Истоки либерального лозунга о свободе и равенстве
Бородай Ю.М. Почему православным не годится протестантский капитализм?
Опубликовано // Наш современник 1990. № 10. С 3-16.
Зомбарт указывает на парадокс, который заключается в том, что ветхозаветный религиозный догмат богоизбранности вполне органично совместился в протестантской этике с утверждением в качестве наивысших нравственный ценностей юридических принципов равенства и свободы - главных лозунгов политических революций нового времени. Реформация началась с того, что бесправные накопители-протестанты объявили яростную войну против каких бы то ни было родовых наследственных привилегий власть имущей аристократии, старой знати, против разделения людей на сословия в соответствии с их происхождением. Упор изначально делался на свободу частной инициативы «абстрактного человека», оторванного от природных корней - родовых, племенных и общинных связей, которые заменялись универсальным товарно-денежным отношением: достоинство человека определяется суммой накопленного капитала. В рамках традиционно сложившейся иерархии источником кальвинистской страстной «борьбы за права» служили эмоции униженного нувориша - психологическая установка, многократно усилившаяся в результате вынужденных переселений и связанных с этим мытарств. Борьба за политические права, за полное равенство с местными власть имущими, за простор для своей ничем не ограниченной предприимчивости на чужой земле - вот подлинный нерв этики богоизбранного переселенца.
В. Зомбарт, специально исследовавший проблему социально-экономических следствий массовых переселений, вызванных Реформацией, так объясняет склонность мигрантов к капиталистическому предпринимательству: «Иноземец не ограничен никакими рамками в развитии своего предпринимательского духа, никакими личными отношениями... приносящие выгоду дела вначале вообще совершались лишь между чужими, тогда как своему собрату помогали; взаймы за проценты дают только чужому... Только беспощадность, которую проявляют к чужим, могла придать капиталистическому духу его современный характер. Но и никакие вещественные рамки не поставлены предпринимательскому духу на чужбине. Никакой традиции! Никакого старого дела! Все должно вновь быть создано, как бы из ничего. Никакой связи с местом: на чужбине всякое место одинаково безразлично... Из всего этого должна с необходимостью вытекать одна черта, которая присуща всей деятельности чужеземца... Это - решимость к законченной выработке зкономико-технического рационализма».
Зомбарт не отрицает и чисто религиозных стимулов буржуазного предпринимательства, но он не склонен сводить все дело к специфике протестантской доктрины. В Германии, где победившие лютеране остались «дома», Реформация не привела к быстрому, полному разграблению земельной собственности и к радикальной ликвидации аграрного перенаселения. Другое дело в Англии, куда протестантизм (а основном кальвинистского толка) был занесен извне состоятельными беженцами из Нидерландов, Франции и т. д. Крайне индивидуалистическая и резко антиобщинная установка естественна на новом месте для чужаков-переселенцев оторвавшихся от пуповины, связывавшей их на родине с «природными условиями производства» (Маркс). Такой освободившийся от всех иррациональных привязанностей "абстрактный человек», независимо от вероисповедания, склонен возводить в культ голую рационалистическую целесообразность, рассматривая чуждую ему природу и чуждых людей с их непонятными «нелепыми» нравами как голую данность: в лучшем случае - просто как сырой материал для своей субъективной и ничем уже не стесненной формообразующей деятельности; в худшем - просто как объект наживы. Это в конечном счете признает и Макс Вебер: «Из скота добывают сало, из людей - деньги» - вот вульгарная формула бежавших в Америку мучеников идеи - кальвинистских сектантов.
Но Вернер Зомбарт идет дальше, он пытается доказать, что дело не в вульгаризации отправной нравственной установки; с его точки зрения, там, где речь идет о мигрантах, религия - второстепенный фактор: «мы видим, что евреи и европейцы, протестанты и католики проявляют одинаковый дух, когда они являются «иноземцами»... это социальное обстоятельство - переселение или перемена родины - как таковое является основанием для более сильного развития капиталистического духа».
