Мой век гл.24
- Встань, мадьяр!
Резонансом на обрушение идеологии сталинизма, стали события в Польше, а затем в Венгрии. Заклинания о верности ленинизму, о восстановлении советской демократии уже не могли никого обмануть.
К этому времени в нашем доме уже давно работает приемник. Большой, ламповый, кажется «Балтика». По вечерам, ближе к ночи, когда прием становится лучше, отец, прижимаясь ухом к динамику слушает «Голос Америки», иногда мы находим «Би-би-си», почти не слышно «Свободную Европу». На полную мощность ревут глушилки, они стоят по всей европейской части Союза, у каждого крупного города. Низкий, тяжелый рев, завывания и свист преследуют эти станции, но поскольку широта полосы вещания иногда не совпадает с частотой глушилок, можно, продираясь сквозь шум, понять смысл передач.
В 55 году, еще в Боровичах, где глушение было слабым, однажды нам удалось найти станцию «Освобождение», потом она стала называться «Свобода». Сквозь шум мы услышали:
«Я - миссис Рузвельт, вдова покойного президента Франклина Делано Рузвельта. Я обращаюсь к вам через Радиостанцию Освобождение из моей рабочей комнаты в Нью-Йорке. Сейчас, во вторую годовщину восстания на Воркуте, мы, люди Америки, хотим, чтобы вы знали, что мы с чрезвычайным интересом следим за вашей борьбой и вашими усилиями. Хотя вам самим может казаться, что ваши достижения совсем незначительны, так как нам известно, что они не принесли сколько-ни будь заметного улучшения условий вашего существования, тем не менее, мы теперь знаем, что тут, у нас в Америке, все больше и больше растет политическая осознанность тех событий, которые происходят в странах, не имеющих свободы. Вы в Советском Союзе боретесь за возвращение утраченной свободы. Вы должны знать: армия людей, понимающих, за что вы боретесь, к чему вы стремитесь, растет сейчас во всем мире. Думаю, что давление, оказываемое этими людьми, их вера, их усилие поднять общественное мнение всего мира против коммунистической политики дадут, в конце концов, свои результаты. Это принесет свободу людям и внутри Советского Союза.»
Понятно, что слыша такое я понимаю, что мы живем в неправильной стране, что за победными реляциями и славословиями есть другая жизнь, что справедливость и советская власть не одно и то же. К тому же, за последние годы в нашем доме побывал не один освободившийся из Сибири политзек. Это те, кого спасала от голода и болезней мать, это те лагерные друзья отца, которые досиживали свои срока и освободились… Родители уже перестали отгонять меня от своих разговоров, это не возможно. Мы живем в одной комнате, я слышу жуткие рассказы о судьбах загубленных властью людей…
Родители не верят в искренность раскаявшихся коммунистов и отец не сразу подает документы на реабилитации. Но, получает ее, правда не полную... не за отсутствием, а только за «не доказанностью» вины…
Однако, и это облегчило жизнь. Постоянно висевшая опасность нового ареста отступила. А, вскоре отец подал документы на возвращение утраченного жилья. Квартира, в которой он жил с родителями до войны была заселена кем - то сразу после прорыва блокады. Дед не стал биться за ее возвращение, поскольку получил жилье в Москве. Но, отец то лишился своей комнаты не из-за войны… После долгих проволочек отцу ответили, что он, как незаконно репрессированный, включен в списки на отдельную очередь. Тогда родители попросили о предоставлении временного жилья, до подхода очереди...
Людей, которые приезжали к нам после лагерей, стало много, реабилитация позволила им вернуться в Россию. Они искали родных, искали где притулиться, искали работу и жилье. Проездом они жили у нас, спали на полу, а по вечерам за столом шли разговоры, к которым я прислушивался. В моем отроческом мозгу выстраивалась страшная картина оборотной стороны советской жизни. Долгое время не хотелось верить в то, что ужасы и безобразия - внутреннее, неизбежное свойство системы. Ведь сама по себе идея социалистического образа жизни была справедливой и гуманной - а как же еще…
Так может быть дело в плохих людях, в отдельных прохвостах, которые все извратили? Я не видел вокруг себя злодеев, да были разные люди, были даже очень противные люди, но были и хорошие. Может быть и правда, что западным голосам нельзя верить… Но, то что я украдкой узнавал, не оправдывалось ничем. А гости, однозначным неприятием советской власти и своей очевидной порядочностью подтверждали это. События - сначала в Польше, а затем в Венгрии окончательно поставили все на свои места, даже я - мальчишка понял, что мы живем в неволе.
