прекрасному положению и потому, наконец, что там, по крайней мере, нет недостатка в воде, вероятно, возьмет перевес и привлечет на свою сторону большинство публики.
Еще сцены из дачной жизни. "Всемирная иллюстрация", 1878, №22.
И вот места, которыми ограничивается в Москве жизнь на дачах. - Неужели только? - спросите вы. - Только. - Да где же живут остальные жители Москвы, которых считается за 300.000? - Остальные живут или в городе, или за городом, а «жить за городом» в Москве совершенно не то, что «жить на даче». Между тем и другим существует неизмеримая разница. Послушайте!
Москва богата живописными окрестностями, так, как, может быть, не многие столицы в Европе богаты ими. Воробьевы Горы, село Троицкое, Загородный или Скотный Двор, Kунцево, Покровское, Останкино, Елисаветино, Всехсвятское, Кусково, Коломенское, Кузьминки, Царицыно, и прочие очаровательные окрестности, изобилующие самыми разнообразными видами и пейзажами, и все это находится близ Москвы, за полторы, за три, за пять, за семь, много за двенадцать верст oт города!
Само собою разумеется, эти места, роскошные, живописные, обласканные природою, в течение весны и лета не бывают забыты и не бывают пусты. Люди свободные, т. е., не обязанные быть всякий день в городе, каковы: литераторы, ученые (свободные во время каникул), художники по всем отраслям искусств, даже и актеры (которые вecнoю и летом в Москве заняты немного), иностранцы, имеющие мастерские, за которыми они только смотрят и в которых по найму работают русские, расселяются (с семействами, у кого есть они) по всем исчисленным выше местам.
Но жить в этих местах не значит «жить на даче», как мы живем на дачах петербургских: здесь не найдете вы, т. е. не купите, или не откупите на несколько лет уголка земли, на котором могли бы построить домишко для летнего житья; здесь вы не наймете нарочно для летних жильцов выстроенного домика. Но вы можете нанять несколько комнат, которые уступят нам на лето, и в которых зимою живут сами хозяева, стало быть - комнат, удобных для жизни, без щелей, комнат, прикрытых обоями, с хорошо законопаченными стенами, с печками, не только для виду, нo и для топки годными. И уж по этому немногому вы можете судить, что «жить за городом» в Москве не значит «жить на даче»!
Но таких людей, которых мы назвали выше, т. е. литераторов, артистов, актеров и иностранцев-мастеровых, в Москве немного. Остаются люди обязанные, так сказать, прикованные к городу: это - люди должностные, чиновники и купцы. заседающие в лавках своею особою. У нас, в Петербурге, и такие люди нанимают дачи: на дачах живут их семейства - жены и дети, а сами они приезжают в субботу вечером, проводят воскресенье до вечера (счастливцы - до понедельника утра), и, аналогичным образом, все праздничные дни. В Москве этого не делают, по весьма логическим причинам: для жен и детей существуют бульвары, которыми можно исходить всю Москву, множество публичных садов, и сверх того, при редком из домов, принадлежащих частным владельцам, нет хотя бы небольшого сада, где могут на травке резвиться дети, где упиваются ароматом цветов и зелени взрослые люди. Что касается до самих отцов семейства, они, окончив свои дневные занятия, сладко проводят время или в своем садике, в кругу милых сердцу, или гуляют на ближнем бульваре, среди пестрой и разнообразной толпы, или, наконец, отправляются со всем семейством за город, за заставу, в какую-нибудь близлежащую рощу, чаще всего, по старинному обычаю, на ближнее кладбище. Здесь завсегда найдут они самовар, кувшин хороших сливок, все чайные принадлежности. С собою принесут простой холодный ужин, н на могиле усопших предков и родственников, помянув покойных, они и напьются чаю и поужинают, дети порезвятся, старики побеседуют, и потом, часов в девять-десять, тихо отправятся домой, при упоительном сиянии месяца, не боясь ни сырости, ни простуды, ни ревматизма, ни кашля, ни насморка - в июне или июле месяце, как мы, жители сырого и туманного Петербурга.
