УКРАИНСКИЙ СЕПАРАТИЗМ.
Николай Иванович Костомаров родился в 1817 году в Воронежской губернии, учился в пансионате в Москве, затем в воронежской гимназии, а потом в Харьковском университете. По окончании университета поступил на военную службу, но вскоре оставил её и вернулся в Харьков с намерением пополнить своё образование. Он изучил украинский язык, перечитал всю изданную тогда печатную литературу на украинском языке. Сам начал писать по-украински, под псевдонимом Иеремия Галка, и в 1839-1841 годах выпустил в свет две драмы и несколько сборников стихотворений. В 1840 году Костомаров выдержал магистерский экзамен, а в 1842 году напечатал диссертацию «О значении унии в западной России», но цензура постановила сжечь диссертацию. В 1843 году он представил новую работу «Об историческом значении русской народной поэзии», которую и защитил.
В середине 1840-х годов Костомаров работал учителем в Ровно и в Киеве. Затем стал преподавать в Киевском университете, привлекая к себе внимание идеями о народной истории.
Его взгляды разделяли: поэт Тарас Шевченко, писатель Пантелеймон Кулиш, журналист Василий Белозерский, педагог и публицист Николай Гулак, которые мечтали о создании федерации, объединяющей все славянские народы на основе демократических прав и свобод, со своей внутренней автономией. Эти идеи привели единомышленников к созданию Кирилло-Мефодиевского общества, которое должно было помогать воплощению их в жизнь. Однако в 1847 году на них донесли полиции и последовали аресты. Костомаров провёл год в стенах Петропавловской крепости, а затем был отправлен под надзор полиции в Саратов.
В 1856 году после вступления на престол Александра II Костомаров получил свободу от надзора и снятие запрета на публикации.
После Октябрьского переворота 1917 года среди бумаг Министерства Внутренних Дел нашли запрещенную цензурой в 1864 году статью Н. И. Костомарова „Украинский Сепаратизм". Статья эта предназначалась для петербургского журнала „Голос". После окончания гражданской войны она была издана отдельной брошюрой в 1921 году в Одессе в современной для того времени орфографии, в какой и даётся здесь.
«Когда о существовании этнографии, как науки, еще не знали, история скользила только по дворцам да по армиям, нацией признавались одни привилегированные классы, и никто не считал важным знать, как говорит, чувствует, думает, живет народная масса, тогда извинительно было воображать, что вся Россия везде одинакова во всем.
Но с расширением исторических и этнографических знаний, новыми более широкими потребностями науки о человеческом обществе стало известно и показалось важно, что юг российской империи населен (также, как и значительная часть австрийской Галиции) особым славянским племенем, говорящим своеобразным наречием, сохраняющим своеобразные формы жизни, понятия, верования, стремления и исторические воспоминания. Естественно было покороче с ним познакомиться. И вот стали появляться сборники его песен и преданий, потом стали писать его речью, сначала для смутки с высоты барского погляда на мужичье, а далее - с этнографическою целью изобразить народные нравы, в последнее же время, после освобождения крестьян, с целью передать народу первые плоды образованности в ближайшей и удобнейшей форме, особенно же перевод св. писания нового завета, как основы его воспитания. Эти попытки сначала возбуждали только сочувствие, но вдруг потерпели ни за что ни про что нападения, обвинения и гонения сначала в Киеве от издателей и сотрудников тамошних периодических изданий: „Вестника Юго-Западной России" и „Киевского Телеграфа", потом в „Московских Ведомостях" и „Русском Вестнике". Поднялся крик о сепаратизме, стали подозревать нас в тайных намерениях приготовлять отложение Малороссии от России. И вот перед воображением русского общества стоит донкихотовская ветрянка, кажущаяся пугалом в виде украинского сепаратизма.
Пишущий эти строки в статье своей, читанной в апреле прошлого года на литературно-музыкальном вечере в пользу издания книг на южно-русском языке выразился, что эта кличка заимствована из Америки и винится теперь в своей ошибке. Нет, она зашла к нам от поляков и все это враждебное противодействие нашему народному образованию исходит от наших прежних, старинных приятелей, которых ни Хмельницкие, ни Гонты, ни Железняки до сих пор не могли убедить избавить южно-русский народ от кошечьих об'ятий и ласок.
