1.Пессимизм или оптимизм в отношении евро сильно зависит от того, на какой проблеме фокусируется прорицатель в качестве причины европейского кризиса. Утраты конкурентоспособности «южанами» в результате «голландской болезни», вызванной притоком капитала с «севера»? Или же на «неправильностях» функционирования долгового рынка еврозоны, приводящих к возникновению чрезмерных премий за риск (
для облигаций Испании и Италии, и в перспективе, возможно Франции) и утечкам ресурсов из банков соответствующих стран?
Вторая проблема в большей мере политическая, чем экономическая, во всяком случае - это циклическая проблема, и она в принципе должна устраняться/смягчаться подключением к ее решению ЕЦБ через межправительственный стабилизационный механизм. Если же центральной является первая (структурная) проблема, то потребуются годы «внутренней» девальвации (дефляции) в странах «юга», обрекающей их на депрессию, либо инфляционный бум в Германии и ей подобных (который еще совершено непонятно, как организовать), либо отказ от евро.
Последняя фраза - почти дословная цитата из
заочной полемики Кругмана с Драги, ответа на сравнение последним евро со шмелем, который летает, вопреки «законам аэродинамики», т.е. тем примитивным, усвоенным из начальных глав учебников для первого курса моделям макроэкономики, которыми руководствуется предсказатели краха евро. Более
развернутое и интересное обсуждение этой метафоры Драги можно посмотреть у
kar-barabas. А мы давайте попробуем посмотреть на проблему конкурентоспособности «юга» еврозоны в цифрах.
2.В качестве индикаторов изменения конкурентоспособности можно смотреть на динамику реального обменного курса, либо доли оплаты труда в ВВП (добавленной стоимости, если речь идет о конкурентоспособности на уровне секторов) - labor unit costs. Первый показатель при определенных предположениях должен быть
тесно коррелирован с движением реальной зарплаты в стране.
Правда, вывод о «голландской болезни» (падении конкурентоспособности) вследствие укрепления курса необязателен. Ведь рост зарплат мог сопровождаться и повышением производительности труда (сближением душевого ВВП со странами-лидерами, эффект Балассы-Самуэльсона), либо перманентным улучшением условий торговли.
Но поскольку в случае еврозоны относительные движения реальных курсов сопровождались сильными торговыми дисбалансами - оттоком капитала с «севера» и притоком его на «юг», то европессимизм, на первый взгляд, выглядит обоснованным. Для приведения соотношения обменных курсов в исходное состояние потребовались бы довольно крупные девальвации (или ревальвации валют «северян»), вряд ли осуществимые в рамках единой евровалюты, т.е. лишь через разрывы в темпах инфляции.
3.Использование долей оплаты труда в добавленной стоимости (labor unit costs) привлекательно тем, что помимо индексов изменения позволяет сравнить абсолютные уровни конкурентоспособности стран (и тех или иных секторов их экономики) в разные периоды. И тут выявляется несколько иная картина.
С переходом на евро наблюдалось не «разбегание» соотношений зарплат и производительности, как можно заключить из сопоставления индексов, базированных в моменте перехода, а скорее их конвергенция. Как в целом по экономике, так и в обрабатывающей промышленности, играющей существенную роль в формировании торговых балансов еврозоны (Германия является
крупнейшим в мире чистым экспортером ее продукции).
Причина в том, что исходные уровни зарплат северян (с поправкой на производительность) были завышены относительно уровней зарплат южан, и последние имели определенные резервы роста. В период надувания «пузырей», предшествовавших кризису 2008, эти резервы в большинстве стран «юга» были превышены, но не критично (в отличие от Латвии и Эстонии).
Если это так, то каких-то особых мер, направленных на «внутреннюю девальвацию» (в дополнение к сокращениям первичных структурных дефицитов бюджета, требуемых
Маастрихтским соглашением) здесь не нужно. И рецессия в еврозоне носит чисто циклический характер, преодолеваемый монетарными средствами.
Ранее на ту же тему
тут