Отдел по борьбе_06
Отдел по борьбе
Глава 6. Михалыч и Небо
- И что же, я теперь навсегда останусь в этих дурацких тапках? - удрученно спросил уполномоченный, уставившись на свои призрачные ноги.
- Не знаю, Наум, - Михалыч вздохнул, пытаясь взять рюмку непослушными пальцами, торчащими из бинтов. Кукумац обмазала его ладони, обожженные веревкой, некой удивительно вонючей, но, говорят, чудодейственной мазью и на сутки наложила плотную повязку, оставив свободными только несколько пальцев. - Эти тапки мне дочка подарила на день рождения.
- Поверить не могу, - прошептал майор. - Я умер…
- Так всегда бывает, - Михалыч выпил, морщась от едкого запаха мази, и осторожно отставил рюмку. - Человеку трудно с этим смириться.
- Это абсурд какой-то! - воскликнул Тёртый, поднимая несчастные глаза на Михалыча. - При исполнении... И в этих тапках…
- Все идет своим путем, - покачал головой Михалыч, неловко чиркая спичкой по коробку. - Это закономерное явление. Я имею в виду… Рано или поздно, всем нам это суждено. Каждому в свой час. А в тапках или нет, это уже дело десятое.
- Но это несправедливо, - тихо вздохнул уполномоченный, наклонился и понюхал из полного стакана, прикрытого кусочком черного хлеба.
Выпить он, по понятной причине, не мог, но вдыхать спиртные пары худо-бедно получалось, и запах хлеба он чувствовал довольно отчетливо, причем, одновременно со вкусом. Первые минуты потрясения остались позади, но адекватности в его состоянии, конечно, было не много. Вместе с Михалычем они сидели за столом в том же кабинете, из которого так стремительно выскочили совсем еще недавно. И часа, наверное, не прошло.
- А знаешь, руководство чумной губернии решило взяться за остров всерьез, - неожиданно сообщил Тёртый.
- В смысле? - поднял брови Михалыч.
- Территория Заповедного, грубо говоря, фактически принадлежит губернии, а власти над ней у них практически нет. Было высказано мнение и принято решение, так сказать, разобраться и устранить имеющиеся искривления.
- Понятно, - усмехнулся Михалыч и подвинул к себе пепельницу.
- Хотят своего представителя на Заповедном поставить с правом решающего голоса по всем вопросам.
- У нас все серьезные вопросы решает вече.
- А они решили, что вече изжило себя. Хотели с тобой договориться, так сказать.
- Нет, Наум, - покачал головой Михалыч. - Я на нарушение Священного Договора никогда не пойду.
- Я им говорил. Но они готовы на любые меры, - с намеком посмотрел на Михалыча Тёртый. - Понимаешь, что я имею в виду?
- Пусть попробуют, - прищурился Михалыч.
- И Священный Договор они решили переписать с учетом современных веяний. Хотят и здесь суверенную выборную демократическую систему наладить.
- Ага, - усмехнулся Михалыч. - Знаем мы эти выборы. На эту туфту Заповедный не купится. Им тут не порядок нужен. Их природные ресурсы острова интересуют. Здесь же реликтовый лес, зверя полно, а в недрах что скрыто, вообще, одному Богу известно. Тут многое можно выгодно продать.
- Не знаю, я в коммерции не силен, - снова понюхал из стакана уполномоченный. - А вот отряд специального назначения уже месяц, как готовят. Десант хотят высадить.
- Бесполезно, - махнул рукой Михалыч. - Только бойцов потеряют. Здесь другие законы. Ты же в секретном отделе уже не первый год. Должен знать, что у Болванов руки коротки на Заповедный посягать.
- Очень жесткие у них намерения. Говорят, кто-то сверху заинтересовался и указал, так сказать, на бесхозность и расхлябанность. Поручил проработать вопрос в кратчайшие сроки и пообещал личную поддержку.
- Ну-ну, - покачал головой Михалыч. - Знаешь, Наум, а Вячеслав прав насчет их бесполезной возни. Они так себя ведут, как будто вечно жить собираются. Все правильно сказал, вредоносные микробы, пожирающие страну. Я за всю свою жизнь не встречал ни одного Глиняного Болвана на высоких должностях, который бы о стране и о людях всерьез думал. Со времен революции назначенцев на должности подбирают по губительному для страны принципу.
- Принцип вынужденный. Где было тогда спецов взять?
- Ну, да. Всех же перестреляли.
- Несознательность из тебя, Емельян Михайлович, так и прёт. Не пойму, кстати, как же тебя на такое ответственное место определили?
- Времена такие были. Болванам очень не хотелось самим из теплых кресел вылезать. Так ты не согласен, что принцип подбора кадров на высокие должности убогий, а в стратегическом плане, просто преступный?
- Категорически не согласен. После революции на ответственных постах нужны были проверенные люди, преданные идеалам борьбы за избавление трудящихся от векового рабства. Только партия и верные партийцы смогли бы гарантировать, что рабочие и крестьяне смогут стать настоящими хозяевами своей страны.