Затевая восстановление своего государства, поляки находят, что Польши конгрессувки для них мало, надобно восстановить Речь Посполитую с южною Русью, иначе это будет невыгодно для них. Уже много раз по этому поводу говорено было им напрямик: да нам то что за дело? Мы не хотим быть с вами; не верим вам, не любим, наконец, вас, убирайтесь к чорту. Этого для них недовольно. Когда нельзя волею склонить нас, то нельзя ли обманом, думают они, и стали писать бесчисленное множество статей и брошюр, где, искажая историческую истину, доказывают, будто мы, южно-руссы, с ними один народ и льнем к ним всею душою. Вдруг в обличение им является южно-русская письменность. Вопреки их уверениям о единстве нашем с ними она заявляет о существовании у нас совершенно отдельного славянского наречия, вполне отличного от польского, о нашем желании сохранить для народа это отеческое сокровище и совершенном нежелании усвоивать польский язык, сверх того они показали им, что мы не можем, вследствие прежних исторических обстоятельств, смотреть на них иначе, как на врагов нашей веры и народности. Они уразумели, что мы им более всех мешаем приводить мысль о законности восстановления Речи Посполитой в границах 1772 года.
В числе многих заявлений польских претензий на единство южной Руси с Польшей не можем не указать как на резко выдающуюся брошюру, напечатанную в Париже в 1861 году по польски под названием Rada familijna (семейный совет), где нам дают название сепаратистов, то самое, каким ни за что ни про что стали клеймить нас наши соотечественники. Автор без церемонии считает нас поляками и соотчичами своими, говорит, что мы отлагаемся на основании своих частных целей от общего рода и общего отечества (стр. 61). Автор уверяет, будто мы и поляки были прежде одно и то же, поразрознили нас варяги, мы страдали под их властью, приняли неправильное крещение (chriest nepawy), а потом соединились снова с поляками и пребывали в блаженном согласии до разбора Польши. Он советует нам бросить свой язык, оставить схизму, сделаться поляками и возвратиться к лону Римско-католической церкви. В заключение он обращает к нам такую речь: „Мы можем сказать нынешней партии сепаратистов следующее. Не тратьте сил своих на бесполезное дело, не ведите будущность Вашего народа назад, соединяйтесь с теми, с которыми зовет вас к соединению и общность права и общность прошедшего и превосходство цивилизации. Это ваше призвание, если вы действительно любите свой край" (стр. 72). Явнее и резче высказывается досада поляков на деятелей южно-русского слова в книге, изданной в 1863 г. на французском языке под названием „La Pologne et ses provinces merldionales, manuscrit d'un ukrainien, publie avec preface par Lodislas Mickewicz". Там перечисляются на выдержку разные южно-русские сочинения, обвиняются в разрушительном коммунизме и ложном социализме и представляются опасными для польского дела.
Собрание различных произведений поэзий, как „Кобзарь", „Гайдамаки", „Хата", „Народни Оповидання", азбуки, граматки, составляют страшную батарею против господ, или лучше сказать, против всех богачей. Орган, сосредоточивший в себе идеи разрушительного коммунизма и ложного социализма, есть „Основа", издаваемая в Петербурге. Этот журнал более вреден полякам, чем „День", по причине особенной ловкости и осмотрительности издателей (стр. 25).
Вся эта книга в 167 страниц наполнена самыми наглыми искажениями исторической истины. Автор, настоящий польский пан, обращается к нам с сознанием своего права над нами; от лица всех своих соотчичей он об'ясняет, до какой степени и что именно могут поляки нам позволить и чего не могут. Если бы они не замечали в нас диких претензий создать особую национальность, тогда бы они протянули нам братскую руку (стр. 62), но таким образом, как мы себя ведем, они не могут допустить раздробление польской национальности.
