Воспоминания россыпью, Часть I
Леонид Годин, журналист (1926-2015)
Мои глубокие и искренние благодарности:
· Гинде Инденбаум за дешифровку рукописи, компьютерный набор, верстку, корректуру и личное участие
· Михаилу Годину за поддержку отца, сохранение рукописи и пересылку копии через полмира
· Алене Войтовецкой за ежедневную поддержку отца в последние годы жизни
Предупреждение: текст набран с оригинальной рукописи без каких-либо изменений. Лексика, пунтуация, а также выбор фактов и их интерпретация сохранены.
Ни с первой строки, ни до последней не собираюсь плакать в тряпочку: что было, то было. Кто-то, хоть убейте, не помню, здорово сказал: "времена не выбирают - в них живут и умирают". Вот и автор сих заметок явился на свет, как говорят семейные предания, случайно, летом 1926 года. Пора была непростая: жили скупо, бились в очередях за калошами, "пашеном", ситчиком... Всё дефицит. Свои безработные, артели сопредельных волостей, терзаемые голодом, готовые вкалывать за чечевичную похлёбку, краюшку хлеба да кашу. Однако детство, как ему и положено, навсегда запечатлелось самым светлым временем из 85 прожитых лет.
Те, кому довелось застать пору, когда полки магазинов сияли пустотой - хоть шаром покати, наверняка запомнили россыпную торговлю. На пачку курева "Казбек","Беломор","Пушка"деньжат может не хватить, значит процветала россыпная - поштучная торговля. Ей промышляли инвалиды да бабки. Последних именовали "парашютисты" за мешки, украшавшие их сутулые спины. Вот я и решил за неизбежные провалы в памяти и, естественно, возникающие пробелы в тексте поставить заголовок "Воспоминания россыпью".
Есть у меня тайная мысль: за жизнь - она выдалась долгая, застряли меж зубов на всякий случай разные присловья. Как назовёшь ребёнка, так он жизнью потопает. А лодку как назовёшь, так она и поплывёт... Для автора это великая удача!
Город, с которым меня ожидала встреча,в те времена населяло тысяч 300, однако я, пока пешком под стол ходил, вполне довольствовался двором. Домишки в нём стояли одноэтажные по адресу улица Бехтерева, 37. В каждом по несколько семей. В "прошлой" жизни она именовалась Вяхиревская. Переименования коснулись, думаю, всех - от переулков до бульваров. Нарпимер, Большая Дворянская стала проспектом Революции, другие "разобрали" имена вождей, полководцев, учёных, писателей, композиторов... Метрах в 300-х ниже нас несла воды река Воронеж, давшая наименование губернскому центру. Внутри двора за двухстворчатыми воротами стоял как часовой столетний дуплистый пирамидальный тополь, дерево южное,однако в Воронеже привычное. Далее простиралась неведомая земля - терра инкогнита. Наверное, дитю стукнуло годика три, когда зов дальних стран стал невмоготу и костёр любопытства в разговорах со взрослыми пылал всё ярче. Вроде ничего не изменилось, двор не стал ни больше,ни меньше - на кухонке шуровала мама, зорко наблюдая за шустрым неслухом,норовившим дать драпу. И, наконец,"это" случилось бы... Крепко ухватив за потную ладошку, мама вывела меня в люди.
Знакомства начались с первых шагов. Моя мама - модистка по профессии - оказалась человеком известным. Женщины обнимали её за плечи,некоторые чмокали в щёку (поцелуи доставались и мне,чего я очень не любил). Кто-то кричал ей "Женя" (хотя маму звали Евгения Мироновна). Вдруг уловил хрипловатый какой-то "густой" голос, выкрикивавший те же слова "Же - ня! Же-ня!". Я обернулся и замер: к нам наискосок по булыжной мостовой, повизгивая колёсиками катилась тележка. На ней, отталкиваясь мощными руками, поспешал мужчина. Таких я ещё не видывал... Незнакомец ловко подчалил к нам, весело поздоровался с мамой, кивнул мне, поехал рядом. Я как-то совсем не смутился постороннего,тут же спросившего: "Младший? На старшего не похож...Тот-то к моим часто заглядывает!" Мама,перехватив ладошку,пошла рядом с инвалидом, они оживлённо разговаривали, шутили, позабыв о третьем. Почему-то "приезжий" упорно называл меня Алёшей. Дошли до угла нашей улочки, дальше начинался мясной базар; день был не торговый, немноголюдно и попутчик, будто пришпорив тележку, лихо укатил прочь, крикнув - "ты приходи к нам, Алёша!".