- И где теперь эти рабочие и крестьяне? - Михалыч устало потер переносицу.
- Это другой вопрос, - Тёртый снова понюхал из стакана. - Но могу тебя уверить, что до сих пор в обойме случайных людей не бывает.
- Обойма. Слово-то подобрали, - Михалыч налил воды в стакан. - Ты же знаешь, патроны в обойме рано или поздно должны быть отстреляны. Это расходный материал. Иначе в этом нет никакого смысла. Впрочем, как и во всем, за что берутся Болваны. Преданные идеалам... И все, как на подбор, номенклатурной ссученой породы.
- Разные люди есть.
- Ага, но у всех одна забота, поближе к раздаче пробиться и ноги в тепле держать. Выбирают не тех, кто что-то в деле профессионально понимает, а тех, кто согласен на раболепное прислуживание за кусок с барского стола, да чтобы можно было по-тихому свои делишки проворачивать. Других-то идеалов у них не осталось. И так сверху до низу. Все гребут и гребут под себя, а народ разговорами лечат. Вот и страна уже на ладан дышит. Может, только когда приходит их смертный час, начинают понимать, что ничего им с собой не унести отсюда. Что всю жизнь свою потратили на бесполезную херню, только душу лишним грузом отяжелили. А может, и тогда эта простая истина для них недоступна. Но в любом случае, за бабло в рай не пролезешь и по знакомству не проскочишь. А душа в глиняной корке за пределами Потока обречена.
Михалыч замял окурок в пепельнице.
- А со мной что будет? - тихо спросил Тёртый.
- Не знаю, всяко бывает, - задумчиво посмотрел на зеркало Михалыч. - Кто-то на время неподалеку остается. Кто-то сразу уходит. Но в итоге душа занимает положенное место, я так понимаю, по степени тяжести. А куда ее унесет, не знаю. Вне Потока много миров.
- Поток, это вообще что?
- А ты разве не в курсе?
- Не уверен, что правильно понимаю.
- Патрик говорит, так называют наш мир за его пределами. Нашу Вселенную.
- Ты сам видел что-нибудь там… за пределами?
- Кое-что сам видел. Про другое Патрик рассказывал. Он-то во многих местах побывал.
- А ты в Бога веруешь, Емельян? - заглядывая в глаза Михалычу, спросил Тёртый.
- Ну, это очень личный вопрос, - пожал тот плечами.
- Но все же.
- Да какая для тебя в этом польза, верю я или нет?
- Это важно мне сейчас, поверь… Очень важно.
- Ты не с той стороны к вопросу подходишь. Ты себя спросить должен. Вот это действительно важно. Себя спроси. Веришь ли ты сам? На других-то не смотри, нет в этом смысла. Потому что ты один перед Ним будешь. Ты один. Никто другой ведь за тебя не ответит, только ты сам.
Они немного помолчали, потом Наум попросил:
- Расскажи мне о тех других мирах… Про которые знаешь…
* * *
Говорили они до самого рассвета, а когда проклюнулись сквозь лохмотья облаков первые лучики, призрак стал таять на глазах.
- Все стало какое-то мутное, - пробормотал испуганно Тёртый. - Уже все?
- Значит, пора, - печально кивнул Михалыч. - Прощай, Наум. Думай о лучшем, что было у тебя в жизни… Может, свидимся еще, кто знает.
Губы призрака шевелились, но Михалыч его уже не слышал. А через мгновение майор Тёртый совершенно растаял. Михалыч устало вздохнул, махнул еще рюмку, посидел немного молча, потом выбрался из-за стола, накинул куртку и пошел на улицу.
Лужи среди зернистого темного снега за ночь основательно замерзли, а свежий порывистый ветерок норовил вылизать из-под одежды домашнее тепло. Михалыч поднял воротник и направился к обрыву на южном мысу. Хрустя снежной коркой по натоптанной широкой тропе, он миновал лабиринт, который, кстати, никогда снегом не заметало, и взял курс на каменную бабу. Эта баба, высеченная из цельной базальтовой глыбы в человеческий рост, одиноко стояла на плато уже не первую тысячу лет. Старожилы говорят, что изваяли ее коченеги во времена своего первого и последнего набега на Заповедный. Что это был за народ и откуда они взялись, было загадкой. Кроме бабы, никаких следов от них в истории не осталось. Скульптура была, конечно, страшноватая на вид, но общие обводы были вполне ничего. Только какой-то безвестный радетель за приличие ей купальник нарисовал голубой масляной краской. Хотел было Михалыч привычно шлепнуть изваяние по мощному округлому заду, да глянул на свои забинтованные руки и прошел мимо.
Подошел он к краю обрыва над широкой рекой, и дух у него перехватило. От такой необъятной красоты аж сердце защемило. Посмотрел он на бескрайнюю даль, глянул вниз на острые скалы, вмороженные в берег, и отчего-то вдруг так ему жалко стало себя, что даже скупая слеза скатилась по его небритой шершавой щеке.
