Менеджер уровня "Сталин"
Из дневника Тимофеева Леонида Ивановича (советского литературоведа и переводчика, доктора филологических наук (1940), члена-корреспондент АН СССР (1958), действительного члена АПН СССР) от 15 октября 1941 года:
14 октября в Москву приехал чрезвычайный посланник Греции. Боюсь, что господин Пипинелис выбрал неудачное время для своего приезда. Отъезд задерживается. Утром сказали, что надо звонить в два часа, в два отложили до четырех, в четыре до семи. Пошел слух, что мы вообще поедем не в Ташкент, а куда-то еще. Очевидно, вероятнее то, что я останусь в Москве. Был в институте Горького, со всеми распрощался как уезжающий, проводил на трудовые работы, то есть на копание окопов, женщин института. Расцеловался с Белкиным. Поехал в ИФЛИ, отметился, как и в институте Горького, как временно уехавший в Ташкент. В ИФЛИ пусто, в ЛитВУЗе - тоже. Студенты на работах. Посетители уговаривают остаться, пугают трудностями возможной анархии на местах после исчезновения центра. Прибегал Куперман, просил машину, но она сломана и нет шофера. Убежал. О командовании говорит, выбирая формулировки, неподходящие для записи, хотя она и не рассчитана на женщин. В одном месте слышал мимоходом разговор двух коммунистов о ЦК: «когда-то я уважал это учреждение». Вообще настроение подавленное и критическое. Говорят, что Япония предложила воюющим сторонам заключить мир. Если это так, значит Англия и Германия сговорились и мы оплачиваем это. Киев, говорят, наутро после вступления немцев… уже имел правительство, в котором оказались и члены Верховного Совета. Вероятно, то же будет и в Москве. Дипломатический корпус вывозят на машинах. ЦК, очевидно, уехал. Во всяком случае, Еголин уже в Казани - будет, очевидно, руководить уехавшими туда писателями.
Упорно говорят, что пострадал тот эшелон, который уехал вчера утром. Боюсь за Ушаковых. Позитивный слух: приехала дальневосточная армия из Сибири. Оборона Москвы поручена Штерну. (Раньше говорили, что он расстрелян за измену под Минском.) В Союзе писателей видел Е.А. Но и она, как и все, так озабочена будущим, что мы мало говорили. Вообще в Союзе интересно: толчея, большие глаза, попытки сохранить культурный облик (у некоторых, немногих).
Везде была сильная стрельба. Но тревогу мы проспали. Где-то было сброшено несколько бомб.
Немцы наконец ударили и на Калинин и, очевидно, взяли его. Скоро наше Пушкино войдет в зону военных действий. То, что англичане не делают десанта, заставляет подозревать, что они решили не воевать дальше.
Но речи Рузвельта, Бивербрука, бомбардировки Германии этому противоречат. Боюсь, что скоро я буду записывать информацию из других источников.
Убит на фронте Долматовский. Не успел написать поэму на сталинскую премию, о которой мне рассказывали. В «Правде» Ставский пишет, что немцы продвинулись «только из-за своего превосходства в силах». Думаю все же, что речь идет скорее о превосходстве интеллекта. Вероятно, при умном полководце накопленные нами резервы себя оправдали бы. Смешно, например, что мы (если это верно) до сих пор не привезли дальневосточную армию, будь я генералом, я, вероятно, был бы умнее.
Слышал ужасные вещи о первых днях войны. Оказывается, мы разоружили старую границу и повезли орудия на новую, и немцы ударили в тот момент, когда все это было посередине. Наш мобилизационный план решено было заменить новым. (Это в дни, когда можно было ждать войны каждый час.) И смена произошла 18 июня. Пока дошли новые планы, кое-где еще остались старые, и немцы ударили в этот самый момент. Под Брестом мы не отвечали на обстрел до четырех часов(!), так как командир не имел приказа начинать войну. Под Ковно стояла только артиллерия даже без пехотного прикрытия, когда она расстреляла снаряды, все было кончено. Во многих местах на самой границе рыли укрепления местные жители, когда немцы их обстреляли. Они рванулись назад и смяли пограничников, ибо впереди рывших не было прикрытия. В Литве сосредоточили на самой границе несколько сот самых тяжелых наших танков. Таких не было и у немцев. Их бросили без всякой поддержки в Восточную Пруссию. Они остались без горючего, были захвачены немцами и т.д. В первые дни на фронте была такая каша, перед которой русско-японская война - верх организованности. Такова система, «pointe» которой в том, чтобы сажать на все ответственные места, посты не просто безграмотных людей, но еще и обязательно дураков. Ведь я, простой обыватель, был уверен, что на границе каждую ночь напряженно сторожат готовые к бою части, а они ничего не подозревали и ни к чему не были готовы.
Был у В.И. Бр-й. Она решила сидеть здесь, что самое здравое, и я постараюсь сделать то же, хотя Соня и нервничает, боясь бомб и пожаров.
Газеты стали заметно спокойнее. Мы живем нормально. У меня редкий отдых. Не надо спешить писать, нет срочных и несрочных дел. Пока нас ничто не затронуло. Летом я предался как-то своему любимому занятию - вытаскиванию из земли пня - пень попался самый большой из всех, что я вытаскивал. Я очень долго с ним возился, подпиливал ему лапы и т.д. В одном из его углублений было немного земли. На ней вырос хорошенький белый цветочек. Уже пень был весь подрыт и подрезан, а он все так же безмятежно красовался на нем, не «зная», что все его основы уже погибли. Потом пень упал на бок и раздавил сей цветочек, который я тогда же оценил как весьма удачный символ нашей безмятежной жизни. Итак - мы пока еще цветем.
Вчера ездил по Москве. Картина обычная. Пока она еще живет. В Калинине - 5-й день уличные бои. Я был там дважды и очень хорошо представляю себе этот милый город.
Смешная все-таки жизнь: Соня пошла в институт, Лютик - во дворе, зенитки стреляют так, что дрожат стекла, гудит самолет, в любой момент может что-нибудь случиться, но все идет в том же обыденном житейском порядке.
На базаре цены идут кверху: 50 р. стоит кг мяса, картофель - 5 р. кг, молоко продают только в обмен - за хлеб. И это еще при той благоприятной ситуации, что в магазинах многое продают по нормальным ценам, и есть карточки.
Пришла Соня. В Союзе ничего не знают. Поезд, может быть, будет завтра. Вероятно, теплушки. Это - существенный аргумент для отказа. Но - говорят - собирается наш институт в Алма-Ата. С ним, вероятно, я обязан буду поехать. Но - в этой небольшой группе ехать будет легче. Говорят, что в массах (очереди и пр.!) очень скверные настроения.