Настанет воскресенье, или какой-нибудь праздник... Ярко светит Божие солнце, день улыбается радостью... Что станет делать москвич, живущий все лето в городе? О, этот день не будет для него потерян: со всем семейством своим, а иногда и несколько семейств вместе, ycловившись накануне, отправляется он куда-нибудь из очаровательных окрестностей Москвы, смотря по своим средствам, т. е. по тому, чего будет стоить наем экипажей - ближе, дальше, на Загородный Двор, на Воробьевы Горы, в Кунцево, во Всехсвятское, в Марьину Рощу, в Сокольники, или подалее - в Коломенское, Кусково, Царицыно, Архангельское... Всякий берет что-нибудь на свою долю, для закуски, для обеда, для чая, и таким образом дружно и весело проводят день где-нибудь в роще, в тени, под открытым небом, все равные, без чинов, без церемоний, без принуждения... Для молодежи тут игры и забавы - в горелки, в веревочку - на лугу, на чистом поле... В Москве это нимало не покажется странным, предосудительным для посторонних людей, которые, проходя мимо, увидели бы резвящуюся молодежь. Старики любуются на детей своих, а подчас, вспомнив молодость, тряхнут стариною, и сами вмешаются в юношеские игры. Сколько во всем этом жизни, радости, сколько священного, семейного, патриархального! Старики услаждаются воспоминаниями о своей протекшей молодости, а юность, веселящаяся безотчетно, не думает, что в это самое время и она запасает для себя, может быть, самые светлые, самые радостные воспоминания...
Скажите же после этого, на что москвичам дачи, т. е. эти клетчатые, дырявые домики из барочного леса, построенные кое-как, на скорую руку, без удобного расположения комнат, без порядочных окон и дверей, оклеенные плохими обоями, которые во время ветра отправляют роль трещоток на детских бумажных змеях? Для чего им, москвичам, менять свои покойные городские жилища на эти «избушки на курьих ножках», губительные для здоровья? Москва имеет множество садов, бульваров, освежающих воздух благоуханиями, и доставляющих тень и прохладу жителям. Москва, разметавшаяся на огромных пространствах, не стеснена так, как Петербург, громадными строениями, стало быть, в ней и воздух не так сперт и душен. Москва, подобно древнему Риму, разлеглась на семи возвышенностях, а потому и самый вид улиц в ней не однообразен и не утомителен для зрения. В Москве при всяком доме находится соразмерный двор, чистый, опрятный (за этим строго наблюдает полиция), стало быть, движение воздуха в ней свободнее, и нет такой духоты, как в Петербурге. Москва, наконец, так разнообразна, так картинна и своим гористым местоположением, и своими зданиями, носящими следы архитектуры всех столетий, над ней пролетевших, и этой очаровательной пестротой домов, то огромных и великолепных, то маленьких и красивеньких, что человеку небогатому, особенно при тех легких и удобных средствах для загородных прогулок, о которых мы говорили выше, решительно не нужно тратиться на наем дачи в летнее время. Он имеет под рукою все: и тень, и зелень, и поля, и луга, и, наконец, такие очаровательные картины, каких не имеют ни Петербург, ни едва ли какая-либо другая столица в Европе.
Поэтому дачная жизнь в Москве не укореняется, не превращается в необходимость для каждого: на дачи выгоняет москвича или избалованная прихоть, или приказание доктора, если он не знает, что присоветовать больному и как от него отвязаться, или, наконец, для людей, посвятивших себя науке, искусству, литературе, желание тишины, покоя, свободы, не возмущаемых городским шумом и докучливыми посетителями. Поэтому загородная жизнь в Москве не доведена до такой утонченности, как в Петербурге. В Москве, кто живет за городом, тот непременно должен или сам ездить или посылать в город за провизией, за необходимыми для дачи запасами, наконец, за письмами, потому что не может получать их на дачах через городскую почту.
Мы далеко не исчислим всех тех преимуществ, какие имеет в летнее время Москва перед Петербургом, преимуществ, по которым для москвича жизнь на даче не только не есть необходимость, но даже может назваться излишеством, прихотью. Но и того, на что мы здесь указали, достаточно, чтобы убедить читателей в справедливости нашего мнения.