- А может … Один шаг всего… И покончить со всей этой суетой, - Михалыч замер на миг, представляя этот последний отчаянный полет на каменные гребни далеко внизу. Потом тяжело вздохнул, отступил на шаг от края и с тоской поднял глаза к неуютному серому небу с низколетящими рваными облаками. - Что же за жизнь у нас такая? Глупая, бессмысленная. Ради чего? Какой во всем этом смысл? Почему я не знаю, ради чего все это? Каждый должен ведь знать. Тут какая-то страшная ошибка. Ошибка, про которую всем известно, но все делают вид, что все идет, как надо. И никто не пытается эту ошибку исправить. Ведь не так все должно быть. Не так. Господи, если ты сейчас смотришь на меня, ответь.
- Слышу тебя, Михалыч, - ответило Небо устало.
- Ну, что же нам покоя-то нет? - спросил полковник Храмов, изо всех сил вглядываясь в клочья облаков.- Почему так? Ведь неправильно же все...
- А что конкретно беспокоит? - спросило Небо, как поселковый доктор.
- Ну, вот зачем все это? Зачем все? - Михалыч развел широко руки и огляделся вокруг. - Вот Терем этот тут зачем? Река эта зачем? Я тут зачем? Должен же быть какой-то смысл?
- Возможно, - ответило Небо. - А почему ты меня спрашиваешь?
- Но как же? - изумился Михалыч. - Но ведь мы же все под тобою ходим, Святая Глубь. На тебя только уповаем.
- И что?
- Так ради чего все это?
- Я жизнь в тебя вдохнул? - печально спросило Небо.
- Так точно, вдохнул.
- В мир тебя привел?
- Привел.
- Пищу тебе показал?
- Показал.
- Говорил, что водкой злоупотреблять нельзя?
- Говорил, - машинально ответил Михалыч, но тут же спохватился. - Ни как нет. Не было такого.
- Здравствуй, тетерев. А второго дня, после дня ангела внучки твоей, когда ты полотенцем перевязанный по дому мыкался, аки зомби?
- Так это внучка мне и сказала.
- Ну, так экстраполируй. Устами младенца глаголет истина. А кто есть Истина?
Михалыч опустил голову.
- И смешивать зерновую с виноградным грех, - продолжило Небо. - Для организма стресс сплошной, и на окружающих отражается. Ты соседку на прошлой неделе гиеной щербатой обозвал?
- Виноват, - с грустью признался Михалыч. - Было дело.
- И кто ты после этого? Вот нет у нее денег на зубы новые. Да и дантиста у вас нет нормального на острове.
- Дантиста нету, - вздохнул Михалыч. - Если зуб ноет, то обычно к Кукумац идут, она может заговаривать. А если с острой болью, тогда только к Кожемякам.
На реке гулко и раскатисто треснул лед. Будто из пушки пальнули.
- Да… С гиеной, это я сгоряча, конечно, - смущенно пробормотал Михалыч.
- По натуре, конечно, гиена она и есть. Но дразниться зачем? Нету в вас терпимости к ближнему, - Небо покачало головой. - Обижаете друг друга. Жестокие вы. И мнение чужое не научились уважать. А свое пропиваете. Беда. Страшная беда. Захлебывается Сказочная страна веселящим пойлом. А ведь есть же люди, которые вообще спиртное не употребляют.
- Не может быть, - недоверчиво поднял глаза Михалыч.
- Ей Богу.
Некоторое время они помолчали, слушая залихватские песни ветра и глядя на стремительные облака.
- Так нет у тебя хорошего зубного врача на примете? - спросил Михалыч.
- А ты к начальству обращался?
- Так они же Болваны, - махнул рукой Михалыч. - Что с ними разговаривать?
И действительно, разговаривать с Глиняными Болванами - только время терять. Иметь с ними дело всегда тяжело и достаточно бесполезно, а в некоторых случаях даже опасно для здоровья. Дело в том, что обычно, как только Болван достигает определенной степени зрелости или должностной высоты, в его сознании происходит загадочное искажение восприятия объективного мира. Некоторые Умники считают, что это следствие избирательного поражения органов чувств, которое прогрессирует при разрастании глиняных кор в организме. Другие говорят, что это результат перемещения самого сознания Болванов в некую загадочную область субъективного, которая подвержена мороку иллюзий Странствующих Жрецов Священного Копыта. В этой области, насколько можно судить по поведению Болванов, имеют место иные приоритеты и понятия о жизни. Получается, что Глиняные Болваны и Жители физически живут как бы в одной стране, но при этом ментально существуют в разных измерениях. И для тех и для других переход из одной реальности в другую крайне неприятен и сопровождается множеством болезненных побочных эффектов. Появляется раздражение, непонимание, глухота, потеря ориентиров, обронзовение отдельных частей организма, головокружение, тошнота, а у некоторых даже до судорог доходит. Оттого-то и предпочитают и те, и другие оставаться каждый в своей привычной реальности. Именно поэтому между простым Жителем и убежденным Глиняным Болваном не может быть искренности или доверия ни при каких обстоятельствах. На веки вечные им суждено бытие в состоянии условной терпимости, подобной временному перемирию между заклятыми врагами.