Написавши свою книгу, как показывает ее конец, с целью привлечь нас к соединению с Польшею, автор с неподражаемым тупоумием отзывается презрительно и ругательски о том, что всего святее для южно-русса - о православной вере.
Уверяют, будто мы добровольно приняли унию, а русское правительство насильно обратило и теперь еще продолжает обращать нас в схизму, и в конце концов хлезь, чтобы мы перестали быть русскими и православными, а сделались бы поляками и католиками, что это желание всего народа. Мы не берем на себя скучной обязанности опровергать эту дичь, повторяемую почти всеми поляками от мала до велика. Пришлось бы начинать с азбуки и толковать то, что давно уже известно каждому гимназисту. Можем только изумляться крайнему ослеплению и тупоумию польского патриотизма.
Поляки хотят склонить на свою сторону южно-руссов и начинают с оскорбления их религии, той религии, под знаменем которой южно-руссы бились с поляками и воспитали в себе ненависть к полякам. Идите к нам, говорят нам поляки, с нами вам отлично будет, мы уничтожим вашу веру и вашу народность. Самоуверенность поляков в этом отношении превосходит всякое вероятие. Владислав Мицкевич (предисл. XV) говорит: крестьянин говорит своим mamya, он не знает такой, истории, какова она в книгах (какой подлый расчет на невежество народа), но одно появление польского инсургента сообщит ему электрическую искру, которая воспламенит ему душу, и он снова бросится на русские полки.
На подобные надежды уже дал полякам ответ народ южно-русский; польские инсургенты явились перед глазами украинского крестьянина, и он точно бросился на русские полки, но для того, чтобы передавать им связанных инсургентов.
Поляки никогда не в силах достигнуть желаемой цели - возмутить народ южно-русский и склонить его на свою сторону, но они успели до некоторой степени вылить свою злость и наделать пакости деятелям южно-русского слова и тайными путями обольстить многих из наших соотечественников, мимо собственной воли, поверившим в возможность тайных замыслов и намерений отложения Малороссии от России. Для народа, который думает приобрести независимость посредством организованной системы тайных убийств, уж, разумеется, нипочем клеветать на украинских писателей, голословно обвинять их в разрушительном коммунизме и ложном социализме с целью набросить на них подозрение правительства.
Пересчитывали несколько украинских книг и нарекали особенное проклятие над ненавистною для них „Основою". Автор той же книги (стр, 26) изумляется, как это московская цензура, обыкновенно строгая, допускает к печатанию самые неумеренные статьи, как скоро дело идет о прошедшем Польши и некоторых ее провинций.
Он находит, что другие журналы подчиняются строгому контролю (а „Основе" позволяют так бесчинствовать), и выводит из того, что русское правительство одобряет всякие пути, лишь бы они вели к цели. Оно не боится либеральной южно-русской партии, ибо она противна Польше, хотя у ней есть виды несогласные с существующим правительством (стр. 26).
Подобные нарекания распустили поляки умышленно в юго-западном крае и поддели на удочку недальновидных публицистов Киева - Говорских, Эремичей, Гогоцких, Юнгов и satti quanti.
Воображая себя борцами русской народности против поляков, они сами не счулись, как запели внушенную поляками песню об украинском сепаратизме под польскую дудку. За ними вслед затянули „Московские Ведомости" и „Русский Вестник", и многие из наших соотчичей, как и великоруссов, так и южно-руссов теперь верят в действительное существование страшилища, которое они называют Украинским сепаратизмом.
Поляки расчитывают так: делятели южно-русского слова и вообще приверженцы южно-русской народности, встретив препятствие своим задушевным намерениям распространить в южно-русском народе образование на местном наречии, придут в негодование, и тогда можно будет их склонить на нашу сторону. И вот, едва прошло пол года от громовых статей Каткова и компании, как во Львове появляется газета с криками против насилия со стороны москалей, и русины подают руку примирения полякам вследствие известий, посылаемых из Украины. Конечно, эти вести из Украины писаны какими-нибудь горячими молодыми людьми, которые раздражились напраслиною, на них взводимою, и скоро сами одумаются, но тем не менее не прискорбно ли, что в такие важные исторические минуты, когда всему русскому миру следует быть как один человек и дружно стоять против всяких вражеских ухищрений, принявшие на себя роль публицистов дались в обман врагам, вооружились на привидение, нарочно подставленное последними, чтобы произвести между нами смуту и разделение, и вводят в грех пылкие и неопытные головы, которые иначе могли бы по силам своим посвятить себя общему делу русской земли.