По мнению Зомбарта, специфические черты психологии переселенца очень ярко проявляются в характере типичного янки, что выражается даже в его отношении к так называемым «красотам природы», которое является чисто коммерческим: «Окружающее не имеет для него никакого значения. Самое большее, он может использовать его как средство к цели - приобретательству... единственное отношение янки к окружающему их есть отношение чисто практической оценки с точки зрения полезности (или, по крайней мере, было таким прежде)...
Эти специфические черты присущи не только типичному янки времен становления Соединенных Штатов. На родине капитализма, в Англии, именно такие освободившиеся от всяческих сантиментов и предрассудков «новые люди» становились самыми горячими поборниками принципа ничем не стесненной частной собственности (т. е. ликвидации земледельческой общины), местной инициативы и ничем не ограниченных товарных отношений. А таких «новых людей» в Англии к началу аграрной революции и последующего за ней промышленного переворота появилось достаточно много. Прежде всего из них и сложилось так называемое «новое дворянство», задававшее тон в парламенте в период принятия знаменитых законов об «огораживании» принадлежавших крестьянам общинных земель.
Говоря о волнах массового переселения в Англию иноземцев, Зомбарт в первую очередь указывает на разгул испанской инквизиции в конце XV вела, в результате чего «...300 000 евреев из Испании эмигрировали в Наварру, Францию, Португалию и на восток. Значительная часть этих испанских евреев переселилась в Англию». Многие из них на новой родине крестились, вступив в протестантские секты.
Однако гораздо большее значение для развития процесса становления капитализма имело переселение в Англию значительного числа гугенотов (французских кальвинистов) - купцов, банкиров и мастеров, а также весьма богатых, предприимчивых и фанатично ненавидящих католицизм нидерландских протестантов, спасающихся от преследования испанских властей: «несомненно, - пишет В. Зомбарт, --пришельцы XVI и XVII столетий, в частности выходцы из Голландии и Франции, провели глубокие борозды в хозяйственной жизни Англии. Их число значительно».
И М. Вебер, и В. Зомбарт доказывают, что прежде всего протестанты, бежавшие из континентальной Европы, наладили все основные отрасли знаменитой английской промышленности, наладили так, как этого не было никогда и нигде в мире,- в форме капиталистических предприятий, основанных на наемном труде. Но строительству такой промышленности должна была предшествовать аграрная революция.
Отстранив от власти консервативные круги старой аристократии и отдав парламент в руки богатых нуворишей, умеющих красно говорить о правах и свободе личности, эта революция предоставила новым людям новые возможности узурпации земель - теперь уже государственных. «Они, - писал Маркс, - освятили новую эру, доведя до колоссальных размеров то расхищение государственных имуществ, которое до сих пор практиковалось лишь в умеренной степени. Государственные земли отдавались в дар, продавались за бесценок или же присоединялись к частным поместьям путем прямой узурпации» (т. 23, с. 735).
И, наконец, «последним крупным процессом экспроприации земли у земледельцев» была, согласно Марксу, так называемая clearing of estates - очистка земли от живущих на ней людей, которая могла быть осуществлена только с помощью чудовищного насилия.
В «Капитале» Маркс таким образом под водил итог аграрной революции, с которой начался процесс образования класса наемных рабочих: «Разграбление церковных имуществ, мошенническое отчуждение государственных земель, расхищение общинной собственности, осуществляемое по-узурпаторски и с беспощадным терроризмом, превращение феодальной собственности и собственности кланов в современную частную собственность - таковы разнообразные идиллические методы первоначального накопления. Таким путем удалось... создать для городской промышленности необходимый приток поставленного вне закона пролетариата».
Я думаю, надо признать правоту Макса Вебера: на поворотном пункте европейской истории протестантская этика сыграла роль катализатора, без которого не возник бы западный капитализм. Аргументы Зомбарта, направленные против Вебера, очевидно, справедливы, но они бьют мимо цели. Не имеет решающего значения вопрос, что первично; протестантская религиозная доктрина или специфическая психология переселенца, нашедшая именно в кальвинистской доктрине идеальную форму своего выражения. Сам Зомбарт замечает, и Вебер подтверждает тот факт, что кальвинистская доктрина родилась в среде космополитичных горожан-инородцев.
