Призраки звуков
...Когда Оксанке было, ну, скажем, лет пять-шесть, круг её общения, помимо родителей, составляли два мальчика и четыре девочки. В редкие моменты набиралось человек десять. Ну, плюс-минус. Потому что дело происходило на даче, а там никогда не догадаешься, в полном ли составе соберётся компания этим летом, или же кто-то непременно укатит в лагерь или на море с родителями. Все Оксанкины друзья были старше неё на два-три, а кто-то даже на четыре года. Такой полноты жизни, как в то время, у Оксанки, пожалуй, потом и не случалось.
Почему-то особенно запомнился ей с тех времён один по-летнему тёплый вечер, проведённый на чьей-то огромной веранде, когда все собрались за квадратным столом, от синтетической поверхности которого потом неделю чесались руки, и играли не то в карты, не то в "чепуху", не то ещё во что-то столь же увлекательное. Солнце уже начинало клониться к закату, его приглушённый апельсиновый свет проникал на веранду через переплетения тонких веток плюща, и меж розовых облаков пролетал НЛО - большой светящийся шар. Это было очень красиво. Атмосферу дополняла доносившаяся из однокассетного магнитофона песня "Ветер с моря дул".
Как говорится в таких случаях, ничто не предвещало беды. Собственно, беды никакой и не случилось, просто в какое-то мгновение всем, кто сидел за столом сделалось жутко. Оборвался чей-то смех, застыли руки, головы и даже глаза. Что-то произошло. Что-то страшное бесцеремонно ворвалось в этот уютный летний вечер.
"Ешьса! Ешьса! Ешьса!"
Как будто кто-то пытался крикнуть, жадно глотая воздух, но захлёбывается этим криком, мгновенно умирая после оборвавшегося слога "са". А потом - всё то же самое, с той же интонацией. И так - бесконечное множество раз.
- Заело, - догадывается мальчишка, сидящий к Оксанке ближе всех. - Сейчас разберёмся...
Он поднимается из-за стола, начинает возиться с магнитофоном. Кто-то облегчённо улыбается, кто-то взахлёб начинает делиться впечатлениями. В один прекрасный момент в кассетнице что-то перещёлкивает, и колонки выдают: "... знаешь са-а-ам, ведь ты знаешь сам..." Умельца просят включить радио.
Через какое-то время игра вроде бы входит в ритм, но Оксанка чувствует, словно бы какая-то невидимая тень повисла над их столом и над этой верандой. Может, во всём виновато НЛО? А может то, что сердце каждого из них теперь звучит не "тук-тук! тук-тук!", а "ешьса! ешьса!", и биение это раздаётся не в груди, а где-то под горлом...
Сейчас на этой веранде сидят другие люди, у них номальный деревянный стол, музыке они предпочитают пение малиновки и стрекотание цикад. Дача теперь превратилась в одно из самых нелюбимых мест на земле, да и кассеты той, к счастью, давно уже не существует.
А чувство это иногда возвращается. Впрочем, может, оно всегда живёт где-то внутри неё, и иногда напоминает о своём присутсвии, чтобы Оксанка не забывала: оно-то всегда здесь, оно её не отпустит... Всех отпустила, а её - не отпустит. И становится жутко, и сердце вновь стучит: "Ешьса! Ешьса! Ешьса!".
"Заело... Сейчас разберёмся..." - порой слышит Оксана.
Останавливается, оборачивается.
"Ешьса! Ешьса!" И - никого рядом.
Послышалось.
Почему-то особенно запомнился ей с тех времён один по-летнему тёплый вечер, проведённый на чьей-то огромной веранде, когда все собрались за квадратным столом, от синтетической поверхности которого потом неделю чесались руки, и играли не то в карты, не то в "чепуху", не то ещё во что-то столь же увлекательное. Солнце уже начинало клониться к закату, его приглушённый апельсиновый свет проникал на веранду через переплетения тонких веток плюща, и меж розовых облаков пролетал НЛО - большой светящийся шар. Это было очень красиво. Атмосферу дополняла доносившаяся из однокассетного магнитофона песня "Ветер с моря дул".
Как говорится в таких случаях, ничто не предвещало беды. Собственно, беды никакой и не случилось, просто в какое-то мгновение всем, кто сидел за столом сделалось жутко. Оборвался чей-то смех, застыли руки, головы и даже глаза. Что-то произошло. Что-то страшное бесцеремонно ворвалось в этот уютный летний вечер.
"Ешьса! Ешьса! Ешьса!"
Как будто кто-то пытался крикнуть, жадно глотая воздух, но захлёбывается этим криком, мгновенно умирая после оборвавшегося слога "са". А потом - всё то же самое, с той же интонацией. И так - бесконечное множество раз.
- Заело, - догадывается мальчишка, сидящий к Оксанке ближе всех. - Сейчас разберёмся...
Он поднимается из-за стола, начинает возиться с магнитофоном. Кто-то облегчённо улыбается, кто-то взахлёб начинает делиться впечатлениями. В один прекрасный момент в кассетнице что-то перещёлкивает, и колонки выдают: "... знаешь са-а-ам, ведь ты знаешь сам..." Умельца просят включить радио.
Через какое-то время игра вроде бы входит в ритм, но Оксанка чувствует, словно бы какая-то невидимая тень повисла над их столом и над этой верандой. Может, во всём виновато НЛО? А может то, что сердце каждого из них теперь звучит не "тук-тук! тук-тук!", а "ешьса! ешьса!", и биение это раздаётся не в груди, а где-то под горлом...
Сейчас на этой веранде сидят другие люди, у них номальный деревянный стол, музыке они предпочитают пение малиновки и стрекотание цикад. Дача теперь превратилась в одно из самых нелюбимых мест на земле, да и кассеты той, к счастью, давно уже не существует.
А чувство это иногда возвращается. Впрочем, может, оно всегда живёт где-то внутри неё, и иногда напоминает о своём присутсвии, чтобы Оксанка не забывала: оно-то всегда здесь, оно её не отпустит... Всех отпустила, а её - не отпустит. И становится жутко, и сердце вновь стучит: "Ешьса! Ешьса! Ешьса!".
"Заело... Сейчас разберёмся..." - порой слышит Оксана.
Останавливается, оборачивается.
"Ешьса! Ешьса!" И - никого рядом.
Послышалось.