Нам удивительно, как это так легкомысленно могли увлечься русские люди страхом сепаратизма, какое соотношение можно было найти между намерением распространить элементарное образование в южно-русском народе на южно¬русском языке и между тайными замыслами отложения Малороссии. Разве им неизвестно того, что отношение между Малороссиею и южно-русским народом такое же какое между одною частью и целым, к которому принадлежит эта часть. Малороссией называется только Полтавская и Черниговская губернии, а южно-русский народ кроме западного берега Днепра, Новороссии и Черноморья, рассеян на пространстве губерний Харьковской, Курской, Воронежской, Земли Войска Донского, Саратовской, Астраханской, Самарской, Оренбургской, или думают, что мы желаем все эти земли отделить из Великой России, Но ведь там великоруссов столько же, а в иных местах гораздо больше, чем южно-руссов; а между тем книги пишутся для всех южно-руссов, а не для каких нибудь Полтавцев и Черниговцев. Племя южно-русское более и более сближается с великорусским, и мы много раз заявляли, что вовсе не хотим каких нибудь мер отчуждения, напротив, желали бы проведения железных дорог на Южной Руси, а железные дороги, без сомнения, способствовали бы приливу великорусского населения в южно-русские края. Сепаратизм между нами невозможен по самой географии. Южно-руссы не имеют строго округленной территории. Их отечество и в Петербурге, и в Москве, и в Новгороде, как в Киеве, Чернигове, Полтаве. Поэтому и на язык южно-русский мы не смотрим, как на исключительно принадлежащий известному только краю, а как на способ выражения, общий всему южно-русскому племени во всех концах нашего обширного отечества.
По нашему глубокому убеждению, чтобы одним разом положить предел вражеским козням поляков, обольстивших многих из наших соотечественников пугалом украинского сепаратизма, следует как можно скорее напечатать перевод евангелия на южно-русский, язык вместе с славянским текстом и великорусским переводом. Кроме громадной пользы нравственной и умственной для южно-русского народа, этим же докажем, что враги не в силах нас обманывать и поселять между нами раздоры и разделения.
Н.Костомаров».
В середине 1840-х годов Костомаров работал учителем в Ровно и в Киеве. Затем стал преподавать в Киевском университете, привлекая к себе внимание идеями о народной истории.
Его взгляды разделяли: поэт Тарас Шевченко, писатель Пантелеймон Кулиш, журналист Василий Белозерский, педагог и публицист Николай Гулак, которые мечтали о создании федерации, объединяющей все славянские народы на основе демократических прав и свобод, со своей внутренней автономией. Эти идеи привели единомышленников к созданию Кирилло-Мефодиевского общества, которое должно было помогать воплощению их в жизнь. Однако в 1847 году на них донесли полиции и последовали аресты. Костомаров провёл год в стенах Петропавловской крепости, а затем был отправлен под надзор полиции в Саратов.
В 1856 году после вступления на престол Александра II Костомаров получил свободу от надзора и снятие запрета на публикации.
После Октябрьского переворота 1917 года среди бумаг Министерства Внутренних Дел нашли запрещенную цензурой в 1864 году статью Н. И. Костомарова „Украинский Сепаратизм". Статья эта предназначалась для петербургского журнала „Голос". После окончания гражданской войны она была издана отдельной брошюрой в 1921 году в Одессе в современной для того времени орфографии, в какой и даётся здесь.
«Когда о существовании этнографии, как науки, еще не знали, история скользила только по дворцам да по армиям, нацией признавались одни привилегированные классы, и никто не считал важным знать, как говорит, чувствует, думает, живет народная масса, тогда извинительно было воображать, что вся Россия везде одинакова во всем.