...видимо, было в протестантской этике что-то очень притягательное для закаленных кровавыми бурями Реформации разноплеменных скитальцев - дельцов нового типа.
Макс Вебер пишет: «Идея, согласно которой в успехе проявляется благословение господне, конечно, не чужда и иудаизму». А поскольку последний возник задолго до кальвинизма, встает вопрос: почему же раньше эта великая идея нигде и никогда не воплощалась в промышленный капитализм? Макс Вебер весьма основательно принимается за разрешение этого вопроса. Он ссылается на «совершенно иное религиозно-этическое значение этой идеи в иудаизме, вследствие его двойной (внутренней и внешней) этики... По отношению к «чужому» разрешается то, что запрещается по отношению к «братьям». Уже по одному этому успех в подобной сфере не «предписанного», а «разрешенного» не мог быть признаком религиозного утверждения и импульсом методической регламентации жизни в том смысле, в котором он существовал у пуритан» (там же, с. 235). Другими словами, даже принцип наживы в иудаизме не столь универсален, как в кальвинизме: во-первых, он не распространяется на отношения между «своими», и главное, нажива здесь сохраняет «традиционалистский» характер, то есть нацелена на потребление и поэтому не превращается в столь всепожирающую, как в кальвинизме, страсть - а действительно религиозный принцип. К тому же, как считает Вебер, следует учесть и то обстоятельство, что иудеи пытались наживаться в чуждой им этнической среде, за что местное население всегда и везде третировало их как париев. Поэтому, делает вывод Макс Вебер: «еврейский капитализм был спекулятивным капитализмом париев, пуританский капитализм -буржуазной организацией трудовой деятельности» (там же, с. 236).
В отличие oт иудейской установки, где капитал лишь средство непосредственного наслаждения или господства, то есть вернейшее средство максимального благоустройства своего земного материального бытия, для протестанта, подлинного господина нового строя, накопление капитала становится самоцелью.
Опубликовано // Наш современник 1990. № 10. С 3-16.
Зомбарт указывает на парадокс, который заключается в том, что ветхозаветный религиозный догмат богоизбранности вполне органично совместился в протестантской этике с утверждением в качестве наивысших нравственный ценностей юридических принципов равенства и свободы - главных лозунгов политических революций нового времени. Реформация началась с того, что бесправные накопители-протестанты объявили яростную войну против каких бы то ни было родовых наследственных привилегий власть имущей аристократии, старой знати, против разделения людей на сословия в соответствии с их происхождением. Упор изначально делался на свободу частной инициативы «абстрактного человека», оторванного от природных корней - родовых, племенных и общинных связей, которые заменялись универсальным товарно-денежным отношением: достоинство человека определяется суммой накопленного капитала. В рамках традиционно сложившейся иерархии источником кальвинистской страстной «борьбы за права» служили эмоции униженного нувориша - психологическая установка, многократно усилившаяся в результате вынужденных переселений и связанных с этим мытарств. Борьба за политические права, за полное равенство с местными власть имущими, за простор для своей ничем не ограниченной предприимчивости на чужой земле - вот подлинный нерв этики богоизбранного переселенца.
В. Зомбарт, специально исследовавший проблему социально-экономических следствий массовых переселений, вызванных Реформацией, так объясняет склонность мигрантов к капиталистическому предпринимательству: «Иноземец не ограничен никакими рамками в развитии своего предпринимательского духа, никакими личными отношениями... приносящие выгоду дела вначале вообще совершались лишь между чужими, тогда как своему собрату помогали; взаймы за проценты дают только чужому... Только беспощадность, которую проявляют к чужим, могла придать капиталистическому духу его современный характер. Но и никакие вещественные рамки не поставлены предпринимательскому духу на чужбине. Никакой традиции! Никакого старого дела! Все должно вновь быть создано, как бы из ничего. Никакой связи с местом: на чужбине всякое место одинаково безразлично... Из всего этого должна с необходимостью вытекать одна черта, которая присуща всей деятельности чужеземца... Это - решимость к законченной выработке зкономико-технического рационализма».