- Да, действительно, про начальство я глупость сморозил, - согласилось Небо. - Послушай, а может, вам судью прислать?
- Да ты что! - отмахнулся Михалыч. - Народ же вконец запутается. Где честь, где бесчестье потом же не разберешь. Нет, такого подарка нам даром не надо.
- Ну, судьи-то разные бывают, есть и приличные люди. Может, повезет.
- Нет, благодарствую. Считаю, что эксперименты на людях ставить - не по-человечески. Сами как-нибудь разберемся. У нас все налажено, чуть только затруднения возникают, народ на вече собираем, - тут Михалыч смолк и снова поник головой, вспомнив историю с колоколом. - Но ты мне так и не ответил, почему все так получается у нас… кривобоко?
- Ну, почему же все? Вот у тебя жена - женщина добропорядочная. Что тебе еще надо?
- Спору нет, - Михалыч уныло потыкал носком ботинка смерзшийся зернистый снег.- Аграфена моя, душа-баба, просто птица Гамаюн. Ходит за мной, как за дитем. И рассолу поднесет, если плохо совсем. Но я ж тебя про другое спрашиваю. Зачем все это? Вся эта жизнь. Смысл-то в чем?
- Ну, интересный ты человек, Михалыч! - Небо всплеснуло руками. - И кашу тебе свари, и в рот положи, и разжуй еще. И это в век НТР! А ум тебе на что даден, ответь мне? Миллионы лет каторжной эволюции твоими предками для чего пройдены? Миллионы лет! Кто же кроме тебя твой собственный смысл понять сможет?
- Как это? - недоуменно растопырил очи Михалыч.
- Ты же думающий человек, так придумай уже что-нибудь. Вокруг оглянись, мало ли поводов для смысла?
- Что ж получается? - растерянно пробормотал Михалыч. - Это я что ли смысл жизни должен придумывать?
- Ну, а кто?
Михалыч растерянно захлопал глазами, не зная, что и сказать.
- Ладно, пойду я, - поежилось Небо от весеннего студеного ветра, - надо еще некоторым толмачам о себе напомнить. Нить теряют. Как бы до греха не дошло. А то ведь покроются глиняной коростой, потом на меня же обижаться будут... Опасаюсь вот только маленько. А что, как не признают? Порвут ведь на индульгенции... Не хочешь со мной?
- Да, куда ж я с острова-то?
- И то правда. Каждому свой крест нести. Ну, бывай, Михалыч.
- Бывай, - пробормотал полковник Храмов, глядя на улетающие вдаль облака. - Вот так живешь всю жизнь… а зачем - и подумать некогда…
Посмотрел он на далекий берег, где угадывались чумные заводские трубы и тоскливые очертания угловатых домов большого города. Вот и дымок над уцелевшими заводами потянулся. Немного их осталось, да одна отрада, воздух немного чище стал. Ох, бедная страна, бедные люди. Сколько там больных, темных, неграмотных, сколько с искалеченной психикой? Иные даже за веру зарезать готовы. Сколько их, обманутых, кинутых на произвол судьбы с отравленной, испачканной в глине совестью? И кто только на душе народной не оттоптался. И будет ли когда-нибудь иначе? И достойны ли они другой доли, если позволяют душу свою топтать, плевать в нее, продавать по сходной цене? Да и человечество в целом. Есть ли смысл в его существовании? Есть ли хоть какой-нибудь прок от него этому космосу, кроме вреда? Пожалуй, нет. И если вдруг планета наша превратится в мертвую пустыню, заваленную мусором или сожженную напалмом, заметит ли это Вселенная? Может, и заметит. Но то, что она пожалеет хотя бы об одном из нас, сомнительно. Кукумац говорит, были на земле цивилизации и до нашей, но все они рано или поздно погибали. Причем, по большей части, от собственной же глупости. Может, и так. Глядя на нынешнее положение дел, в эти истории верится легко.
Вот такие колючие мизантропные мысли тоскливо роились в печальной голове у полковника Храмова. Но вправе ли мы укорять его за это? Не нужно торопиться с ответом. Тут есть над чем поразмыслить. А если кто-нибудь хотя бы раз не думал в том же направлении, что и Михалыч, пусть первым бросит в него камень.
- Борцы с коррупцией, едрёна мать, - поморщился полковник Храмов и неодобрительно покачал головой, глядя с прищуром на далекий Чум.
«Хорошо, что Болваны до Заповедного пока не добрались. Держит границу Пучай-река, - Михалыч никогда не называл величавую реку Жлобью, как это делали люди на обоих берегах, а звал древним именем, на манер коренных, Пучай-рекой. - Держи, матушка! Заповедный надо сберечь. Тут сердце Сказочной страны, живая душа».
