Господа горных дорог
В тот день мы отправились на гору собирать чернику. По крайней мере, так было заявлено официально. Плечо оттягивала пленэрная сумка, восхождение постоянно и неумолимо, а черника произрастает вон за тем холмом.
Мы повернули за холм и узрели скалы. Дивной красоты горные тропы, пройти каких-то тридцать километров по ним и упрёшься в край водопадов, а оттуда как вернуться? Да и следует ли? Под скалами, однако, искомого черничника не обнаружилось. О, ну значит, за следующим поворотом холма точно будет.
На седле горы пасутся стада. Коровы, овцы, козы и лошади. Силуэты коней на пологом (иллюзорно пологом) холме похожи на вырезанную из бумаги аппликацию на фоне контрастного синего неба. Почти все лошади тёмно-шоколадные или вороные. Издалека их стада похожи на народные орнаменты - oh doesn't it sound appropriate and actual?
Коровы дремлют в лимонно-зелёной траве, почти до основания подъеденной. Виртуозно лавируют по практически отвесным склонам, мелодично потренькивая колокольчиками. Грунтовая дорога с камнями огромными и острыми настолько, что любая машина на ней кажется космическим пришельцем, - дорога уходит вверх через перевал. Мы почти взбираемся на треть золотисто-медной горы (всё иссохшие травы и соблазнительная брусника под тайными пригорками), чтобы выйти наконец на горную тропку.
Она узкая сантиметров до сорока максимум, справа от меня - отвесный склон вверх, слева - не менее отвесное падение вниз. Тропка извивается вкруг холмистой части горы. Зависая над пропастью, соревнуются в яркости цветения многоликие горные травы, из которых, пожалуй, только манжетка да горечавка узнаются сходу.
Тропа покрыта острыми камнями, в луговую зону из хвойной упорно прорываются упрямые пушистые сосенки. Можжевельник видел жизнь и бонсаисто пригибается к земле. Его ягоды ещё зелены, но уже пряно-сладки странной звенящей крадущейся сладостью.
За следующим холмом обнаруживаются ещё скалы, ещё холмы и ещё повороты. Черничника нет, но даже пастухи насчёт него нас спрашивали. Пастушьи собаки суровы, кровожадны и не дают проходу художникам. Лишь однажды одна из них - по-видимому, самая умная - молча устроилась подле нас подремать и потрясающе умильно делала потягушечки и умывалась передними лапами. Остальные просто истошно брехали и не давали проходу. Кони бренчали колокольцами и оглядывали с интересом.
Ветер на седле дул по-зимнему пронзительный, так что разом пригодилась вся зимняя одежда. Только маркеры голыми пальцами было непросто ухватить. Складки гор величественны и чем больше в них вглядываешься, тем более радужными всех мыслимых (и не очень мыслимых) цветовых оттенков они делаются. I try to depict this impression accordingly.
За третьим поворотом тропы обнаружаются ещё скалы, лишайник на них причудливого персикового оттенка создаёт полнейшее и мощнейшее ощущение закатного освещения. А меж тем на гору низко пикируют облака и сгущаются тучи. Над ущельем будто навис тёмно-синий волнующийся потолок, сквозь который лестницами в небо пробиваются тонкие и острые лучи туманного солнца. А с утра дивной перистости облака радовали взор.
За пятым холмом склон становится максимально отвесным и ржавым от листьев черничника. Пока аккуратные горнопроходчики снуют за ней аки лани с вертикальным взлётом, я пытаюсь в пленэр из бордовых, бирюзовых и глубоченно фиолетовых холмов - солнце скрылось за массивом тёмных туч, назад идти около десяти километров, надо мною стена черничника и проклюнувшиеся к осени бутоны рододендронов - самое время порисовать.
Дождевыми каплями этюд начинает размывать, я сигнализирую ушедшим далеко вверх спутникам и отчаливаю в обратный путь. Они горноходят куда быстрее меня и потому споро нагоняют. Отрывисто строками напеваю из ГГД Хелависы - слова сносит ветром, рифма обсыпается камнями.