Но с расширением исторических и этнографических знаний, новыми более широкими потребностями науки о человеческом обществе стало известно и показалось важно, что юг российской империи населен (также, как и значительная часть австрийской Галиции) особым славянским племенем, говорящим своеобразным наречием, сохраняющим своеобразные формы жизни, понятия, верования, стремления и исторические воспоминания. Естественно было покороче с ним познакомиться. И вот стали появляться сборники его песен и преданий, потом стали писать его речью, сначала для смутки с высоты барского погляда на мужичье, а далее - с этнографическою целью изобразить народные нравы, в последнее же время, после освобождения крестьян, с целью передать народу первые плоды образованности в ближайшей и удобнейшей форме, особенно же перевод св. писания нового завета, как основы его воспитания. Эти попытки сначала возбуждали только сочувствие, но вдруг потерпели ни за что ни про что нападения, обвинения и гонения сначала в Киеве от издателей и сотрудников тамошних периодических изданий: „Вестника Юго-Западной России" и „Киевского Телеграфа", потом в „Московских Ведомостях" и „Русском Вестнике". Поднялся крик о сепаратизме, стали подозревать нас в тайных намерениях приготовлять отложение Малороссии от России. И вот перед воображением русского общества стоит донкихотовская ветрянка, кажущаяся пугалом в виде украинского сепаратизма.
Пишущий эти строки в статье своей, читанной в апреле прошлого года на литературно-музыкальном вечере в пользу издания книг на южно-русском языке выразился, что эта кличка заимствована из Америки и винится теперь в своей ошибке. Нет, она зашла к нам от поляков и все это враждебное противодействие нашему народному образованию исходит от наших прежних, старинных приятелей, которых ни Хмельницкие, ни Гонты, ни Железняки до сих пор не могли убедить избавить южно-русский народ от кошечьих об'ятий и ласок.
Затевая восстановление своего государства, поляки находят, что Польши конгрессувки для них мало, надобно восстановить Речь Посполитую с южною Русью, иначе это будет невыгодно для них. Уже много раз по этому поводу говорено было им напрямик: да нам то что за дело? Мы не хотим быть с вами; не верим вам, не любим, наконец, вас, убирайтесь к чорту. Этого для них недовольно. Когда нельзя волею склонить нас, то нельзя ли обманом, думают они, и стали писать бесчисленное множество статей и брошюр, где, искажая историческую истину, доказывают, будто мы, южно-руссы, с ними один народ и льнем к ним всею душою. Вдруг в обличение им является южно-русская письменность. Вопреки их уверениям о единстве нашем с ними она заявляет о существовании у нас совершенно отдельного славянского наречия, вполне отличного от польского, о нашем желании сохранить для народа это отеческое сокровище и совершенном нежелании усвоивать польский язык, сверх того они показали им, что мы не можем, вследствие прежних исторических обстоятельств, смотреть на них иначе, как на врагов нашей веры и народности. Они уразумели, что мы им более всех мешаем приводить мысль о законности восстановления Речи Посполитой в границах 1772 года.
В числе многих заявлений польских претензий на единство южной Руси с Польшей не можем не указать как на резко выдающуюся брошюру, напечатанную в Париже в 1861 году по польски под названием Rada familijna (семейный совет), где нам дают название сепаратистов, то самое, каким ни за что ни про что стали клеймить нас наши соотечественники. Автор без церемонии считает нас поляками и соотчичами своими, говорит, что мы отлагаемся на основании своих частных целей от общего рода и общего отечества (стр. 61). Автор уверяет, будто мы и поляки были прежде одно и то же, поразрознили нас варяги, мы страдали под их властью, приняли неправильное крещение (chriest nepawy), а потом соединились снова с поляками и пребывали в блаженном согласии до разбора Польши. Он советует нам бросить свой язык, оставить схизму, сделаться поляками и возвратиться к лону Римско-католической церкви. В заключение он обращает к нам такую речь: „Мы можем сказать нынешней партии сепаратистов следующее. Не тратьте сил своих на бесполезное дело, не ведите будущность Вашего народа назад, соединяйтесь с теми, с которыми зовет вас к соединению и общность права и общность прошедшего и превосходство цивилизации. Это ваше призвание, если вы действительно любите свой край" (стр. 72). Явнее и резче высказывается досада поляков на деятелей южно-русского слова в книге, изданной в 1863 г. на французском языке под названием „La Pologne et ses provinces merldionales, manuscrit d'un ukrainien, publie avec preface par Lodislas Mickewicz". Там перечисляются на выдержку разные южно-русские сочинения, обвиняются в разрушительном коммунизме и ложном социализме и представляются опасными для польского дела.