(май, 2012), © Каренгин С.В. 2012
<<< На предыдущую I
Оглавление
ТЕКСТЫ
Глава 6. Михалыч и Небо
- И что же, я теперь навсегда останусь в этих дурацких тапках? - удрученно спросил уполномоченный, уставившись на свои призрачные ноги.
- Не знаю, Наум, - Михалыч вздохнул, пытаясь взять рюмку непослушными пальцами, торчащими из бинтов. Кукумац обмазала его ладони, обожженные веревкой, некой удивительно вонючей, но, говорят, чудодейственной мазью и на сутки наложила плотную повязку, оставив свободными только несколько пальцев. - Эти тапки мне дочка подарила на день рождения.
- Поверить не могу, - прошептал майор. - Я умер…
- Так всегда бывает, - Михалыч выпил, морщась от едкого запаха мази, и осторожно отставил рюмку. - Человеку трудно с этим смириться.
- Это абсурд какой-то! - воскликнул Тёртый, поднимая несчастные глаза на Михалыча. - При исполнении... И в этих тапках…
- Все идет своим путем, - покачал головой Михалыч, неловко чиркая спичкой по коробку. - Это закономерное явление. Я имею в виду… Рано или поздно, всем нам это суждено. Каждому в свой час. А в тапках или нет, это уже дело десятое.
- Но это несправедливо, - тихо вздохнул уполномоченный, наклонился и понюхал из полного стакана, прикрытого кусочком черного хлеба.
Выпить он, по понятной причине, не мог, но вдыхать спиртные пары худо-бедно получалось, и запах хлеба он чувствовал довольно отчетливо, причем, одновременно со вкусом. Первые минуты потрясения остались позади, но адекватности в его состоянии, конечно, было не много. Вместе с Михалычем они сидели за столом в том же кабинете, из которого так стремительно выскочили совсем еще недавно. И часа, наверное, не прошло.
- А знаешь, руководство чумной губернии решило взяться за остров всерьез, - неожиданно сообщил Тёртый.
- В смысле? - поднял брови Михалыч.
- Территория Заповедного, грубо говоря, фактически принадлежит губернии, а власти над ней у них практически нет. Было высказано мнение и принято решение, так сказать, разобраться и устранить имеющиеся искривления.
- Понятно, - усмехнулся Михалыч и подвинул к себе пепельницу.
- Хотят своего представителя на Заповедном поставить с правом решающего голоса по всем вопросам.
- У нас все серьезные вопросы решает вече.
- А они решили, что вече изжило себя. Хотели с тобой договориться, так сказать.
- Нет, Наум, - покачал головой Михалыч. - Я на нарушение Священного Договора никогда не пойду.
- Я им говорил. Но они готовы на любые меры, - с намеком посмотрел на Михалыча Тёртый. - Понимаешь, что я имею в виду?
- Пусть попробуют, - прищурился Михалыч.
- И Священный Договор они решили переписать с учетом современных веяний. Хотят и здесь суверенную выборную демократическую систему наладить.
- Ага, - усмехнулся Михалыч. - Знаем мы эти выборы. На эту туфту Заповедный не купится. Им тут не порядок нужен. Их природные ресурсы острова интересуют. Здесь же реликтовый лес, зверя полно, а в недрах что скрыто, вообще, одному Богу известно. Тут многое можно выгодно продать.
- Не знаю, я в коммерции не силен, - снова понюхал из стакана уполномоченный. - А вот отряд специального назначения уже месяц, как готовят. Десант хотят высадить.
- Бесполезно, - махнул рукой Михалыч. - Только бойцов потеряют. Здесь другие законы. Ты же в секретном отделе уже не первый год. Должен знать, что у Болванов руки коротки на Заповедный посягать.
- Очень жесткие у них намерения. Говорят, кто-то сверху заинтересовался и указал, так сказать, на бесхозность и расхлябанность. Поручил проработать вопрос в кратчайшие сроки и пообещал личную поддержку.
- Ну-ну, - покачал головой Михалыч. - Знаешь, Наум, а Вячеслав прав насчет их бесполезной возни. Они так себя ведут, как будто вечно жить собираются. Все правильно сказал, вредоносные микробы, пожирающие страну. Я за всю свою жизнь не встречал ни одного Глиняного Болвана на высоких должностях, который бы о стране и о людях всерьез думал. Со времен революции назначенцев на должности подбирают по губительному для страны принципу.
- Принцип вынужденный. Где было тогда спецов взять?
- Ну, да. Всех же перестреляли.
- Несознательность из тебя, Емельян Михайлович, так и прёт. Не пойму, кстати, как же тебя на такое ответственное место определили?
- Времена такие были. Болванам очень не хотелось самим из теплых кресел вылезать. Так ты не согласен, что принцип подбора кадров на высокие должности убогий, а в стратегическом плане, просто преступный?
- Категорически не согласен. После революции на ответственных постах нужны были проверенные люди, преданные идеалам борьбы за избавление трудящихся от векового рабства. Только партия и верные партийцы смогли бы гарантировать, что рабочие и крестьяне смогут стать настоящими хозяевами своей страны.
