Переход
В этом маленьком приморском городке я бывала и раньше, но только сегодня поняла, с какой целью.
Я шла по проспекту, залитому осенним утренним солнцем, шуршала листвой, и единственной заботой было - где остановиться перекусить, чтобы повкуснее и не толстительно. Наивная, решила, что просто побуду туристкой, а потом уберусь восвояси.
Через пару кварталов мне навстречу выскочил мальчик лет пяти, одетый в какие-то серые лохмотья, и спросил так отчаянно, не видела ли я его маму. Он уже очень давно ее ищет, но никак не может найти, а ведь ему пора уезжать из этого города. Уезжать, убегать, максимально быстро исчезнуть, потому что у него совсем не осталось времени, а мама так и не нашлась. Он так надеялся на нее... И может быть... хотя вряд ли, конечно, но все-таки... может быть, я соглашусь перевезти его на ту сторону?
Времени думать действительно не осталось, ни у меня, ни у этого странного мальчика, я увидела это совсем скоро, внутренним зрением разглядела тот ужас, что надвигался на него неведомо за какие грехи, и мне совершенно не хотелось разделить с ним этот ужас. Но выбора не оставалось тоже, и мы побежали, все быстрее и быстрее, стали петлять между домами, искать убежище, отсрочку, возможность ускользнуть. И чем дольше я держала его маленькую теплую руку, тем яснее понимала, что перейти с ним границу будет практически невозможно, там ведь спросят документы, визу, еще тысячу бюрократических деталей, а у меня нет никакого права этого мальчика туда везти, есть только обещание. И нет никакой возможности оставить, потому что он нашел-таки свою маму, выбрал, узнал, и не мне его решение отменять.
Мы приближались к границе, и мне становилось жутко тревожно, болело все тело, вдобавок портилась погода. Мы нашли какую-то веранду и расположились там погреться, и мальчик достал из своего рюкзака новенькую одежду, такую теплую, вязаную, темно-красного цвета с синими прожилками, и красные ботиночки изумительно мягкой кожи, и я одела его во все это великолепие, наивно полагая, что эта одежка сможет его защитить от надвигающегося хаоса. Начинало темнеть, и мы пошли по направлению к границе. Там, за тонкой невидимой чертой нас уже ждали мои давние знакомые, ждали, волновались, но ничем не могли помочь. А здесь, на этой враждебной стороне, за каждого из них мне вот-вот могли предъявить счет, претензию, - какого черта эти люди до сих пор еще не с ними, какого хрена они смогли заглянуть сюда и вернуться обратно, без разрешения, без чертовых виз и документов, им нельзя было так безнаказанно покидать территорию, попасть на которую можно было тысячами способов, а легально уйти - только одним. Но им удалось это сделать, - моей сходившей с ума подруге, моим пациентам, пассажирам с сердечными приступами, депрессивным друзьям, отчаявшимся знакомым, всем им удалось, и я знаю, как, но никогда не смогу повторить.
Там нас ждет мой муж, такой же вернувшийся, их враг номер один здесь, на этой стороне. Он зовет нас, что-то кричит, пытаясь подсказать, помочь нам перейти по невозможно тонкому мосту, не дать нам сорваться, но он ничего не может сделать, - этот бесстрашный, сильный мужчина, столько раз спасавший меня от всякой мути, сейчас может только ждать.
Я подхожу так близко, что почти чувствую его отчаяние, и только тогда я начинаю понимать, что пропуском в наш мир, где все имеет такую огромную плотность и массу, может быть только одна материя - та самая причудливо связаная темно-красная ткань с синими прожилками вен, и единственный способ перевести этого мальчика, его сына, - родить, и очень постараться не умереть в родах.
Я просыпаюсь с ощущением, что решение принятно, путевка выписана, и мне скоро ехать туда. Но здесь время немного отстает, и в реальности только заложен фундамент дома, только познакомились наши соседи - любители такс, и я еще не видела своего мужа, а его тело еще не выкатывалось к моим ногам из машины, живое, с перебитой в страшной аварии берцовой костью, да и сама машина еще не сошла с конвейера. Не переехал в наш город хирург, соберущий ногу по косточкам, не привез с собой жену-акушерку, с которой мы встретимся через несколько лет.
Сейчас у меня есть только раннее осеннее утро, чашка кофе... и тонкая вязаная материя.