У нас, в Петербурге, другое дело: Петербург, занимая меньшее пространство земли сравнительно с Москвою, но при гораздо большем числе жителей, принужден тесниться своими огромными зданиями, выгадывать место, употреблять в дело каждый уголок земли. В Петербурге есть одно только место для прогулки в летнее время - Летний Сад. Обилием частных садов город также похвалиться не может. И вот те причины, которые делают Петербург в летнее время знойным, тяжким и скучным. Вот те причины, которые заставляют каждого городского жителя искать себе на лето приюта вне Петербурга, где бы можно было подышать чистым воздухом, отвести взор свой и душу зеленью полей и рощ. Богатым людям везде хорошо с их богатством, и потому они могут строить для себя удобные, теплые, красивые дачи на островах, не боясь внезапных перемен нашей непостоянной атмосферы. чуть навернется несколько ненастных, холодных дней, они, в спокойных каретах своих, без всяких затруднений и хлопот, переедут в город.
Переезд с дачи. "Живописное обозрение", 1880, №47.
Увы! тяжкая судьба всех людей, которые восемь месяцев в году отказывают себе во всем лишнем, должны расчитывать, экономить, беречь всякую копейку, чтобы только иметь возможность провести четыре месяца в объятиях природы, под благотворным солнцем, на чистом воздухе. И эти люди, жертвуя последней лептой своей, нередко покупают на нее тяжкие недуги и страдания. Трудно изобразить себе что-нибудь хуже дач петербургских, этих дырявых домишек, которых несколько тысяч настроено в окрестностях Петербурга! Ветер свободно разгуливает в них сквозь бесчисленное множество щелей в дверях, в окнах, в полах, в стенах, в потолке; пыль пробивается всюду; тени при домиках бывает очень мало, а чаще нет вовсе никакой. О наружной красоте, о вкусе архитектурном и говорить нечего. И вот на этих-то дачах, благодаря непостоянству нашего климата, нередко в один день по нескольку раз из меняющегося состояния атмосферы и температуры, наживаем мы простуды, ревматизмы, кашель, насморк. и пр. и пр. Винить в этом некого: владельцам дач простительно желать себе выгод, и строить эти летние домишки, как можно дешевле. Они знают, что у них наймут эти домишки, и наймут выгодно.
Итак, позавидуем москвичам, глядя на их летнюю жизнь, а им, глядя на нас, в этом отношении завидовать нечего. Пусть у них нет роскошной Невы с ее сестрами - Большой, Средней и Малой Невками; пусть у них нет судоходства, и нет наших красивых островов, зато нет старых барок, нет барочного леса, нет дач, построенных из него, и нет таких частых и жестоких простуд, ревматизмов и в особенности - зубной боли… В Москве зубных врачей очень немного.
На дачу. "Всемирная иллюстрация", 1885, №21.
Но утешимся мы, обитатели дач петербургских! Повременим еще немного. Скоро дачи в окрестностях Петербурга потеряют всю свою цену - старые развалятся, а новых никто строить не захочет: им готовится решительный удар - от Петербургско-Московской железной дороги. Лишь только она устроится, никто из нас не станет нанимать дач в болотистых окрестностях Петербурга: мы поселимся на возвышенностях Валдайских, на берегах Мсты, Волги. в живописных краях Твеpcкой губернии, или, пожалуй, в очаровательных окрестностях Москвы белокаменной. До тех же пор, в утешение себе, будем мечтать об этом вожделенном времени...
Николай Быковский. На даче. Девочка за чисткой ягод. 1880.
Исаак Левитан. На даче в сумерки. 1890-е.
Ответы на эти и многие другие актуальные в свете начинающегося дачного сезона вопросы, касающиеся летнего времяпрепровождения, читатель получит в публикуемой мной статье «Петербургские и московские дачи» из газеты «Северная пчела» (№№ 181 и 182 от 17 и 18 августа 1842 года). Автор статьи, журналист Василий Межевич, скрывавшийся под псевдонимом В. М-чъ, известен еще тем, что сочинил слова известной песни «По морям, по волнам», что, впрочем, к дачной теме не имеет никакого отношения.
