Приятное совпадение!:) Голубчик-Гостов - незаживающая моя рана (хотя и неглубокая) - никак не могу разгадать его личность: две книги, в текстах - некоторое количество биографических деталей - явно должен найтись где-то среди фольклористов 20-х годов, но не находится. А стихи у него вообще интересные. Вот немножко шарманных обезьянок: Есть две (явно в родстве между собой) обезьянки у позднего Г. Иванова: поэтическая («Серая обезьянка, / Мордочка с кулачок, / На спине шарманка, / На голове колпачок») и прозаическая: «Я опять вижу туман чужого города. Нищий вертит ручку шарманки, обезьянка, дрожа от холода, с блюдечком обходит зевак. Те под зонтиками хмурые, нехотя бросают медяки. Хватит ли на ночлег, чтобы укрыться, обнявшись до утра...». Та же пара в сборнике А. Перфильева (Мюнхен. 1976): «До свиданья, моя обезьянка, / Все прошло, промелькнуло, и пусть / В сердце плачет смешная шарманка, / Надоевшая, старая грусть ...». Вагинов, конечно («Умолкнет ли проклятая шарманка? / И скоро ль в розах, белых и пречистых, / Наш милый брат среди дорог лучистых / Пройдет с сестрою нашей обезьянкой?»). Лозина-Лозинский: «Бродяга-музыкант с смешною обезьянкой, / Пугливым существом, прижавшимся к плечам, / Бродил по улицам с хрипящею шарманкой, / По равнодушнейшим и каменным дворам». И коллега Филиппов с еще одним обезьяньим функционалом - тащить билетики с «счастьем»: «Простуженно захныкала шарманка, / И льется хриплая, унылая божба, / И чорт стирает пот с лоснящегося лба, / И тянет жребии слепая обезьянка» (Филиппов Б. Бремя времени. Вашингтон. 1961. С. 5).
Голубчик-Гостов - незаживающая моя рана (хотя и неглубокая) - никак не могу разгадать его личность: две книги, в текстах - некоторое количество биографических деталей - явно должен найтись где-то среди фольклористов 20-х годов, но не находится. А стихи у него вообще интересные.
Вот немножко шарманных обезьянок:
Есть две (явно в родстве между собой) обезьянки у позднего Г. Иванова: поэтическая («Серая обезьянка, / Мордочка с кулачок, / На спине шарманка, / На голове колпачок») и прозаическая: «Я опять вижу туман чужого города. Нищий вертит ручку шарманки, обезьянка, дрожа от холода, с блюдечком обходит зевак. Те под зонтиками хмурые, нехотя бросают медяки. Хватит ли на ночлег, чтобы укрыться, обнявшись до утра...». Та же пара в сборнике А. Перфильева (Мюнхен. 1976): «До свиданья, моя обезьянка, / Все прошло, промелькнуло, и пусть / В сердце плачет смешная шарманка, / Надоевшая, старая грусть ...». Вагинов, конечно («Умолкнет ли проклятая шарманка? / И скоро ль в розах, белых и пречистых, / Наш милый брат среди дорог лучистых / Пройдет с сестрою нашей обезьянкой?»). Лозина-Лозинский: «Бродяга-музыкант с смешною обезьянкой, / Пугливым существом, прижавшимся к плечам, / Бродил по улицам с хрипящею шарманкой, / По равнодушнейшим и каменным дворам». И коллега Филиппов с еще одним обезьяньим функционалом - тащить билетики с «счастьем»: «Простуженно захныкала шарманка, / И льется хриплая, унылая божба, / И чорт стирает пот с лоснящегося лба, / И тянет жребии слепая обезьянка» (Филиппов Б. Бремя времени. Вашингтон. 1961. С. 5).
Reply
Reply
Leave a comment