Тут я давай терзать маму: "Кто он да что, куда катит, где его ноги?" - Мама аж вспотела от моих почемучек. - "Потом, говорит, ты потолкуй с Шуриком (старший брат) и он всё расскажет. Посмотришь, как живёт сын художника,заодно узнаешь, почему он зовёт тебя Алёшей".
То нечаянное знакомство растянулось на целую жизнь. Во всяком случае, в августе 2010-го года, т.е. спустя лет 80, погостив у сына, живущего в Оттаве (столице Канады), мы с ним махнули в Торонто - крупнейший мегаполис заокеанской державы. В нём - семья Вадима, сына того самого безногого художника... Однако творю не то, что задумал. Пишу воспоминания, это не дневники.
Лишь однажды, в ноябре 1941-го, когда фашисты с боями рвались к моей малой родине, наш эшелон полз на Восток, и я, сидя в полунабитой людьми теплушке, выводил чернильным ослюнявленным карандашом названия разъездов, полустанков, где на разбитых путях замерли искарёженные вагоны... Увидел первую человеческую кровь... Где-то полыхал огонь, где-то раздавали хлеб, кашу, сваренную рядом в полевых кухнях. Вот оно - лицо войны... А Вадима я не позабуду: к старшему другу детства и отрочества мы обязательно вернёмся. Пока на лист пусть ложатся строки о мирном Воронеже.
Довоенное детство проходило во дворах. Одни развлечения живут и поныне, другие исчезли... С весны до осени резались в шашки и бабки. Ничего общего с 64-клеточной доской и точёными резными деревянными фигурками они не имели. Коровьи мослы (кости) плюс литой подкосок из металла. По нему рельефно нанесён рисунок - ружьецо, зайчик, волк. Шашки стоят парами на кону, между ними пробелы, такие,чтобы не пролез подкосок; не веришь - всё честно, можно и проверить и, кстати, поспорить и поорать. Где шашки, там крик, шум, а то и драка. Это всё по-житейски: поиграют и разойдутся, обнявшись. В шашки, как и во все игры дворовые: казаки-разбойники, городки, кегли, догонялки - надо участнику припасти и ловкость, и силёнку, и глазомер. Недаром мастер одним ударом собъёт две-три пары, другой продует всё. Рубились в "пристеночку", "расшибалочку", катали колёса - их вели самодельной рукояткой из толстой проволоки. Побеждал тот, кто быстрее вёл и дальше бегал. Искусно крутили скакалки, те же прыгалки - самоделки или фабричные. За последними, если не хочешь их лишиться, глаз нужен! Не то - мигом "ноги приделают". Потом доказывай, что ты не верблюд. Не станешь (да и не позволят) по чужим карманам, переходящим в подкладку, шарить. В общем, улица, двор - они многому учат.
Девчонки предпочитали играть в классики. На "чертежах", что наносили на утрамбованной земле прутиком, либо на неведомо откуда взявшемся пяточке асфальта предусматривался "дом", где участники состязаний отдыхали, пока другие скакали до упаду - или пока не стемнеет. Или кто-то из старших не утащит с улицы. Хозяин - барин: как договорятся, так и играют: до темна, до осени...