Зомбарт не отрицает и чисто религиозных стимулов буржуазного предпринимательства, но он не склонен сводить все дело к специфике протестантской доктрины. В Германии, где победившие лютеране остались «дома», Реформация не привела к быстрому, полному разграблению земельной собственности и к радикальной ликвидации аграрного перенаселения. Другое дело в Англии, куда протестантизм (а основном кальвинистского толка) был занесен извне состоятельными беженцами из Нидерландов, Франции и т. д. Крайне индивидуалистическая и резко антиобщинная установка естественна на новом месте для чужаков-переселенцев оторвавшихся от пуповины, связывавшей их на родине с «природными условиями производства» (Маркс). Такой освободившийся от всех иррациональных привязанностей "абстрактный человек», независимо от вероисповедания, склонен возводить в культ голую рационалистическую целесообразность, рассматривая чуждую ему природу и чуждых людей с их непонятными «нелепыми» нравами как голую данность: в лучшем случае - просто как сырой материал для своей субъективной и ничем уже не стесненной формообразующей деятельности; в худшем - просто как объект наживы. Это в конечном счете признает и Макс Вебер: «Из скота добывают сало, из людей - деньги» - вот вульгарная формула бежавших в Америку мучеников идеи - кальвинистских сектантов.
Но Вернер Зомбарт идет дальше, он пытается доказать, что дело не в вульгаризации отправной нравственной установки; с его точки зрения, там, где речь идет о мигрантах, религия - второстепенный фактор: «мы видим, что евреи и европейцы, протестанты и католики проявляют одинаковый дух, когда они являются «иноземцами»... это социальное обстоятельство - переселение или перемена родины - как таковое является основанием для более сильного развития капиталистического духа».
По мнению Зомбарта, специфические черты психологии переселенца очень ярко проявляются в характере типичного янки, что выражается даже в его отношении к так называемым «красотам природы», которое является чисто коммерческим: «Окружающее не имеет для него никакого значения. Самое большее, он может использовать его как средство к цели - приобретательству... единственное отношение янки к окружающему их есть отношение чисто практической оценки с точки зрения полезности (или, по крайней мере, было таким прежде)...
Эти специфические черты присущи не только типичному янки времен становления Соединенных Штатов. На родине капитализма, в Англии, именно такие освободившиеся от всяческих сантиментов и предрассудков «новые люди» становились самыми горячими поборниками принципа ничем не стесненной частной собственности (т. е. ликвидации земледельческой общины), местной инициативы и ничем не ограниченных товарных отношений. А таких «новых людей» в Англии к началу аграрной революции и последующего за ней промышленного переворота появилось достаточно много. Прежде всего из них и сложилось так называемое «новое дворянство», задававшее тон в парламенте в период принятия знаменитых законов об «огораживании» принадлежавших крестьянам общинных земель.
Говоря о волнах массового переселения в Англию иноземцев, Зомбарт в первую очередь указывает на разгул испанской инквизиции в конце XV вела, в результате чего «...300 000 евреев из Испании эмигрировали в Наварру, Францию, Португалию и на восток. Значительная часть этих испанских евреев переселилась в Англию». Многие из них на новой родине крестились, вступив в протестантские секты.
Однако гораздо большее значение для развития процесса становления капитализма имело переселение в Англию значительного числа гугенотов (французских кальвинистов) - купцов, банкиров и мастеров, а также весьма богатых, предприимчивых и фанатично ненавидящих католицизм нидерландских протестантов, спасающихся от преследования испанских властей: «несомненно, - пишет В. Зомбарт, --пришельцы XVI и XVII столетий, в частности выходцы из Голландии и Франции, провели глубокие борозды в хозяйственной жизни Англии. Их число значительно».