Я почти готова к переходу.
Я шла по проспекту, залитому осенним утренним солнцем, шуршала листвой, и единственной заботой было - где остановиться перекусить, чтобы повкуснее и не толстительно. Наивная, решила, что просто побуду туристкой, а потом уберусь восвояси.
Через пару кварталов мне навстречу выскочил мальчик лет пяти, одетый в какие-то серые лохмотья, и спросил так отчаянно, не видела ли я его маму. Он уже очень давно ее ищет, но никак не может найти, а ведь ему пора уезжать из этого города. Уезжать, убегать, максимально быстро исчезнуть, потому что у него совсем не осталось времени, а мама так и не нашлась. Он так надеялся на нее... И может быть... хотя вряд ли, конечно, но все-таки... может быть, я соглашусь перевезти его на ту сторону?
Времени думать действительно не осталось, ни у меня, ни у этого странного мальчика, я увидела это совсем скоро, внутренним зрением разглядела тот ужас, что надвигался на него неведомо за какие грехи, и мне совершенно не хотелось разделить с ним этот ужас. Но выбора не оставалось тоже, и мы побежали, все быстрее и быстрее, стали петлять между домами, искать убежище, отсрочку, возможность ускользнуть. И чем дольше я держала его маленькую теплую руку, тем яснее понимала, что перейти с ним границу будет практически невозможно, там ведь спросят документы, визу, еще тысячу бюрократических деталей, а у меня нет никакого права этого мальчика туда везти, есть только обещание. И нет никакой возможности оставить, потому что он нашел-таки свою маму, выбрал, узнал, и не мне его решение отменять.
Мы приближались к границе, и мне становилось жутко тревожно, болело все тело, вдобавок портилась погода. Мы нашли какую-то веранду и расположились там погреться, и мальчик достал из своего рюкзака новенькую одежду, такую теплую, вязаную, темно-красного цвета с синими прожилками, и красные ботиночки изумительно мягкой кожи, и я одела его во все это великолепие, наивно полагая, что эта одежка сможет его защитить от надвигающегося хаоса. Начинало темнеть, и мы пошли по направлению к границе. Там, за тонкой невидимой чертой нас уже ждали мои давние знакомые, ждали, волновались, но ничем не могли помочь. А здесь, на этой враждебной стороне, за каждого из них мне вот-вот могли предъявить счет, претензию, - какого черта эти люди до сих пор еще не с ними, какого хрена они смогли заглянуть сюда и вернуться обратно, без разрешения, без чертовых виз и документов, им нельзя было так безнаказанно покидать территорию, попасть на которую можно было тысячами способов, а легально уйти - только одним. Но им удалось это сделать, - моей сходившей с ума подруге, моим пациентам, пассажирам с сердечными приступами, депрессивным друзьям, отчаявшимся знакомым, всем им удалось, и я знаю, как, но никогда не смогу повторить.
Там нас ждет мой муж, такой же вернувшийся, их враг номер один здесь, на этой стороне. Он зовет нас, что-то кричит, пытаясь подсказать, помочь нам перейти по невозможно тонкому мосту, не дать нам сорваться, но он ничего не может сделать, - этот бесстрашный, сильный мужчина, столько раз спасавший меня от всякой мути, сейчас может только ждать.
Я подхожу так близко, что почти чувствую его отчаяние, и только тогда я начинаю понимать, что пропуском в наш мир, где все имеет такую огромную плотность и массу, может быть только одна материя - та самая причудливо связаная темно-красная ткань с синими прожилками вен, и единственный способ перевести этого мальчика, его сына, - родить, и очень постараться не умереть в родах.
Я просыпаюсь с ощущением, что решение принятно, путевка выписана, и мне скоро ехать туда. Но здесь время немного отстает, и в реальности только заложен фундамент дома, только познакомились наши соседи - любители такс, и я еще не видела своего мужа, а его тело еще не выкатывалось к моим ногам из машины, живое, с перебитой в страшной аварии берцовой костью, да и сама машина еще не сошла с конвейера. Не переехал в наш город хирург, соберущий ногу по косточкам, не привез с собой жену-акушерку, с которой мы встретимся через несколько лет.
Сейчас у меня есть только раннее осеннее утро, чашка кофе... и тонкая вязаная материя.
Я почти готова к переходу.