- И где теперь эти рабочие и крестьяне? - Михалыч устало потер переносицу.
- Это другой вопрос, - Тёртый снова понюхал из стакана. - Но могу тебя уверить, что до сих пор в обойме случайных людей не бывает.
- Обойма. Слово-то подобрали, - Михалыч налил воды в стакан. - Ты же знаешь, патроны в обойме рано или поздно должны быть отстреляны. Это расходный материал. Иначе в этом нет никакого смысла. Впрочем, как и во всем, за что берутся Болваны. Преданные идеалам... И все, как на подбор, номенклатурной ссученой породы.
- Разные люди есть.
- Ага, но у всех одна забота, поближе к раздаче пробиться и ноги в тепле держать. Выбирают не тех, кто что-то в деле профессионально понимает, а тех, кто согласен на раболепное прислуживание за кусок с барского стола, да чтобы можно было по-тихому свои делишки проворачивать. Других-то идеалов у них не осталось. И так сверху до низу. Все гребут и гребут под себя, а народ разговорами лечат. Вот и страна уже на ладан дышит. Может, только когда приходит их смертный час, начинают понимать, что ничего им с собой не унести отсюда. Что всю жизнь свою потратили на бесполезную херню, только душу лишним грузом отяжелили. А может, и тогда эта простая истина для них недоступна. Но в любом случае, за бабло в рай не пролезешь и по знакомству не проскочишь. А душа в глиняной корке за пределами Потока обречена.
Михалыч замял окурок в пепельнице.
- А со мной что будет? - тихо спросил Тёртый.
- Не знаю, всяко бывает, - задумчиво посмотрел на зеркало Михалыч. - Кто-то на время неподалеку остается. Кто-то сразу уходит. Но в итоге душа занимает положенное место, я так понимаю, по степени тяжести. А куда ее унесет, не знаю. Вне Потока много миров.
- Поток, это вообще что?
- А ты разве не в курсе?
- Не уверен, что правильно понимаю.
- Патрик говорит, так называют наш мир за его пределами. Нашу Вселенную.
- Ты сам видел что-нибудь там… за пределами?
- Кое-что сам видел. Про другое Патрик рассказывал. Он-то во многих местах побывал.
- А ты в Бога веруешь, Емельян? - заглядывая в глаза Михалычу, спросил Тёртый.
- Ну, это очень личный вопрос, - пожал тот плечами.
- Но все же.
- Да какая для тебя в этом польза, верю я или нет?
- Это важно мне сейчас, поверь… Очень важно.
- Ты не с той стороны к вопросу подходишь. Ты себя спросить должен. Вот это действительно важно. Себя спроси. Веришь ли ты сам? На других-то не смотри, нет в этом смысла. Потому что ты один перед Ним будешь. Ты один. Никто другой ведь за тебя не ответит, только ты сам.
Они немного помолчали, потом Наум попросил:
- Расскажи мне о тех других мирах… Про которые знаешь…
* * *
Говорили они до самого рассвета, а когда проклюнулись сквозь лохмотья облаков первые лучики, призрак стал таять на глазах.
- Все стало какое-то мутное, - пробормотал испуганно Тёртый. - Уже все?
- Значит, пора, - печально кивнул Михалыч. - Прощай, Наум. Думай о лучшем, что было у тебя в жизни… Может, свидимся еще, кто знает.
Губы призрака шевелились, но Михалыч его уже не слышал. А через мгновение майор Тёртый совершенно растаял. Михалыч устало вздохнул, махнул еще рюмку, посидел немного молча, потом выбрался из-за стола, накинул куртку и пошел на улицу.
Лужи среди зернистого темного снега за ночь основательно замерзли, а свежий порывистый ветерок норовил вылизать из-под одежды домашнее тепло. Михалыч поднял воротник и направился к обрыву на южном мысу. Хрустя снежной коркой по натоптанной широкой тропе, он миновал лабиринт, который, кстати, никогда снегом не заметало, и взял курс на каменную бабу. Эта баба, высеченная из цельной базальтовой глыбы в человеческий рост, одиноко стояла на плато уже не первую тысячу лет. Старожилы говорят, что изваяли ее коченеги во времена своего первого и последнего набега на Заповедный. Что это был за народ и откуда они взялись, было загадкой. Кроме бабы, никаких следов от них в истории не осталось. Скульптура была, конечно, страшноватая на вид, но общие обводы были вполне ничего. Только какой-то безвестный радетель за приличие ей купальник нарисовал голубой масляной краской. Хотел было Михалыч привычно шлепнуть изваяние по мощному округлому заду, да глянул на свои забинтованные руки и прошел мимо.
Подошел он к краю обрыва над широкой рекой, и дух у него перехватило. От такой необъятной красоты аж сердце защемило. Посмотрел он на бескрайнюю даль, глянул вниз на острые скалы, вмороженные в берег, и отчего-то вдруг так ему жалко стало себя, что даже скупая слеза скатилась по его небритой шершавой щеке.