Статья публикуется в современной орфографии и с совсем незначительными сокращениями, а дабы читатель не утомился, я снабдил ее иллюстрациями на тему дачной жизни, относящимися, правда, к более позднему периоду (1870-е - 1890-е годы). Итак,
Петербургские и московские дачи
Слово дача, в значении летнего загородного жилища, есть, можно сказать, почти исключительный термин Петербурга. Москва усвоила его себе от северной столицы, и то в недавнее время. Наши провинциальные города пока еще дач не знают.
Богатые рyccкиe помещики, проводившие зиму в столицах, в особенности в Москве, при наступлении весны уезжают в деревни, если не отправляются путешествовать за границу. Немногие, наиболее службой, а иногда и своими собственными делами привязанные к городу, проводят свободные дни на дачах, т. е. в летних домах, построенных в окрестностях столиц, а зимою остающихся совершенно пустыми...
За границу русские стали ездить недавно - разумеется, ездить для кратковременного пребывания и для развлечения, для отдыха. Благодетельные пароходы, с каждым днем более и более облегчая средства сообщения с другими государствами, ныне дают возможность и людям небогатым, людям среднего состояния предпринимать довольно далекие путешествия в чужие края. Вообще из русских зa границу ездят более петербуржцы, нежели москвичи. Из сих последних путешествуют только богатые люди. Москвичи - более домоседы.
Лишь только Москва отпраздновала Светлый Праздник под Новинским, потолкалась на дешевых товарах в Фомин Понедельник и следующие за ним два-три дня, и много, много отпировала гулянье 1-го Мая в Сокольниках, на улицах Белокаменной беспрестанно начинают мелькать ряды дорожных экипажей разного калибра, наполненных людьми всякого звания, пола и возраста, полновесными отцами и матерями семейств, хорошенькими дочками, резвыми сынками, французами или немцами в звании гувернеров, англичанками в звании гувернанток, старыми нянюшками, молоденькими горничными, ловкими лакеями, сердитыми моськами, и наконец, тюфяками, перинами, подушками, ящиками, коробами, и пр. и пр. и пр. Это значит - помещики разъезжаются по деревням, и с этих пор Москва начинает пустеть: реже раздаётся стук каpет, больше заперто ворот, окна в барских домах закрываются сторами, стекла замазываются мелом. С этих пор пустеет театр; лучшие артисты разъезжаются по провинциям, бенефисы кончились до сентября месяца.
Переезд на дачу. "Всемирная иллюстрация", 1874, №23.
Переезд собственно на дачи в Москве не так заметен, как в Петербурге, где в это время беспрестанно по каналам и рекам идут тяжело нагруженные баржи, а по улицам едут огромные возы с мебелью и разным домашним скарбом. В Москве нecpaвненнo менее живут на дачах, нежели в Петербурге: в Петербурге почти всякий, кто только имеет семейство и сотню-другую свободных рублей (a иногдa и того менее), непременно переселяется на дачу. Нет избы, нет уголка в окрестностях столицы, которые не были бы наняты и заняты; нередко сторожка или конурка дворника превращается в дачу для какого-нибудь небогатого немца-сапожника!
В Москве такой «дачемании» нет, и вот по каким причинам. Начать с того, что самый богатый класс народонаселения столицы, т. е. помещики, разъезжаются, как уже мы сказали, по деревням, куда призывают их собственные выгоды: деревня для московского помещика не есть отрада, рай, куда он укрывается от городского шума и столичной суеты. Нет, это главное и единственное поле его деятельности, его жизненный магазин, куда он едет для того, чтобы умеренностью и экономией вознаградить прожитые в Москве, во время зимы, деньги и здоровье; он едет в деревню для того, чтобы работать, а веселиться приедет зимою в Москву.
В Москве из богатых помещиков остаются только те, которые или обязаны службою, и потому не могут оставить столицы, или занятые воспитанием детей своих, особенно приготовлением сыновей в Университет, не желая прекратить на лето их уроки. Эти люди собственно живут на дачах.