Собрание различных произведений поэзий, как „Кобзарь", „Гайдамаки", „Хата", „Народни Оповидання", азбуки, граматки, составляют страшную батарею против господ, или лучше сказать, против всех богачей. Орган, сосредоточивший в себе идеи разрушительного коммунизма и ложного социализма, есть „Основа", издаваемая в Петербурге. Этот журнал более вреден полякам, чем „День", по причине особенной ловкости и осмотрительности издателей (стр. 25).
Вся эта книга в 167 страниц наполнена самыми наглыми искажениями исторической истины. Автор, настоящий польский пан, обращается к нам с сознанием своего права над нами; от лица всех своих соотчичей он об'ясняет, до какой степени и что именно могут поляки нам позволить и чего не могут. Если бы они не замечали в нас диких претензий создать особую национальность, тогда бы они протянули нам братскую руку (стр. 62), но таким образом, как мы себя ведем, они не могут допустить раздробление польской национальности.
Написавши свою книгу, как показывает ее конец, с целью привлечь нас к соединению с Польшею, автор с неподражаемым тупоумием отзывается презрительно и ругательски о том, что всего святее для южно-русса - о православной вере.
Уверяют, будто мы добровольно приняли унию, а русское правительство насильно обратило и теперь еще продолжает обращать нас в схизму, и в конце концов хлезь, чтобы мы перестали быть русскими и православными, а сделались бы поляками и католиками, что это желание всего народа. Мы не берем на себя скучной обязанности опровергать эту дичь, повторяемую почти всеми поляками от мала до велика. Пришлось бы начинать с азбуки и толковать то, что давно уже известно каждому гимназисту. Можем только изумляться крайнему ослеплению и тупоумию польского патриотизма.
Поляки хотят склонить на свою сторону южно-руссов и начинают с оскорбления их религии, той религии, под знаменем которой южно-руссы бились с поляками и воспитали в себе ненависть к полякам. Идите к нам, говорят нам поляки, с нами вам отлично будет, мы уничтожим вашу веру и вашу народность. Самоуверенность поляков в этом отношении превосходит всякое вероятие. Владислав Мицкевич (предисл. XV) говорит: крестьянин говорит своим mamya, он не знает такой, истории, какова она в книгах (какой подлый расчет на невежество народа), но одно появление польского инсургента сообщит ему электрическую искру, которая воспламенит ему душу, и он снова бросится на русские полки.
На подобные надежды уже дал полякам ответ народ южно-русский; польские инсургенты явились перед глазами украинского крестьянина, и он точно бросился на русские полки, но для того, чтобы передавать им связанных инсургентов.
Поляки никогда не в силах достигнуть желаемой цели - возмутить народ южно-русский и склонить его на свою сторону, но они успели до некоторой степени вылить свою злость и наделать пакости деятелям южно-русского слова и тайными путями обольстить многих из наших соотечественников, мимо собственной воли, поверившим в возможность тайных замыслов и намерений отложения Малороссии от России. Для народа, который думает приобрести независимость посредством организованной системы тайных убийств, уж, разумеется, нипочем клеветать на украинских писателей, голословно обвинять их в разрушительном коммунизме и ложном социализме с целью набросить на них подозрение правительства.
Пересчитывали несколько украинских книг и нарекали особенное проклятие над ненавистною для них „Основою". Автор той же книги (стр, 26) изумляется, как это московская цензура, обыкновенно строгая, допускает к печатанию самые неумеренные статьи, как скоро дело идет о прошедшем Польши и некоторых ее провинций.