- А может … Один шаг всего… И покончить со всей этой суетой, - Михалыч замер на миг, представляя этот последний отчаянный полет на каменные гребни далеко внизу. Потом тяжело вздохнул, отступил на шаг от края и с тоской поднял глаза к неуютному серому небу с низколетящими рваными облаками. - Что же за жизнь у нас такая? Глупая, бессмысленная. Ради чего? Какой во всем этом смысл? Почему я не знаю, ради чего все это? Каждый должен ведь знать. Тут какая-то страшная ошибка. Ошибка, про которую всем известно, но все делают вид, что все идет, как надо. И никто не пытается эту ошибку исправить. Ведь не так все должно быть. Не так. Господи, если ты сейчас смотришь на меня, ответь.
- Слышу тебя, Михалыч, - ответило Небо устало.
- Ну, что же нам покоя-то нет? - спросил полковник Храмов, изо всех сил вглядываясь в клочья облаков.- Почему так? Ведь неправильно же все...
- А что конкретно беспокоит? - спросило Небо, как поселковый доктор.
- Ну, вот зачем все это? Зачем все? - Михалыч развел широко руки и огляделся вокруг. - Вот Терем этот тут зачем? Река эта зачем? Я тут зачем? Должен же быть какой-то смысл?
- Возможно, - ответило Небо. - А почему ты меня спрашиваешь?
- Но как же? - изумился Михалыч. - Но ведь мы же все под тобою ходим, Святая Глубь. На тебя только уповаем.
- И что?
- Так ради чего все это?
- Я жизнь в тебя вдохнул? - печально спросило Небо.
- Так точно, вдохнул.
- В мир тебя привел?
- Привел.
- Пищу тебе показал?
- Показал.
- Говорил, что водкой злоупотреблять нельзя?
- Говорил, - машинально ответил Михалыч, но тут же спохватился. - Ни как нет. Не было такого.
- Здравствуй, тетерев. А второго дня, после дня ангела внучки твоей, когда ты полотенцем перевязанный по дому мыкался, аки зомби?
- Так это внучка мне и сказала.
- Ну, так экстраполируй. Устами младенца глаголет истина. А кто есть Истина?
Михалыч опустил голову.
- И смешивать зерновую с виноградным грех, - продолжило Небо. - Для организма стресс сплошной, и на окружающих отражается. Ты соседку на прошлой неделе гиеной щербатой обозвал?
- Виноват, - с грустью признался Михалыч. - Было дело.
- И кто ты после этого? Вот нет у нее денег на зубы новые. Да и дантиста у вас нет нормального на острове.
- Дантиста нету, - вздохнул Михалыч. - Если зуб ноет, то обычно к Кукумац идут, она может заговаривать. А если с острой болью, тогда только к Кожемякам.
На реке гулко и раскатисто треснул лед. Будто из пушки пальнули.
- Да… С гиеной, это я сгоряча, конечно, - смущенно пробормотал Михалыч.
- По натуре, конечно, гиена она и есть. Но дразниться зачем? Нету в вас терпимости к ближнему, - Небо покачало головой. - Обижаете друг друга. Жестокие вы. И мнение чужое не научились уважать. А свое пропиваете. Беда. Страшная беда. Захлебывается Сказочная страна веселящим пойлом. А ведь есть же люди, которые вообще спиртное не употребляют.
- Не может быть, - недоверчиво поднял глаза Михалыч.
- Ей Богу.
Некоторое время они помолчали, слушая залихватские песни ветра и глядя на стремительные облака.
- Так нет у тебя хорошего зубного врача на примете? - спросил Михалыч.
- А ты к начальству обращался?
- Так они же Болваны, - махнул рукой Михалыч. - Что с ними разговаривать?
И действительно, разговаривать с Глиняными Болванами - только время терять. Иметь с ними дело всегда тяжело и достаточно бесполезно, а в некоторых случаях даже опасно для здоровья. Дело в том, что обычно, как только Болван достигает определенной степени зрелости или должностной высоты, в его сознании происходит загадочное искажение восприятия объективного мира. Некоторые Умники считают, что это следствие избирательного поражения органов чувств, которое прогрессирует при разрастании глиняных кор в организме. Другие говорят, что это результат перемещения самого сознания Болванов в некую загадочную область субъективного, которая подвержена мороку иллюзий Странствующих Жрецов Священного Копыта. В этой области, насколько можно судить по поведению Болванов, имеют место иные приоритеты и понятия о жизни. Получается, что Глиняные Болваны и Жители физически живут как бы в одной стране, но при этом ментально существуют в разных измерениях. И для тех и для других переход из одной реальности в другую крайне неприятен и сопровождается множеством болезненных побочных эффектов. Появляется раздражение, непонимание, глухота, потеря ориентиров, обронзовение отдельных частей организма, головокружение, тошнота, а у некоторых даже до судорог доходит. Оттого-то и предпочитают и те, и другие оставаться каждый в своей привычной реальности. Именно поэтому между простым Жителем и убежденным Глиняным Болваном не может быть искренности или доверия ни при каких обстоятельствах. На веки вечные им суждено бытие в состоянии условной терпимости, подобной временному перемирию между заклятыми врагами.