Дача, в значении небольшого летнего загородного жилища, есть понятие и слово довольно для Москвы новое: прежде в Москве вовсе не было дач, в том смысле, в каком они есть теперь. Правда, некоторые огромные загородные сады и рощи, с великолепными домами, назывались дачами, как например дача Закревского (ныне Студенец), дача Дмитриева, и т. п.; но это название, вероятно, зашло из Петербурга, и означало собственно не жилище летнее, а место для общественной прогулки, какими означенные дачи были и остались по cию пору, и каких в окрестностях Москвы более двух или трех, кажется, не было. В Москве не были употребительны выражения: «Я перееду к себе на дачу», «Я буду жить на своей даче» и т. п., хотя можно было сказать: «Мы поедем гулять на дачу такую-то или такого-то». Ныне эти выражения употребительны. С которых же пор? С тех пор, как в Москве развелись дачи, т. е. с тех пор, как устроился Петровский Парк в нынешнем его виде.
Петровский Парк получил название свое от Петровского Дворца, находящегося на четвертой версте от заставы и постpoeнногo Петром I. Лет около десяти тому назад рощи Петровского Дворца превратились в превосходный Английский парк. Для лета ycтpoили здесь небольшой, но очень красивый театр, нa котором непременно играет русская и французская труппа. Вслед за тем появился воксал, прекрасное здание со всеми удобствами и затеями для увеселения публики. По обеим сторонам шоссе устроены прекрасные бульвары, которые, с каждым годом более и более отеняясь разрастающимися деревьями, представляют чрезвычайно удобную и покойную дорогу для пешеходов. Вместе с этим, как и в самом Петровском Парке, так и по сторонам шоссе, начали строиться дачи, т. е. красивые деревянные дома для летнего жилища. И вот где настоящее начало московских дач, из которых самые старые едва ли могут насчитать себе более десяти лет.
Дачи эти, в самое короткое время, вошли в чрезвычайную моду; но так как эта мода доступна для того только, кто имеет богатые средства, то она и осталась исключительною прихотью высшего или, по крайней мере, богатейшего класса московских жителей. С каждым годом появляется более и более домиков, разной величины и разной архитектуры, разукрашенных всеми прелестями изобретательного вкуса и утонченной прихоти, всеми фантастическими затеями роскоши, всеми капризами архитектуры, сбросившей с себя узы педантизма, и разыгравшейся на приволье и на раздолье, под теплыми лучами весеннего солнца, под приветливым покровом летнего неба...
Сцены из дачной жизни. "Всемирная иллюстрация", 1878, №22.
Mocквичей не испугало то, от чего житель Петербурга пришел бы в ужас при мысли о даче: не испугал недостаток воды, которою природа и вообще наделила Москву мало, а в этих местах не дала совершенно ничего - ни озера, ни реки, ни даже ручейка, кроме разве в дождливую погоду. Этого мало: за исключением самого парка, по обеим сторонам шоссе, на всем протяжении, где построены или строятся теперь дачи, ни одного деревца, ни одного кустарника - все это надо насадить и вырастить! Наконец, пока еще бульвары не оделись густою зеленью, пыль столбами летит на обе стороны, где тянутся эти щегольские дачи, пыль от тысячи проезжающих по Петербургскому шоссе экипажей всякого рода, от громадного дилижанса до «калиберного» извозчика, от городской кареты до мужицкой телеги. Но такова сила каприза и терпения: изнемогая от жажды, от зноя, от пыли, мы все-таки хотим жить на даче, хотим подражать Петербургу, даром, что у нас в городе несть числа садам, даром, что город имеет множество очаровательных окрестностей, даром, что у нас всего на все одна река, немного побольше Петербургской Мойки, да и та закапризилась пробежать мимо наших щегольских дач...
Как бы то ни было, В Москве начинают разводиться петербургские дачи, дорогие, щегольские, непрочные и недолговечные. Богатство имеет иногда весьма странные капризы и прихоти! И вот оно исключительно для себя настроило эти дачи. Бедность, поспешая в праздничный день на тряском «Ваньке» выпить и свою каплю благородных удовольствий, любуется этими красивыми, затейливыми дачами и разве иногда, проезжая мимо них, улыбнется, в бессильной зависти пустив из-под дрожек облако пыли, от которого зажимают глазки сидящие на уставленных цветами галереях разряженные красавицы...