Однако и зимой не тосковали. Птицами летали на нурмесах либо снегурках (коньки), прикрученных подручным материалом - верёвками либо сыромятным ремешком к подшитым валенкам. Улица - что тебе не каток?! Там лучше, но... плата. В кармане или мешочке на шее редко у кого брякает мелочь... Малышня обожала деревенские санки с загнутыми в крутое кольцо передками (их предварительно запаривали в кадушке или ведре с горячей водой, потом бинтовали лыком. Взрослые парни, цыкая сквозь зубы и дымя самокруткой, набитой зверским табачищем (тютюн), выкатывали на Бехтеревку, Шепиловку, Логовую, Богоявленскую горки "шарабаны": что-то вроде болидов, построенных самостоятельно. Улицы окраин, как на подбор, малолюдны; обозы - только в канун базарных дней, а грузовых машин в те зимы в Воронеже водилось не густо. Возьму на себя смелость описать, что за сооружение этот "шарабан", теперь его вряд ли где повстречаешь. Основа болида - толстые струганые доски, намертво схваченные болтами. Из металла - полозья: кузнечная работа! От них зависит скорость! Шарабан - царь на горе, лицо владельца, что добрый скакун для казака: ни труда,ни денег не жаль! Пусть строки дальше бегут: длина - метр и более; дно с углублением - сиденья, подбитые тряпьём, чтоб не отбить пятую точку. На передке - кольца, в них верёвка - таскать сани в гору. Эту честь доверяли самым младшим, их для того и брали. Любишь кататься, люби и саночки возить! Ещё ребятня орала во все луженые глотки "по - бе - ре - гись"!!! Запамятовал главного - рулевого, восседавшего последним на небольшом возвышении (чтобы обзор был) с длиннющим и увесистым шестом-правилом, запросто заменявшим руль аэроплана. Без него по отлого сбегавшим к реке буграм не съедешь: по трассе,чтобы спастись от доморощенных "олимпийцев", жители подсыпали битый кирпич,золу. Влетишь на полном ходу в такую ловушку - пиши пропало.
Если гонки "по нелётной " погоде отменялись,то пацаны сигали с крыш домов и сараев в кучи снега или бродили по косогорам - жгли будылья (прошлогодняя сухая трава и корневища), ловили сетями птиц, зимовавших на окраинах. В общем, воронежские забавы требовали силы, смелости, сноровки, да однолетки и не страдали простудами и робостью. Не буду бахвалиться, если скажу, что не глядя на прохудившиеся валенки, рваные на заборах и кустах штаны и скудную кормёжку, мы дали бы фору нынешним сверстникам, не знающим собственных дворов, прилипших к экранам телеков-компьютеров. Что ж, другие времена, другие нравы.
Гористая Бехтеревка одним концом упиралась в реку. На противоположном берегу стоял т.н. Яхт-клуб, в прошлом - верфь, построенная царём Петром Великим. На ней государь-император рубил корабли, которым предстояло штурмовать Азов. Другой конец тоже завершался строением, удостоенным собственного имени - "Полежаевка". Хозяин сооружал его на века, не помышляя о революции и прочих социальных потрясениях. Его могучие стены надменно возвышались над соседними домишками,не доросшими ему до пояса, и с каким-то недоумением разглядывали их двояковыпуклыми ромбиками окон из непробиваемого стекла. Взращённые улицей пацаны не раз испытывали их из рогатки - хоть бы хны! Эту "крепость" ненавидели голубятники всей округи: на крыше вечно "загорали" голуби (их держали чуть ли не в каждом дворе), предпочитавшие вольные полёты в поднебесье ухаживаниям за дамским полом и мужским разборкам. Их независимость от хозяев закончилась в тот момент, когда нашёлся храбрец, забравшийся по водостоку на "высотку" (от силы метров 15-ти) и украсивший её махрами. Развеваясь на ветру,они почище кошки отпугивали ленивых птиц.
