Эскизы
От автора:
Первые два эскиза были зарисованы непосредственно в СИЗО, тогда как третий увиден в ИВС, а записан по прошествию времени, уже в бытность автора подсудимым.
1
Грязно-белая стена следственного изолятора. Узкие окна, решётка, ещё одна, колючая проволока. Под окнами бегает овчарка. Зима, снег.
На выступ под одним из окон приземляется несколько воробьёв. Прыгают, чирикают, склёвывают что-то с заснеженного камня. Проходит минута. Полотенце, которым вместо стекла закрыта одна из рам, отодвигается, и из дыры в решётке высовывается ладонь. Воробьи привычно собираются под этой ладонью, дерутся за сыпящиеся крошки. Через какое-то время поток хлеба иссякает, и птицы улетают прочь, но ещё долго не покидает холодного воздуха рука, и сбегают из камеры на волю клубы пара.
2
Камера СИЗО. Стол, окруженный двухъярусными нарами. В центре стола и внимания - маленький чёрно-белый телевизор. Идёт "Ну, погоди". Арестанты вполголоса комментируют происходящее на экране:
- Так, это у нас 173-я административного.
- Фигня, уже 296-я уголовного.
- О, уже даже третья часть. Ку-ку, до семи лет.
- Что тут, 186-я или седьмая?
- Шестая там, первая часть.
Волк, устав гоняться за зайцем на своих двоих, прыгает в катер. По рядам зрителей проходит оживление:
- О, угон! Тяжкое преступление, по амнистии не выйдет.
- Та-а-ак, нанесение тяжких телесных. Ему вилы.
- Не, это уже покушение на убийство. Точно вилы. Выкидные, вологодские, - с азартом комментирует кто-то с верхней нары.
- Снова хулиганство. С отягчающими.
- Всё, волчару ждут на лагерях. Пишите письма...
3
...Тут холодные, стального цвета глаза теплеют:
- Баксиком я его назвал, Баксом, а мать Ваксой называла за чёрную морду. Лапы были в белых туфлях, ну чисто фраер, хвост тоже белый, а спина пятнистая. Всё хавал: и рыбу, и хлеб, и борщи, и кашу. Хороший был кот... - говорящий вздыхает и быстро проводит по лицу ладонью с набитыми перстнями.
Ему за пятьдесят, а в лагерях и тюрьмах он провёл почти двадцать лет. Масти у него везде; даже на ступнях есть что-то синее, расплывшееся, нечитаемое.
Проходит минута, и его лицо снова каменеет, глаза опять ледяные и рассказы уже другие: как в девяностых люди на зонах мёрли от голода по двадцать-тридцать в день; как отдавали приехавшим на "свиданку" близким деревянный ящик и кусок верёвки; как били, калечили, убивали и опускали воры ментов, людей и друг друга; как поднимались на бунт лагеря и "крытые" и как безжалостно подавлялись эти бунты. Но я вряд ли забуду только одно, самое важное: выражение лица старого зека, который рассказывал о своём коте.
16.02.2011
Первые два эскиза были зарисованы непосредственно в СИЗО, тогда как третий увиден в ИВС, а записан по прошествию времени, уже в бытность автора подсудимым.
1
Грязно-белая стена следственного изолятора. Узкие окна, решётка, ещё одна, колючая проволока. Под окнами бегает овчарка. Зима, снег.
На выступ под одним из окон приземляется несколько воробьёв. Прыгают, чирикают, склёвывают что-то с заснеженного камня. Проходит минута. Полотенце, которым вместо стекла закрыта одна из рам, отодвигается, и из дыры в решётке высовывается ладонь. Воробьи привычно собираются под этой ладонью, дерутся за сыпящиеся крошки. Через какое-то время поток хлеба иссякает, и птицы улетают прочь, но ещё долго не покидает холодного воздуха рука, и сбегают из камеры на волю клубы пара.
2
Камера СИЗО. Стол, окруженный двухъярусными нарами. В центре стола и внимания - маленький чёрно-белый телевизор. Идёт "Ну, погоди". Арестанты вполголоса комментируют происходящее на экране:
- Так, это у нас 173-я административного.
- Фигня, уже 296-я уголовного.
- О, уже даже третья часть. Ку-ку, до семи лет.
- Что тут, 186-я или седьмая?
- Шестая там, первая часть.
Волк, устав гоняться за зайцем на своих двоих, прыгает в катер. По рядам зрителей проходит оживление:
- О, угон! Тяжкое преступление, по амнистии не выйдет.
- Та-а-ак, нанесение тяжких телесных. Ему вилы.
- Не, это уже покушение на убийство. Точно вилы. Выкидные, вологодские, - с азартом комментирует кто-то с верхней нары.
- Снова хулиганство. С отягчающими.
- Всё, волчару ждут на лагерях. Пишите письма...
3
...Тут холодные, стального цвета глаза теплеют:
- Баксиком я его назвал, Баксом, а мать Ваксой называла за чёрную морду. Лапы были в белых туфлях, ну чисто фраер, хвост тоже белый, а спина пятнистая. Всё хавал: и рыбу, и хлеб, и борщи, и кашу. Хороший был кот... - говорящий вздыхает и быстро проводит по лицу ладонью с набитыми перстнями.
Ему за пятьдесят, а в лагерях и тюрьмах он провёл почти двадцать лет. Масти у него везде; даже на ступнях есть что-то синее, расплывшееся, нечитаемое.
Проходит минута, и его лицо снова каменеет, глаза опять ледяные и рассказы уже другие: как в девяностых люди на зонах мёрли от голода по двадцать-тридцать в день; как отдавали приехавшим на "свиданку" близким деревянный ящик и кусок верёвки; как били, калечили, убивали и опускали воры ментов, людей и друг друга; как поднимались на бунт лагеря и "крытые" и как безжалостно подавлялись эти бунты. Но я вряд ли забуду только одно, самое важное: выражение лица старого зека, который рассказывал о своём коте.
16.02.2011