По примеру дач Петровского Парка, стали строить красивые дачи в Сокольниках. Это место, по своим здоровым сосновым рощам, по прекрасному положению и потому, наконец, что там, по крайней мере, нет недостатка в воде, вероятно, возьмет перевес и привлечет на свою сторону большинство публики.
Еще сцены из дачной жизни. "Всемирная иллюстрация", 1878, №22.
И вот места, которыми ограничивается в Москве жизнь на дачах. - Неужели только? - спросите вы. - Только. - Да где же живут остальные жители Москвы, которых считается за 300.000? - Остальные живут или в городе, или за городом, а «жить за городом» в Москве совершенно не то, что «жить на даче». Между тем и другим существует неизмеримая разница. Послушайте!
Москва богата живописными окрестностями, так, как, может быть, не многие столицы в Европе богаты ими. Воробьевы Горы, село Троицкое, Загородный или Скотный Двор, Kунцево, Покровское, Останкино, Елисаветино, Всехсвятское, Кусково, Коломенское, Кузьминки, Царицыно, и прочие очаровательные окрестности, изобилующие самыми разнообразными видами и пейзажами, и все это находится близ Москвы, за полторы, за три, за пять, за семь, много за двенадцать верст oт города!
Само собою разумеется, эти места, роскошные, живописные, обласканные природою, в течение весны и лета не бывают забыты и не бывают пусты. Люди свободные, т. е., не обязанные быть всякий день в городе, каковы: литераторы, ученые (свободные во время каникул), художники по всем отраслям искусств, даже и актеры (которые вecнoю и летом в Москве заняты немного), иностранцы, имеющие мастерские, за которыми они только смотрят и в которых по найму работают русские, расселяются (с семействами, у кого есть они) по всем исчисленным выше местам.
Но жить в этих местах не значит «жить на даче», как мы живем на дачах петербургских: здесь не найдете вы, т. е. не купите, или не откупите на несколько лет уголка земли, на котором могли бы построить домишко для летнего житья; здесь вы не наймете нарочно для летних жильцов выстроенного домика. Но вы можете нанять несколько комнат, которые уступят нам на лето, и в которых зимою живут сами хозяева, стало быть - комнат, удобных для жизни, без щелей, комнат, прикрытых обоями, с хорошо законопаченными стенами, с печками, не только для виду, нo и для топки годными. И уж по этому немногому вы можете судить, что «жить за городом» в Москве не значит «жить на даче»!
Но таких людей, которых мы назвали выше, т. е. литераторов, артистов, актеров и иностранцев-мастеровых, в Москве немного. Остаются люди обязанные, так сказать, прикованные к городу: это - люди должностные, чиновники и купцы. заседающие в лавках своею особою. У нас, в Петербурге, и такие люди нанимают дачи: на дачах живут их семейства - жены и дети, а сами они приезжают в субботу вечером, проводят воскресенье до вечера (счастливцы - до понедельника утра), и, аналогичным образом, все праздничные дни. В Москве этого не делают, по весьма логическим причинам: для жен и детей существуют бульвары, которыми можно исходить всю Москву, множество публичных садов, и сверх того, при редком из домов, принадлежащих частным владельцам, нет хотя бы небольшого сада, где могут на травке резвиться дети, где упиваются ароматом цветов и зелени взрослые люди. Что касается до самих отцов семейства, они, окончив свои дневные занятия, сладко проводят время или в своем садике, в кругу милых сердцу, или гуляют на ближнем бульваре, среди пестрой и разнообразной толпы, или, наконец, отправляются со всем семейством за город, за заставу, в какую-нибудь близлежащую рощу, чаще всего, по старинному обычаю, на ближнее кладбище. Здесь завсегда найдут они самовар, кувшин хороших сливок, все чайные принадлежности. С собою принесут простой холодный ужин, н на могиле усопших предков и родственников, помянув покойных, они и напьются чаю и поужинают, дети порезвятся, старики побеседуют, и потом, часов в девять-десять, тихо отправятся домой, при упоительном сиянии месяца, не боясь ни сырости, ни простуды, ни ревматизма, ни кашля, ни насморка - в июне или июле месяце, как мы, жители сырого и туманного Петербурга.