28 июня 1956 г. рабочие польского города Познань вышли с протестом на улицы. Они несли лозунги: «Хлеба и свободы», «Русские, убирайтесь прочь!». 53 человека были убиты в течение двух дней ожесточенных схваток с милицией. Восставшие разгромили познаньскую станцию радиоглушения, но дальше дело не продвинулось: власти сумели урезонить бунтовщиков, пообещав политические перемены. Возможность политических уступок, а также вся познаньская история и, разумеется, разоблачение сталинских злодеяний вдохновили жителей Будапешта на митинг у памятника генералу Бему.
В этот день отец приходит домой возбужденным, он говорит что в Венгрии происходит что то важное.
Включив приемник и долго бродя по эфиру в поисках незабитых голосов, мы услышали:
«Тысячи студентов стоят в Будапеште на Сталинской площади и требуют большей свободы, улучшения жизненных условий, отмены полиции госбезопасности и назначения правительства без участия сталинцев.
Через два часа после студенческой демонстрации по радио выступает секретарь ЦК Эрне Гере, который только утром в тот же день вернулся из Белграда. Его тон заставляет студентов подозревать, что предстоит возврат к сталинским методам управления.
Эта речь воспринимается студентами как призыв к действию. С возгласами «Долой Гере!» студенты вместе с большой толпой людей всех слоев и профессий идут к зданию будапештской радиостанции. Там их встречают войска госбезопасности. Встречают залпами. После этого толпы удержать нельзя. В руках демонстрантов появляется оружие, полученное ими от отдельных частей венгерской армии.
22 часа. Огромный восьмиметровый сталинский памятник опрокидывается. Перед памятником Петефи молодой студент декламирует слова, которыми певец свободы венгерского народа начал революцию 1848 года:
« Встань, мадьяр! Зовет отчизна!
Выбирай, пока не поздно:
Примириться с рабской долей
Или быть на вольной воле?
Богом венгров поклянемся
Навсегда -
Никогда не быть рабами,
Никогда!
Мы живем на белом свете
Перед дедами в ответе!
Вольным предкам нет покою
Здесь, под рабскою землею.
Богом венгров поклянемся
Навсегда -
Никогда не быть рабами,
Никогда!…»
В Будапеште в течение ночи происходят первые бои.
Отец говорит нам. - Ну, слава богу - началось!
На следующий день, сквозь истошный рев глушилок, мы слышим:
«Беспорядки перекидываются на всю страну. В городе Мадьяровар венгерские войска госбезопасности устраивают страшное побоище. В течение нескольких минут под очередями пулеметов гибнет 90 человек. Во всей стране растет возбуждение. В 12 часов у микрофона выступает Имре Надь и обращается к венгерскому народу со следующим призывом.
« Говорит Имре Надь, Председатель Совета министров Венгерской Народной Республики. Население Будапешта! Сообщаю вам следующее. Все те, кто хочет предотвратить дальнейшее кровопролитие и сложит оружие до 14 часов сегодня, не будут преданы военно-полевым судам. Кроме того, сообщаю вам, что мы приложим все усилия, чтобы осуществить демократизацию нашей страны во всех областях.»
Советские газеты публикуют путаные, злобные комментарии. Я помню страшные фотографии в «Правде» и других газетах, с висящим на фонаре человеком, с трупами на дороге и подписью о том, что так расправляются с коммунистами…
Жестокость, смерть, конкретная - вот она - больно ударила. Испугала. Так вот она какая - революция? Не смерть на баррикадах, не гибель в бою, а расправа, а потом беспомощное тело человека, пусть даже врага, висит в петле? Шок.