Напртив нашего жилища стояло одноэтажное строение, обшитое "вагонкой", весьма смахивающее на сарай. На нём красовалась вывеска "Воронежская школа глухонемых детей". Отношения с учениками школы были непростые. Иногда, забравшись на свою крышу, мы вели наблюдения за играми на дворовом "пятачке" или за учёбой в классах, изумляясь скорости общения на пальцах. Видели, как ловко они гоняют мяч. Иногда при нехватке футболистов в дворовой команде приглашали к себе. Лазали за их яблоками, они совершали набеги на ближние сады. Случались и драки - из-за разбитого окна, перехваченного "змея", запущенного в небо на дефицитных "суровых" нитках.
Не одно поколение бехтеревских пацанов, думаю, пыталось освоить жестовый язык и мимику, чтобы "чужаки" не могли подслушать наши разговоры. Их содержание, то бишь значение, подсказывали сами "неслухменные", как называли глухих школяров взрослые, либо расшифровывалось нами и , наверняка, было далеко от настоящего значения. В итоге получался не язык, а сущая тарабарщина, густо замешанная на непечатных выражениях, запоминавшихся слёту.
Незадолго до начала ВОВ это учебное заведение куда-то перебралось,а домик занял военкомат. Осенью 1940-го из него уходили молодые парни служить в Красную Армию. Тяжелая им выпала доля. Вместе со всеми призывался и мой брат, окончивший в 1941-м десятилетку. Оставили нецелованных девчонок, которых любили... Сколько из тех, безусых 1922-го года рождения, вернулось? Сколько вообще счастливцев перешагнуло порог родного дома? Создали семьи, дали жизнь новым поколеньям?
Забегая на полвека вперёд, я, сменив несколько московских адресов, неизменно оказываюсь в "шаговой близости" от спецшкол,учреждений, в которых учились, работали, повышали квалификацию или отдыхали люди с дефектами слуха. Не иначе - провидение привело меня в редакцию журнала "Жизнь глухих" - "ВЕС" (как и многое в нашей стране, он менял своё название), с ним я сотрудничаю и поныне, а это полвека с гаком! Как видите, всё начинается с детства.
Природный или насыпной бугор, обнесённый толстенной кладкой, подпёртый для прочности "быками" из такого же кирпича, обегала по периметру чугунная ограда, давшая название месту, на коем возвышался Покровский кафедральный собор. Мы жили буквально рядом, и я помню его ещё действующим (где-то до начала 30-х годов прошлого века - самая высокая точка на правом берегу). Потом, борясь с богом и религией, храм закрыли. Невозможно позабыть вопли, рыдания, проклятия толпы, сбежавщейся со всех сторон, когда сбрасывали кресты , колокола, добрались и до икон.... Храм превратили ... в антирелигиозный музей. Подобная участь постигла многие учреждения разных конфессий.
Но ограда осталась. Внутри её овала исчезли кладбище с захоронениями священнослужителей,казалось,канули в лету крестные ходы. Лишь команды Бехтеревки сражались с "чужаками" в футбол, да лазали как обезьяны разными по стенам и "быкам". Чем не скалолазы, пришедшие ныне на смену невинным равлечениям.
Не зря завёл разговор об "ограде". Как отделитьеё от детства и отрочества? В самой нижней точке бугра жил потерявший ноги в Империалистическую войну художник Воронежского Драматического театра Авраам Клотц, его супруга, швея-костюмер, два сына и дочь, сельский инженер-строитель. В их домишке, лёжа на полу, сражались в шашки на 64-клеточных досках. Снимали со стен висевшие на креплениях шпаги и рапиры (самые настоящие - не бутафорские). Наконец-то докопался, почему художник называл меня Алёша: имя это он мечтал дать второму сыну, но отбыл в командировку, а супруге нравилось имя Вадим... Мне он говаривал: "Алёша - это же Алексей-божий человек! Ему в жизни повезёт". Мой друг Вадим прошёл Отечественную войну, уцелел, после войны заочно окончил Театральное Училище имени Щепкина, стал сменным художникомв прославленном Малом Театре, работал с великими режиссерами, актёрами на столичных сценах и в других городах и странах, а когда заезжали в Канаду со своим репертуаром россияне, то непременно приглашали Вадима Клотца делать декорации и костюмы. Ныне стукнуло ему 90 лет, живёт в Геронтологическом центре в Торонто, где занимает квартиру со всеми удобствами (спальня, ванная, туалет). На витрине перед дверью - превосходный фотопортрет Авраама Клотца, убитого фашистами в захваченном Воронеже. Запала в душу фраза, поразившая меня в детстве: "Ты, Алёша, береги всё,что есть: глаза, уши, руки, ноги... Бог создал человека без запасных частей". Сказал, наверное, о себе, но имел в виду любого... И его, калеку, выдал немчуре наш полицай. Судя по всему, я знал его: парень жил "в ограде", рядом с храмом.