Настанет воскресенье, или какой-нибудь праздник... Ярко светит Божие солнце, день улыбается радостью... Что станет делать москвич, живущий все лето в городе? О, этот день не будет для него потерян: со всем семейством своим, а иногда и несколько семейств вместе, ycловившись накануне, отправляется он куда-нибудь из очаровательных окрестностей Москвы, смотря по своим средствам, т. е. по тому, чего будет стоить наем экипажей - ближе, дальше, на Загородный Двор, на Воробьевы Горы, в Кунцево, во Всехсвятское, в Марьину Рощу, в Сокольники, или подалее - в Коломенское, Кусково, Царицыно, Архангельское... Всякий берет что-нибудь на свою долю, для закуски, для обеда, для чая, и таким образом дружно и весело проводят день где-нибудь в роще, в тени, под открытым небом, все равные, без чинов, без церемоний, без принуждения... Для молодежи тут игры и забавы - в горелки, в веревочку - на лугу, на чистом поле... В Москве это нимало не покажется странным, предосудительным для посторонних людей, которые, проходя мимо, увидели бы резвящуюся молодежь. Старики любуются на детей своих, а подчас, вспомнив молодость, тряхнут стариною, и сами вмешаются в юношеские игры. Сколько во всем этом жизни, радости, сколько священного, семейного, патриархального! Старики услаждаются воспоминаниями о своей протекшей молодости, а юность, веселящаяся безотчетно, не думает, что в это самое время и она запасает для себя, может быть, самые светлые, самые радостные воспоминания...
Скажите же после этого, на что москвичам дачи, т. е. эти клетчатые, дырявые домики из барочного леса, построенные кое-как, на скорую руку, без удобного расположения комнат, без порядочных окон и дверей, оклеенные плохими обоями, которые во время ветра отправляют роль трещоток на детских бумажных змеях? Для чего им, москвичам, менять свои покойные городские жилища на эти «избушки на курьих ножках», губительные для здоровья? Москва имеет множество садов, бульваров, освежающих воздух благоуханиями, и доставляющих тень и прохладу жителям. Москва, разметавшаяся на огромных пространствах, не стеснена так, как Петербург, громадными строениями, стало быть, в ней и воздух не так сперт и душен. Москва, подобно древнему Риму, разлеглась на семи возвышенностях, а потому и самый вид улиц в ней не однообразен и не утомителен для зрения. В Москве при всяком доме находится соразмерный двор, чистый, опрятный (за этим строго наблюдает полиция), стало быть, движение воздуха в ней свободнее, и нет такой духоты, как в Петербурге. Москва, наконец, так разнообразна, так картинна и своим гористым местоположением, и своими зданиями, носящими следы архитектуры всех столетий, над ней пролетевших, и этой очаровательной пестротой домов, то огромных и великолепных, то маленьких и красивеньких, что человеку небогатому, особенно при тех легких и удобных средствах для загородных прогулок, о которых мы говорили выше, решительно не нужно тратиться на наем дачи в летнее время. Он имеет под рукою все: и тень, и зелень, и поля, и луга, и, наконец, такие очаровательные картины, каких не имеют ни Петербург, ни едва ли какая-либо другая столица в Европе.
Поэтому дачная жизнь в Москве не укореняется, не превращается в необходимость для каждого: на дачи выгоняет москвича или избалованная прихоть, или приказание доктора, если он не знает, что присоветовать больному и как от него отвязаться, или, наконец, для людей, посвятивших себя науке, искусству, литературе, желание тишины, покоя, свободы, не возмущаемых городским шумом и докучливыми посетителями. Поэтому загородная жизнь в Москве не доведена до такой утонченности, как в Петербурге. В Москве, кто живет за городом, тот непременно должен или сам ездить или посылать в город за провизией, за необходимыми для дачи запасами, наконец, за письмами, потому что не может получать их на дачах через городскую почту.