За третьим холмом нас накрываеи низким облаком и настигает град. Единственная мысль в этот момент - только бы не с куриное яйцо. Бежать некуда, только вперёд по извилистой узкой тропке. Закрываюсь планшетом аки зонтиком и только теперь понимаю сакральную сущность фанерного отреза формата А3. Иной другой просто бы не сумел ни от чего защитить. Планшет доблестно справляется. Меня частенько спрашивают, зачем мне а-третий формат, когда я пленэрю на а-пятом, - и град даёт исчерпывающий ответ на этот вопрос.
После седла град затихает и мы идём под густым фиолетовым наплывом низких туч почти прогулочным шагом. Много смеёмся, черники в черничнике почти и не оказалось в итоге, небо закрылось, но отчего так привольно. Остаётся всего пара километров до научного пристанища, мы почти сделали привал, пастухи из одной заимки в другую идут в гости вместе со своими сворами пить чай с горячительным и обмениваться новостями, когда нас накрывает второй волной.
Более мощной, более злой, град и гром, весь мир серый с вертикальными полосами, слои одежды вымокают насквозь, берцы превращаются в аквариумы, температура вокруг резко падает, и в таком хлюпающем истерически смеющемся от безысходности состоянии мы добегаем до приюта, куда нас радостно не пускают, ибо дни не приёмные, приезжайте-ка в выходной.
Остаёмся на крыльце, буквально вымокшие до нитки, с боевым планшетом, акваберцами и несколькими кусочками шоколада. До транспорта вниз полтора часа. Мы приседали, тёрли ладони, делали махи руками и пытались танцевать балканские народные танцы, что незаметно вылилось в имитацию незабвенного Dragostea din tei с их канканом на крыле летящего самолёта.
Никогда ещё так не радовались служебной буханочке, набились внутрь в смрадное бензиновое тепло и отопревали, пока буханочка спускалась с горы к людям в тепло, безветрие и сладкие лиловые сумерки с персиковым же привкусом.
Мы повернули за холм и узрели скалы. Дивной красоты горные тропы, пройти каких-то тридцать километров по ним и упрёшься в край водопадов, а оттуда как вернуться? Да и следует ли? Под скалами, однако, искомого черничника не обнаружилось. О, ну значит, за следующим поворотом холма точно будет.
На седле горы пасутся стада. Коровы, овцы, козы и лошади. Силуэты коней на пологом (иллюзорно пологом) холме похожи на вырезанную из бумаги аппликацию на фоне контрастного синего неба. Почти все лошади тёмно-шоколадные или вороные. Издалека их стада похожи на народные орнаменты - oh doesn't it sound appropriate and actual?
Коровы дремлют в лимонно-зелёной траве, почти до основания подъеденной. Виртуозно лавируют по практически отвесным склонам, мелодично потренькивая колокольчиками. Грунтовая дорога с камнями огромными и острыми настолько, что любая машина на ней кажется космическим пришельцем, - дорога уходит вверх через перевал. Мы почти взбираемся на треть золотисто-медной горы (всё иссохшие травы и соблазнительная брусника под тайными пригорками), чтобы выйти наконец на горную тропку.
Она узкая сантиметров до сорока максимум, справа от меня - отвесный склон вверх, слева - не менее отвесное падение вниз. Тропка извивается вкруг холмистой части горы. Зависая над пропастью, соревнуются в яркости цветения многоликие горные травы, из которых, пожалуй, только манжетка да горечавка узнаются сходу.
Тропа покрыта острыми камнями, в луговую зону из хвойной упорно прорываются упрямые пушистые сосенки. Можжевельник видел жизнь и бонсаисто пригибается к земле. Его ягоды ещё зелены, но уже пряно-сладки странной звенящей крадущейся сладостью.