Он находит, что другие журналы подчиняются строгому контролю (а „Основе" позволяют так бесчинствовать), и выводит из того, что русское правительство одобряет всякие пути, лишь бы они вели к цели. Оно не боится либеральной южно-русской партии, ибо она противна Польше, хотя у ней есть виды несогласные с существующим правительством (стр. 26).
Подобные нарекания распустили поляки умышленно в юго-западном крае и поддели на удочку недальновидных публицистов Киева - Говорских, Эремичей, Гогоцких, Юнгов и satti quanti.
Воображая себя борцами русской народности против поляков, они сами не счулись, как запели внушенную поляками песню об украинском сепаратизме под польскую дудку. За ними вслед затянули „Московские Ведомости" и „Русский Вестник", и многие из наших соотчичей, как и великоруссов, так и южно-руссов теперь верят в действительное существование страшилища, которое они называют Украинским сепаратизмом.
Поляки расчитывают так: делятели южно-русского слова и вообще приверженцы южно-русской народности, встретив препятствие своим задушевным намерениям распространить в южно-русском народе образование на местном наречии, придут в негодование, и тогда можно будет их склонить на нашу сторону. И вот, едва прошло пол года от громовых статей Каткова и компании, как во Львове появляется газета с криками против насилия со стороны москалей, и русины подают руку примирения полякам вследствие известий, посылаемых из Украины. Конечно, эти вести из Украины писаны какими-нибудь горячими молодыми людьми, которые раздражились напраслиною, на них взводимою, и скоро сами одумаются, но тем не менее не прискорбно ли, что в такие важные исторические минуты, когда всему русскому миру следует быть как один человек и дружно стоять против всяких вражеских ухищрений, принявшие на себя роль публицистов дались в обман врагам, вооружились на привидение, нарочно подставленное последними, чтобы произвести между нами смуту и разделение, и вводят в грех пылкие и неопытные головы, которые иначе могли бы по силам своим посвятить себя общему делу русской земли.
Нам удивительно, как это так легкомысленно могли увлечься русские люди страхом сепаратизма, какое соотношение можно было найти между намерением распространить элементарное образование в южно-русском народе на южно¬русском языке и между тайными замыслами отложения Малороссии. Разве им неизвестно того, что отношение между Малороссиею и южно-русским народом такое же какое между одною частью и целым, к которому принадлежит эта часть. Малороссией называется только Полтавская и Черниговская губернии, а южно-русский народ кроме западного берега Днепра, Новороссии и Черноморья, рассеян на пространстве губерний Харьковской, Курской, Воронежской, Земли Войска Донского, Саратовской, Астраханской, Самарской, Оренбургской, или думают, что мы желаем все эти земли отделить из Великой России, Но ведь там великоруссов столько же, а в иных местах гораздо больше, чем южно-руссов; а между тем книги пишутся для всех южно-руссов, а не для каких нибудь Полтавцев и Черниговцев. Племя южно-русское более и более сближается с великорусским, и мы много раз заявляли, что вовсе не хотим каких нибудь мер отчуждения, напротив, желали бы проведения железных дорог на Южной Руси, а железные дороги, без сомнения, способствовали бы приливу великорусского населения в южно-русские края. Сепаратизм между нами невозможен по самой географии. Южно-руссы не имеют строго округленной территории. Их отечество и в Петербурге, и в Москве, и в Новгороде, как в Киеве, Чернигове, Полтаве. Поэтому и на язык южно-русский мы не смотрим, как на исключительно принадлежащий известному только краю, а как на способ выражения, общий всему южно-русскому племени во всех концах нашего обширного отечества.
По нашему глубокому убеждению, чтобы одним разом положить предел вражеским козням поляков, обольстивших многих из наших соотечественников пугалом украинского сепаратизма, следует как можно скорее напечатать перевод евангелия на южно-русский, язык вместе с славянским текстом и великорусским переводом. Кроме громадной пользы нравственной и умственной для южно-русского народа, этим же докажем, что враги не в силах нас обманывать и поселять между нами раздоры и разделения.
Н.Костомаров».