Мы далеко не исчислим всех тех преимуществ, какие имеет в летнее время Москва перед Петербургом, преимуществ, по которым для москвича жизнь на даче не только не есть необходимость, но даже может назваться излишеством, прихотью. Но и того, на что мы здесь указали, достаточно, чтобы убедить читателей в справедливости нашего мнения.
У нас, в Петербурге, другое дело: Петербург, занимая меньшее пространство земли сравнительно с Москвою, но при гораздо большем числе жителей, принужден тесниться своими огромными зданиями, выгадывать место, употреблять в дело каждый уголок земли. В Петербурге есть одно только место для прогулки в летнее время - Летний Сад. Обилием частных садов город также похвалиться не может. И вот те причины, которые делают Петербург в летнее время знойным, тяжким и скучным. Вот те причины, которые заставляют каждого городского жителя искать себе на лето приюта вне Петербурга, где бы можно было подышать чистым воздухом, отвести взор свой и душу зеленью полей и рощ. Богатым людям везде хорошо с их богатством, и потому они могут строить для себя удобные, теплые, красивые дачи на островах, не боясь внезапных перемен нашей непостоянной атмосферы. чуть навернется несколько ненастных, холодных дней, они, в спокойных каретах своих, без всяких затруднений и хлопот, переедут в город.
Переезд с дачи. "Живописное обозрение", 1880, №47.
Увы! тяжкая судьба всех людей, которые восемь месяцев в году отказывают себе во всем лишнем, должны расчитывать, экономить, беречь всякую копейку, чтобы только иметь возможность провести четыре месяца в объятиях природы, под благотворным солнцем, на чистом воздухе. И эти люди, жертвуя последней лептой своей, нередко покупают на нее тяжкие недуги и страдания. Трудно изобразить себе что-нибудь хуже дач петербургских, этих дырявых домишек, которых несколько тысяч настроено в окрестностях Петербурга! Ветер свободно разгуливает в них сквозь бесчисленное множество щелей в дверях, в окнах, в полах, в стенах, в потолке; пыль пробивается всюду; тени при домиках бывает очень мало, а чаще нет вовсе никакой. О наружной красоте, о вкусе архитектурном и говорить нечего. И вот на этих-то дачах, благодаря непостоянству нашего климата, нередко в один день по нескольку раз из меняющегося состояния атмосферы и температуры, наживаем мы простуды, ревматизмы, кашель, насморк. и пр. и пр. Винить в этом некого: владельцам дач простительно желать себе выгод, и строить эти летние домишки, как можно дешевле. Они знают, что у них наймут эти домишки, и наймут выгодно.
Итак, позавидуем москвичам, глядя на их летнюю жизнь, а им, глядя на нас, в этом отношении завидовать нечего. Пусть у них нет роскошной Невы с ее сестрами - Большой, Средней и Малой Невками; пусть у них нет судоходства, и нет наших красивых островов, зато нет старых барок, нет барочного леса, нет дач, построенных из него, и нет таких частых и жестоких простуд, ревматизмов и в особенности - зубной боли… В Москве зубных врачей очень немного.
На дачу. "Всемирная иллюстрация", 1885, №21.
Но утешимся мы, обитатели дач петербургских! Повременим еще немного. Скоро дачи в окрестностях Петербурга потеряют всю свою цену - старые развалятся, а новых никто строить не захочет: им готовится решительный удар - от Петербургско-Московской железной дороги. Лишь только она устроится, никто из нас не станет нанимать дач в болотистых окрестностях Петербурга: мы поселимся на возвышенностях Валдайских, на берегах Мсты, Волги. в живописных краях Твеpcкой губернии, или, пожалуй, в очаровательных окрестностях Москвы белокаменной. До тех же пор, в утешение себе, будем мечтать об этом вожделенном времени...
Николай Быковский. На даче. Девочка за чисткой ягод. 1880.
Исаак Левитан. На даче в сумерки. 1890-е.