За следующим холмом обнаруживаются ещё скалы, ещё холмы и ещё повороты. Черничника нет, но даже пастухи насчёт него нас спрашивали. Пастушьи собаки суровы, кровожадны и не дают проходу художникам. Лишь однажды одна из них - по-видимому, самая умная - молча устроилась подле нас подремать и потрясающе умильно делала потягушечки и умывалась передними лапами. Остальные просто истошно брехали и не давали проходу. Кони бренчали колокольцами и оглядывали с интересом.
Ветер на седле дул по-зимнему пронзительный, так что разом пригодилась вся зимняя одежда. Только маркеры голыми пальцами было непросто ухватить. Складки гор величественны и чем больше в них вглядываешься, тем более радужными всех мыслимых (и не очень мыслимых) цветовых оттенков они делаются. I try to depict this impression accordingly.
За третьим поворотом тропы обнаружаются ещё скалы, лишайник на них причудливого персикового оттенка создаёт полнейшее и мощнейшее ощущение закатного освещения. А меж тем на гору низко пикируют облака и сгущаются тучи. Над ущельем будто навис тёмно-синий волнующийся потолок, сквозь который лестницами в небо пробиваются тонкие и острые лучи туманного солнца. А с утра дивной перистости облака радовали взор.
За пятым холмом склон становится максимально отвесным и ржавым от листьев черничника. Пока аккуратные горнопроходчики снуют за ней аки лани с вертикальным взлётом, я пытаюсь в пленэр из бордовых, бирюзовых и глубоченно фиолетовых холмов - солнце скрылось за массивом тёмных туч, назад идти около десяти километров, надо мною стена черничника и проклюнувшиеся к осени бутоны рододендронов - самое время порисовать.
Дождевыми каплями этюд начинает размывать, я сигнализирую ушедшим далеко вверх спутникам и отчаливаю в обратный путь. Они горноходят куда быстрее меня и потому споро нагоняют. Отрывисто строками напеваю из ГГД Хелависы - слова сносит ветром, рифма обсыпается камнями.
За третьим холмом нас накрываеи низким облаком и настигает град. Единственная мысль в этот момент - только бы не с куриное яйцо. Бежать некуда, только вперёд по извилистой узкой тропке. Закрываюсь планшетом аки зонтиком и только теперь понимаю сакральную сущность фанерного отреза формата А3. Иной другой просто бы не сумел ни от чего защитить. Планшет доблестно справляется. Меня частенько спрашивают, зачем мне а-третий формат, когда я пленэрю на а-пятом, - и град даёт исчерпывающий ответ на этот вопрос.
После седла град затихает и мы идём под густым фиолетовым наплывом низких туч почти прогулочным шагом. Много смеёмся, черники в черничнике почти и не оказалось в итоге, небо закрылось, но отчего так привольно. Остаётся всего пара километров до научного пристанища, мы почти сделали привал, пастухи из одной заимки в другую идут в гости вместе со своими сворами пить чай с горячительным и обмениваться новостями, когда нас накрывает второй волной.
Более мощной, более злой, град и гром, весь мир серый с вертикальными полосами, слои одежды вымокают насквозь, берцы превращаются в аквариумы, температура вокруг резко падает, и в таком хлюпающем истерически смеющемся от безысходности состоянии мы добегаем до приюта, куда нас радостно не пускают, ибо дни не приёмные, приезжайте-ка в выходной.
Остаёмся на крыльце, буквально вымокшие до нитки, с боевым планшетом, акваберцами и несколькими кусочками шоколада. До транспорта вниз полтора часа. Мы приседали, тёрли ладони, делали махи руками и пытались танцевать балканские народные танцы, что незаметно вылилось в имитацию незабвенного Dragostea din tei с их канканом на крыле летящего самолёта.
Никогда ещё так не радовались служебной буханочке, набились внутрь в смрадное бензиновое тепло и отопревали, пока буханочка спускалась с горы к людям в тепло, безветрие и сладкие лиловые сумерки с персиковым же привкусом.