Пришла пора школы. Учился я в двух: старой 23-ей, неподалеку от дома, вторая - новостройка, находилась на гористой улице Помяловского, автора великолепных "Очерков бурсы", мастерски изобразившего быт и нравы бурсаков - будущих священнослужителей. Среди мальчишек-воронежцев прилежание в учебном процессе и, тем более, зубрёжка были не столь почётным занятием. Мне было даже стыдновато: записей в дневник не заносили,родителей на собраниях не песочили, сам себя считал белой вороной. Был у меня даже "конёк": чтение, история, ботаника... Любил физру, жаль не нашлось места под зал. Однако как только построили 60-ю, меня в подходящей компании отправили с глаз долой. За что? Ни прямо, ни косвенно не был связан ни с одной историей...
В старшем классе учился занятный Ян Кар, выделявшийся огромной шапкой смоляных волос, что было почти немыслимо в то суровое время, когда даже девчонок лишили права на завивку или, упаси боже, причёску, колечко, серьги или маникюр. А вот Ян, говорили по просьбе родителей, щеголял своей копной на головушке. И вот его одноклассник, даже не прославившийся штучками-дрючками, однажды притащил в школу малокалиберныйсистемы монтекристо. Классный задержался, наверное, в учительской. Один парень стоял на шухере, однако дверь на всякий слуай заложили стулом, предназначенным педу. Для начала провели испытания: палили в потолок, крутили барабан - результат "ноль". Кто-то из "умных" предложил сыграть в русскую рулетку. Девочки, тихо подвывая, залезли под парты, чтобы не видеть происходящего. Тут Ян предлагает : "Дайте я ещё разок в лоб прицелюсь". Дали, а он говорит, что в лоб не желает, а в глаз. Нажал курок,все услышали треск , запахло дымом и раздался дикий вопль Яна. По его щеке, не знавшей бритвы, струидись кровь, слёзы и что-то белое. Класс - в ужасе. Яна в шоке тащат в медпункт, на ор мчится директор, а потом следователь. Ян исчез с горизонта. Слухи: жив,лечится, глаза лишился. Где-то чему-то учится. Школа памятна не только "графом Монтекристо". Науки отнимали время и я стал меньше бывать во дворе и на улице. Тогда свободным был один день в неделю - воскресенье, и мы с папой посещали близлежащие "Поповы" бани, захватив свои шайки, иначе настоишься в очереди за ними. Парилку и мытьё головы люто ненавидел, но газированное ситро уважал! Так что жертва была не бескорыстна! Отец неизменно покупал божественный напиток. Остальные общественные учреждения я любил: выделял музеи, ТЮЗ, кинотеатры, зверинец, парки, стадион. Всегда со взрослыми. Не сравню ни с одним довоенным фильмом "Чапаева". Как началась его демонстрация, я "уволил" маму и примкнул к вольным ребятам, прогуливавшим занятия (это называлось "ходить на скитушку", наверное от слова "скитаться"). Сколько раз смотрел? Не знаю: со счёта сбился! Все думали: выплывет, выживет Чапай! Не взять белякам бесстрашного командира - ни живым, ни мёртвым!!!