- Да, действительно, про начальство я глупость сморозил, - согласилось Небо. - Послушай, а может, вам судью прислать?
- Да ты что! - отмахнулся Михалыч. - Народ же вконец запутается. Где честь, где бесчестье потом же не разберешь. Нет, такого подарка нам даром не надо.
- Ну, судьи-то разные бывают, есть и приличные люди. Может, повезет.
- Нет, благодарствую. Считаю, что эксперименты на людях ставить - не по-человечески. Сами как-нибудь разберемся. У нас все налажено, чуть только затруднения возникают, народ на вече собираем, - тут Михалыч смолк и снова поник головой, вспомнив историю с колоколом. - Но ты мне так и не ответил, почему все так получается у нас… кривобоко?
- Ну, почему же все? Вот у тебя жена - женщина добропорядочная. Что тебе еще надо?
- Спору нет, - Михалыч уныло потыкал носком ботинка смерзшийся зернистый снег.- Аграфена моя, душа-баба, просто птица Гамаюн. Ходит за мной, как за дитем. И рассолу поднесет, если плохо совсем. Но я ж тебя про другое спрашиваю. Зачем все это? Вся эта жизнь. Смысл-то в чем?
- Ну, интересный ты человек, Михалыч! - Небо всплеснуло руками. - И кашу тебе свари, и в рот положи, и разжуй еще. И это в век НТР! А ум тебе на что даден, ответь мне? Миллионы лет каторжной эволюции твоими предками для чего пройдены? Миллионы лет! Кто же кроме тебя твой собственный смысл понять сможет?
- Как это? - недоуменно растопырил очи Михалыч.
- Ты же думающий человек, так придумай уже что-нибудь. Вокруг оглянись, мало ли поводов для смысла?
- Что ж получается? - растерянно пробормотал Михалыч. - Это я что ли смысл жизни должен придумывать?
- Ну, а кто?
Михалыч растерянно захлопал глазами, не зная, что и сказать.
- Ладно, пойду я, - поежилось Небо от весеннего студеного ветра, - надо еще некоторым толмачам о себе напомнить. Нить теряют. Как бы до греха не дошло. А то ведь покроются глиняной коростой, потом на меня же обижаться будут... Опасаюсь вот только маленько. А что, как не признают? Порвут ведь на индульгенции... Не хочешь со мной?
- Да, куда ж я с острова-то?
- И то правда. Каждому свой крест нести. Ну, бывай, Михалыч.
- Бывай, - пробормотал полковник Храмов, глядя на улетающие вдаль облака. - Вот так живешь всю жизнь… а зачем - и подумать некогда…
Посмотрел он на далекий берег, где угадывались чумные заводские трубы и тоскливые очертания угловатых домов большого города. Вот и дымок над уцелевшими заводами потянулся. Немного их осталось, да одна отрада, воздух немного чище стал. Ох, бедная страна, бедные люди. Сколько там больных, темных, неграмотных, сколько с искалеченной психикой? Иные даже за веру зарезать готовы. Сколько их, обманутых, кинутых на произвол судьбы с отравленной, испачканной в глине совестью? И кто только на душе народной не оттоптался. И будет ли когда-нибудь иначе? И достойны ли они другой доли, если позволяют душу свою топтать, плевать в нее, продавать по сходной цене? Да и человечество в целом. Есть ли смысл в его существовании? Есть ли хоть какой-нибудь прок от него этому космосу, кроме вреда? Пожалуй, нет. И если вдруг планета наша превратится в мертвую пустыню, заваленную мусором или сожженную напалмом, заметит ли это Вселенная? Может, и заметит. Но то, что она пожалеет хотя бы об одном из нас, сомнительно. Кукумац говорит, были на земле цивилизации и до нашей, но все они рано или поздно погибали. Причем, по большей части, от собственной же глупости. Может, и так. Глядя на нынешнее положение дел, в эти истории верится легко.
Вот такие колючие мизантропные мысли тоскливо роились в печальной голове у полковника Храмова. Но вправе ли мы укорять его за это? Не нужно торопиться с ответом. Тут есть над чем поразмыслить. А если кто-нибудь хотя бы раз не думал в том же направлении, что и Михалыч, пусть первым бросит в него камень.
- Борцы с коррупцией, едрёна мать, - поморщился полковник Храмов и неодобрительно покачал головой, глядя с прищуром на далекий Чум.
«Хорошо, что Болваны до Заповедного пока не добрались. Держит границу Пучай-река, - Михалыч никогда не называл величавую реку Жлобью, как это делали люди на обоих берегах, а звал древним именем, на манер коренных, Пучай-рекой. - Держи, матушка! Заповедный надо сберечь. Тут сердце Сказочной страны, живая душа».
(май, 2012), © Каренгин С.В. 2012
<<< На предыдущую I
Оглавление
ТЕКСТЫ