Снобизм, от которого меня тошнит
В "Коммерсе", который на треть, кажется, был посвящен такому радостному для них событию - отставке Лужкова, - колонка Ревзина. Ну, он всегда искренне не любил Лужкова, поливал его все проекты, часто - очень остроумно. Ну и вот - звёздный миг удачи.
Там я наткнулся на два момента, от которых меня чуть не стошнило.
Первый: "Он искренне любил Москву. Конечно, любовь - дело опасное. Ты можешь любить женщину, и в конце пути она станет дамой настолько благородной и изысканной, настолько мудрой и благорасположенной к миру, что минутное общение с ней оставит ощущение, что случилось что-то правильное и отчасти волшебное. А может превратиться в бабищу в трениках с заплывшими от тупой жадности глазами, так, что минутное общение с ней оставит у любого ощущение, что он посетил свиноферму. И то и другое получится через любовь, и это может быть сильное, страстное чувство. С Москвой, пожалуй, вышло что-то скорее второе, чем первое. Но любовь была искренняя".
Второй. "Он вообще любил, чтобы было красиво. И сладко. Он любил художников, скульптуру. Странных, конечно - Церетели, Шилова, Глазунова, Андрияку - ну да, барак на Павелецкой, Губкинский институт - не до воспитания вкуса было". А в конце пишет про прежнюю Москву - уникальынй город, где жили его, Ревзина, родители и деды... А я не верю, что человек, родители, а главное деды которого жили в Москве, что такой человек может с таким жлобством писать про другого москвича, который родился не на Патриарших, а на Павелецкой. И окончил не истфак МГУ, а Губкинский институт. Я тут же вспоминаю, что у Павелецкого жил Бахрушин, там теперь Театральный музей... Да и нужны ли доказательства? Наверняка - ну, такова история - прадед Ревзина жиз где-нибудь в Бердичеве или в Ромнах, а пришло Временное правительство, отменило черту оседлости - ну, и в Москву подались. Может, раньше: мои родные жили в Москве, потому что получили высшее образование, кто-то даже был купцом первой гильдии. Тоже разрешалось. Я не могу вообразить, чтобы кто-то из них смог такое сказать, да даже не сказать - подумать о другом: а, он родился за Садовым, ну, всё, пи...ц, вкуса от него не жди. Другое дело - после истфака. Тошнит, честное слово! Не преувеличиваю. Может, и был вкус, да весь вышел. Лично я перестал уважать Ревзина после его пространных восторгов фотошедеврами Анастасии Хорошиловой. Ну, всё понятно: с замминистра они вместе курируют архитетурный павильон наш в Венеции, но зачем писать о любительских, на мой вкус, фотографиях, которые - так вот свезло, талант открылся! - начали выставлять, одна выставка за другой. Чаще - только другой гений, Сергей Ястржембский. И то, по-моему, не чаще.
Давид Саркисян мне тогда, на моё искреннее недоумение, - мол, зачем это Ревзину, - улыбнулся: Гриша начал айпио...
И первый пассаж, тоже оскорбительный, и снова больше говорит не о Лужкове, а о Ревзине. Не понимаю, что так в последнее время всех потянуло на свинофермы (Калягин тоже недавно в письме одному провинциальному министру написал, что, мол, театр - не свиноферма), но тоже - ну, не станет интеллигент плохо про рабочего человека говорить. Стыдно как-то. Считалось. Лев Толстой бы не смог.
Ну и с женщинами у Ревзина какие-то проблемы, - может, обидел его кто-то. Не знаю. Но тоже чувствуется какая-то личная обида, с Лужковым не связанная.
Там я наткнулся на два момента, от которых меня чуть не стошнило.
Первый: "Он искренне любил Москву. Конечно, любовь - дело опасное. Ты можешь любить женщину, и в конце пути она станет дамой настолько благородной и изысканной, настолько мудрой и благорасположенной к миру, что минутное общение с ней оставит ощущение, что случилось что-то правильное и отчасти волшебное. А может превратиться в бабищу в трениках с заплывшими от тупой жадности глазами, так, что минутное общение с ней оставит у любого ощущение, что он посетил свиноферму. И то и другое получится через любовь, и это может быть сильное, страстное чувство. С Москвой, пожалуй, вышло что-то скорее второе, чем первое. Но любовь была искренняя".
Второй. "Он вообще любил, чтобы было красиво. И сладко. Он любил художников, скульптуру. Странных, конечно - Церетели, Шилова, Глазунова, Андрияку - ну да, барак на Павелецкой, Губкинский институт - не до воспитания вкуса было". А в конце пишет про прежнюю Москву - уникальынй город, где жили его, Ревзина, родители и деды... А я не верю, что человек, родители, а главное деды которого жили в Москве, что такой человек может с таким жлобством писать про другого москвича, который родился не на Патриарших, а на Павелецкой. И окончил не истфак МГУ, а Губкинский институт. Я тут же вспоминаю, что у Павелецкого жил Бахрушин, там теперь Театральный музей... Да и нужны ли доказательства? Наверняка - ну, такова история - прадед Ревзина жиз где-нибудь в Бердичеве или в Ромнах, а пришло Временное правительство, отменило черту оседлости - ну, и в Москву подались. Может, раньше: мои родные жили в Москве, потому что получили высшее образование, кто-то даже был купцом первой гильдии. Тоже разрешалось. Я не могу вообразить, чтобы кто-то из них смог такое сказать, да даже не сказать - подумать о другом: а, он родился за Садовым, ну, всё, пи...ц, вкуса от него не жди. Другое дело - после истфака. Тошнит, честное слово! Не преувеличиваю. Может, и был вкус, да весь вышел. Лично я перестал уважать Ревзина после его пространных восторгов фотошедеврами Анастасии Хорошиловой. Ну, всё понятно: с замминистра они вместе курируют архитетурный павильон наш в Венеции, но зачем писать о любительских, на мой вкус, фотографиях, которые - так вот свезло, талант открылся! - начали выставлять, одна выставка за другой. Чаще - только другой гений, Сергей Ястржембский. И то, по-моему, не чаще.
Давид Саркисян мне тогда, на моё искреннее недоумение, - мол, зачем это Ревзину, - улыбнулся: Гриша начал айпио...
И первый пассаж, тоже оскорбительный, и снова больше говорит не о Лужкове, а о Ревзине. Не понимаю, что так в последнее время всех потянуло на свинофермы (Калягин тоже недавно в письме одному провинциальному министру написал, что, мол, театр - не свиноферма), но тоже - ну, не станет интеллигент плохо про рабочего человека говорить. Стыдно как-то. Считалось. Лев Толстой бы не смог.
Ну и с женщинами у Ревзина какие-то проблемы, - может, обидел его кто-то. Не знаю. Но тоже чувствуется какая-то личная обида, с Лужковым не связанная.