Война, эвакуация, заводы.... Стал взрослым, выучился заочно на журналиста, езжу по командировкам. Волга, Урал, добрался до Новосибирска (сам чёрт не брат!). Через несколько часов ожидания заполучил место в гостинице, что было жуть как трудно без брони. Позвонил в отдел кадров завода, договорились о встрече. Потопал пешком, чтобы посмотреть немного город (это у меня привычка - сначала посмотрю, а как начнёшь собирать материал - времени не будет). Читаю афиши на таких тумбах, похожих на грибы под шляпками, облепленные объявлениями. Вдруг как током ронзило: спектакль, поставленный режиссёром ... Яном Кар... , участвуют... Неужели тот самый, чья история шум в Воронеже наделала?
Добрался до завода, пропуск вручили, командировку отметили, поговорили. Я для начала записываю, потом чувствую - у меня в голове каша. Нет, сегодня лучше не работать. Извинился, зашёл в заводскую столовку и, узнав где находится театр, туда поехал. Администратор выписал контрамарку, объяснил, где режиссёр. Прыгаю по ступенькам и - вот он, Ян Кар ... чуть ли не та же копна смоляных волос, даже не заметил седину в висках, однако "чужой" глаз сразу засёк. Он. Ян Кар... Представился: в командировке, воронежец, имя, фамилия. Вот, говорю, с Вами в 23-ей учился... Годин. Сморщился, однако вспомнил. Замахал руками, вскочил. Кого ещё знаю? Земляк? Пожалуйста: Георгий Менглет, народный артист СССР, много нас старше, однако жил в "ограде", рядом с Вадимом. Поговорили, посидел на репетиции, и поклявшись, что непременно зайду, распрощался с Яном, заверив его, что очень рад неожиданной встрече. К сожалению, повидаться ещё раз не удалось, дел была пропасть и я улетел. Братишка, озабоченный предстоящей женитьбой, выслушал внимательно, однако выразился кратко: Ян всегда поговорить был здоров, и отмахнулся. Дескать, встретил чудо в перьях.
Школьные годы требуют дополнений. Любил Исторический музей, расположенный в красивейшем здании. Вход в него караулили старинные пушки. Кинотеатров было несколько,во всяком случае я запомнил "Пролетарий", "Спартак", "Комсомолец".Особенно любили пацаны "Пионер",где смотрели "Чапаева". На первые сеансы ходил с мамой по билетам. Потом - на "протирку", т.е. без билета. Ещё любил зверинец: крупные кошачьи кидались на решётку, злобно рыча, терзая куски сырого мяса. А вот травоядные сами были объектом ребячьего внимания. Если бы не сторож да уборщики, страус давно бегал бы в чём мать родила, такая же участь грозила дикобразу, чьи хвостовые иглы в случае опасности распускались веером. Замечательные трофеи, очень пригодные в дворовых играх, в коих мы изображали ловких и отважных индейцев.
Очень любил библиотеку ДК Красной Армии, куда записал меня брат отца Зиновий, будущий красный командир, обучавшийся военному искусству и прочим наукам в Ленинграде. В ДК, кстати, произошёл забавный эпизод. Я бегло "с выражением" читал. Лет ,наверное, в пять на этом "поле" постаралась вся семья, а незадолго до войны к нам примкнул Володька, перебравшийся в наш двор из посёлка Бутурлиновка, славившегося павшинскими яблоками. Сколько потом по России ни путешествовал, таких сочных, вкусных нигде не едал. Он активно участвовал в кладоискательстве - страсти, не миновавшейни ни одно поколение земляков. Сокровища, по нашему разумению, прятали на чердаках или зарывали в сараях. Они никого не обогатили, но их поиски оказались не зряшной тратой сил и времени. В укромных местечках мы обнаруживали рухлядь, её охотно принимали старьёвщики-китайцы, одаривавшие пацанов шариками на резинках, пищалками "уди-уди", оловянными пистолетами с бумажными лентами с запрятанными в них крупицами пороха. Они палили с чудовищно вонючим дымом. Могли отсчитать и медяки, на которые лотошницы продавали мороженое, обложенное с двух сторон вафлями с именами друзей и подружек. Иногда на чердаках попадались старинные журналы "Вокруг света" или "Нива", книжки-приложения т.н. "выпуски" Майн Рида, Жюль Верна, Фенимора Купера, конан Дойла... . Всю печатную продукцию просматривал Володька как самый начитанный. Вообще он выделялся среди ребят: не курил и не советовал другим, увлекался музыкой, часто во дворе бренчал на домре, занимался спортом. Под окном поставил перекладину (турник), сделал штангу - отполированным грифом служила ось от вагонетки с двумя "блинами", т.е. колёсами. Он ушёл добровольцем на фронт осенью 41-го, служил в морской пехоте и погиб где-то на островах Финского заллива. "Похоронка" застала нас в Воронеже и, скрывая слёзы, я плакал о Владимире. Его и сегодня вспоминаю...