И М. Вебер, и В. Зомбарт доказывают, что прежде всего протестанты, бежавшие из континентальной Европы, наладили все основные отрасли знаменитой английской промышленности, наладили так, как этого не было никогда и нигде в мире,- в форме капиталистических предприятий, основанных на наемном труде. Но строительству такой промышленности должна была предшествовать аграрная революция.
Отстранив от власти консервативные круги старой аристократии и отдав парламент в руки богатых нуворишей, умеющих красно говорить о правах и свободе личности, эта революция предоставила новым людям новые возможности узурпации земель - теперь уже государственных. «Они, - писал Маркс, - освятили новую эру, доведя до колоссальных размеров то расхищение государственных имуществ, которое до сих пор практиковалось лишь в умеренной степени. Государственные земли отдавались в дар, продавались за бесценок или же присоединялись к частным поместьям путем прямой узурпации» (т. 23, с. 735).
И, наконец, «последним крупным процессом экспроприации земли у земледельцев» была, согласно Марксу, так называемая clearing of estates - очистка земли от живущих на ней людей, которая могла быть осуществлена только с помощью чудовищного насилия.
В «Капитале» Маркс таким образом под водил итог аграрной революции, с которой начался процесс образования класса наемных рабочих: «Разграбление церковных имуществ, мошенническое отчуждение государственных земель, расхищение общинной собственности, осуществляемое по-узурпаторски и с беспощадным терроризмом, превращение феодальной собственности и собственности кланов в современную частную собственность - таковы разнообразные идиллические методы первоначального накопления. Таким путем удалось... создать для городской промышленности необходимый приток поставленного вне закона пролетариата».
Я думаю, надо признать правоту Макса Вебера: на поворотном пункте европейской истории протестантская этика сыграла роль катализатора, без которого не возник бы западный капитализм. Аргументы Зомбарта, направленные против Вебера, очевидно, справедливы, но они бьют мимо цели. Не имеет решающего значения вопрос, что первично; протестантская религиозная доктрина или специфическая психология переселенца, нашедшая именно в кальвинистской доктрине идеальную форму своего выражения. Сам Зомбарт замечает, и Вебер подтверждает тот факт, что кальвинистская доктрина родилась в среде космополитичных горожан-инородцев.
...видимо, было в протестантской этике что-то очень притягательное для закаленных кровавыми бурями Реформации разноплеменных скитальцев - дельцов нового типа.
Макс Вебер пишет: «Идея, согласно которой в успехе проявляется благословение господне, конечно, не чужда и иудаизму». А поскольку последний возник задолго до кальвинизма, встает вопрос: почему же раньше эта великая идея нигде и никогда не воплощалась в промышленный капитализм? Макс Вебер весьма основательно принимается за разрешение этого вопроса. Он ссылается на «совершенно иное религиозно-этическое значение этой идеи в иудаизме, вследствие его двойной (внутренней и внешней) этики... По отношению к «чужому» разрешается то, что запрещается по отношению к «братьям». Уже по одному этому успех в подобной сфере не «предписанного», а «разрешенного» не мог быть признаком религиозного утверждения и импульсом методической регламентации жизни в том смысле, в котором он существовал у пуритан» (там же, с. 235). Другими словами, даже принцип наживы в иудаизме не столь универсален, как в кальвинизме: во-первых, он не распространяется на отношения между «своими», и главное, нажива здесь сохраняет «традиционалистский» характер, то есть нацелена на потребление и поэтому не превращается в столь всепожирающую, как в кальвинизме, страсть - а действительно религиозный принцип. К тому же, как считает Вебер, следует учесть и то обстоятельство, что иудеи пытались наживаться в чуждой им этнической среде, за что местное население всегда и везде третировало их как париев. Поэтому, делает вывод Макс Вебер: «еврейский капитализм был спекулятивным капитализмом париев, пуританский капитализм -буржуазной организацией трудовой деятельности» (там же, с. 236).
В отличие oт иудейской установки, где капитал лишь средство непосредственного наслаждения или господства, то есть вернейшее средство максимального благоустройства своего земного материального бытия, для протестанта, подлинного господина нового строя, накопление капитала становится самоцелью.