Но вернусь к библиотеке. Я так часто бегал в ДК, что работавшая там старушка - бывшая "русачка" - заподозрила, что запойный читатель просто смотрит картинки. Взяла мой пухлый формуляр и... учинила экзамен. Начала так: "Ты говоришь,что тебе понравилась книга "Борьба за огонь". О чём она?" Не поняв, куда бабуля гнёт, я бойко отрапортавал: "Автор - историк (по-моему, его фамилия Рони-младший) описал жизнь кочевников доисторичесой эпохи... .Отважные люди с собой таскали тлеющие угли в плетушках с влажной землёй. Спичек они не знали, огонь получали от пожаров сухой травы, либо добывали трением заострённой палочки. Такие палочки до сих пор находят на стоянках ..." Тут бывшая училка меня прервала: <<Если можешь, кратко расскажи о книге "Шестиногие">>. Тут меня словно щуку бросили в реку. Я прямо запел: "Известный этомолог Фабр описал насекомых, их роль в природе, какие из них полезные, какие вредители, что меня больше всего поразило!" Но тут вошел другой читатель и мне практически "дали занавес". Зато меня больше не "пытали" и бесприкословно выдавали всё, что я просил.
Особо обожал я цирк, турниры борцов, когда на арену шапито выходили под рёв зала мастера ковра с невероятно звучными грознными именами. А вот великого Ивана Поддубного ... не запомнил. Или ... забыл! Забыл Чемпиона Чемпионов! Клавшего на лопатки всех, кто принимал его вызов. И спрсить о нём уже некого. Но может при мне он в город не приезжал? И ещё в цирке взрослые сражались в тотализатор. Но этого я не знал и понял, когда подрос: отец растолковал.
Одним из ярчайших событий, потому и запомнившихся без "изъятий" из памяти, были военные парады на Первое мая и 7-го ноября; ещё отмечался день Воздушного флота, кажется дата приходилась на 18 августа, когда на аэродроме катали заслуженных рабочих завода, где сначала ремонтировали, а потом освоили производство бипланов. На этом предприятии работал младший из братьев отца - Михаил (по-еврейски Мендл). Его убили при невыясненных обстоятельствах в недоброй памяти 1936-м году. Брат мой успел полетать, я же снова оказался маловат. На похороны Миши-Мендла пришла группа его друзей-военлётов. Они осваивали зарубежную и отечественную технику. Техника была та ещё - деревянная: нервюры, шпангоуты, хвостовое оперение - всё было из фанеры и парусины; шурупы, тросики, окантовка пропеллера - из металла. На праздники шли рабочие, технари. Над колоннами реял кумач флагов, знамён, транспарантов, проплывали портреты вождей, полководцев. Шли студенты вузов... .Однако главным для пацанов был военный парад! Задолго до него мы пробирались на главную магистраль города - проспект Революции и площадь Октября, где стояла трибуна. Именно пробирались: дворами - знали все проходные дворы, заборы, где под воротами проползали по-пластунски, т.е. всевозможными неправедными путями. Незадолго до войны начали и закончили строительство в центре Дома Связи и Дома Книги; они предоставили новые возможности проникновения. Следующая задача - найти доброго дядю, который согласится взять за руку чужого мальчишку. Тут бди - взрослые нарасхват! Наступал момент,выдававшийся пару раз в году. Издалека доносилась дробь барабанов, звуки фанфар, литавр, пение труб. Их приглушал рёв моторов, цокот кавалерии. Мощные кони тащили курносые гаубицы, длинноствольные противотанковые и зенитные пушки. Шла непобедимая и легендарная!
Всё кончается, и мы мчались к реке, забирались на баржу либо на буксир. И бултыхались в ледяную воду, не успевшую в первых числах мая прогреться; лёд опускался на дно и обжигал ступни. Снова на палубу - и давай дёру. Дома влетало по полной программе. Мама по мокрым волосам ставила диагноз; густая, вьющаяся шевелюра - расчёска ломалась - не высыхала до вечера. Говорит: "Купался! Да ты спятил! А Славка?" Закдычного друга никогда не предавал ( в ходу было слово "кореш" ). Мы были неразлучны с очага - так в Воронеже называли дошкольные учреждения. И мама дознавалась сама. Отец мог и руку приложить к заднице. Наказание переносил стоически: за дело. Лишь однажды спросил: "Па! Почему бы тебе не пойти с нами на парад?" Отец говорит: "Когда с учёта снимали, в райвоенкомате выдали документ: "Выдан З.И.Годину, 1889г. рождения, призван в старую армию в 1914г. , служил в драгунском полку". Сам-то ты с Похвальной грамотой 4-й класс окончил. А я? Учился в комбинате Рабочего Образования имени Ф.Э.Дзержинского, переведён на второй курс Антирелигиозного факультета. Образование низшее". Отец рассказал: полк квартировался в Тамбове, перевёлся куда-то в Сибирь или на Алтай... .В армии закон: драгун с начала ухаживает за конём, снимает седло, напоит, накормит, поставит в денник. Потом займётся собой.
Этот разговор, несмотря на порку, как-то сблизил нас. Я закончил низшую ступень школы с высокими оценками ( даже стыдился одноклассников, нахватавших "уды", задания на лето да переэкзаменовки на осень) , тогда экзамены сдавали ежегодно. Отец наконец-то разрешил обзавестись почтовыми голубями (моя давняя мечта), даже ходил со мной в ОСОВИАХИМ ( потом переименованный в ДОСААФ) к симпатичному мужику, по-моему, его фамилия Рыбальченко. В те годы Общество закупило в Одессе почтарей для обновления крови воронежских голубей. Мне досталось три пары. Я загодя оборудовал чулан, поставил полки для гнёзд, сделал выгул: прямоугольный ящик (каркас, обтянутый сеткой). Удобно птицам - с весны до зимы им просторно, могут птенцов выводить, откроешь клетку - вылетят... Почтари - "военнообязанные - им выдавали корм и тренировали на случай войны: в клетках увозили в Усмань, Нижнедевицк, Липецк и там выпускали. Хозяин сидел у себя на крыше, засекал время возврата, мчался в Общество - там заносили в журнал время прилёта. Мои птицы вернулись все...
Война и впрямь грянула, как гром с ясного неба: город заполонили беженцы с западных областей Союза. Магазины враз опустели. У моего друга Славки своё горе: упекли в тюрьму отца, возглавлявшего совхоз. Пролетел слушок: извёл скотину, нет сомнений - враг народа. Война, где тут разбираться! Славку из школы исключили, поступил в ремесленное училище. Я его утешал, говорил, что сегодня моему отцу место дали в эшелоне, ты не горюй, скоро победим, вернусь! Но друг пошёл на вокзал, помог тащить тяжеленный фанерный чемодан, опоясанный ремнями. Я долго провожал взглядом его коренастую фигуру, он оглядывался, махал руками... Прощался... Поздней осенью 41-го мы расстались с Воронежем.