Но, мое открытие - ничто по сравнению с тем шоком, который испытал в Будапеште посол СССР Ю.Андропов. Ему, вместе с женой пришлось пробираться по улицам восставшего города под защиту советского гарнизона, он воочию увидел повешенных агентов охранки и навсегда запомнил - что такое вышедший из под контроля народ
Воскресенье. 4 ноября. Половина четвертого утра. В Венгрию вошло 17 советских дивизий (60 000 человек) и 6000 танков. Пообещав неприкосновенность на переговорах, Ю.Андропов заманивает к себе венгерских офицеров возглавивших оборону Будапешта. При аресте у них изымают карты с обозначением схемы обороны…
Радио «Свобода»:
Начинается штурм Будапешта советскими частями. Используя танки и реактивные самолеты, советское командование пытается захватить город.
8 часов утра. Передатчик одной из радиостанции все еще в руках правительства Имре Надя:
«Внимание, внимание! Говорит свободное радио имени Кошута в Будапеште. Министр-президент Надь сегодня утром сообщил: сегодня утром советские войска напали на столицу Венгрии с явным намерением свергнуть законное правительство Венгрии. Наши войска ведут бои, правительство находится на своем посту…»
8 часов 10 минут утра. Передатчик молчит. Тем временем советские власти образовали новое правительство под руководством Яноша Кадара, просьба которого о вводе в действие советских частей должна дать правовую основу советского вторжения.
В 13.55 революционный передатчик в городе Дудапентеле обращается с призывом к ООН на итальянском, французском, английском и немецком языках:
«Говорит последняя венгерская радиостанция. Сегодня утром, в 3 часа 30 минут советские войска напали на венгерский народ. Мы просим ООН немедленно помочь нам. Возможно, что вскоре наши передачи прекратятся. Тогда вы нас больше не услышите. Мы замолчим потому, что нас убьют. Когда это случится, мы не знаем.»
22 часа. В Нью-Йорке собирается Генеральная ассамблея ООН. Вторжение осуждается подавляющим большинством голосов.
Советскому правительству предлагается вывести свои войска из Венгрии, однако оно не подчиняется этому требованию, накладывает «вето» на решение и продолжает агрессию. А вторая война между Египтом и Израилем в разгаре. Суэцкий канал национализирован и перекрыт уже не только для Израиля, под угрозой мировая экономика, уже 1 ноября в боях участвуют английские и французские солдаты.
Для Европы и США Суэцкий кризис был важнее какой то там Венгрии… Ведь именно тогда впервые мир подошел к порогу новой мировой войны.
Судя по данным Министерства обороны РФ, общие потери Советской армии за время венгерского кризиса с 23 октября по середину ноября 1956 года составили 640 человек убитыми и 1540 человек ранеными.
Среди восставших венгров число убитых составило 2502 человека и почти 20 000 человек было ранено. Вынужденную эмиграцию предпочли двести тысяч… Глава Правительства Имре Надь и часть его министров укрылись в Югославском посольстве. Танки маршала Конева дали залп по зданию, погиб югославский дипломат, но И. Броз Тито отказался выдать венгров. Тогда, Ю.Андропов и ставленник Кремля Я.Кадар, под «честное слово» пообещали беспрепятственный вылет Имре Надя и его товарищей в Югославию. Но, до аэропорта те не доехали, Надь и еще два человека были схвачены, приговорены «венгерским» военным трибуналом к смертной казни и повешены в 1958 году.
Подавляющая часть народонаселения Союза равнодушно, а подчас и с одобрением встретила вторжение в Венгрию - газеты, радио, парторги и лекторы на предприятиях быстро внушили обывателю, что "пресечена вылазка империалистов, которые, под фальшивыми лозунгами свободы и демократии хотели оторвать венгерский народ от социализма. Но, не получилось, им дали по рукам…".
И, поделом! - кивали слушатели…
Мой отец приносит откуда то машинописный листок, когда он читает нам, его голос дрожит:
БАЛЛАДА О СОБСТВЕННОЙ ГИБЕЛИ
Я - обманутый в светлой надежде,
Я - лишенный Судьбы и души -
Только раз я восстал в Будапеште
Против наглости, гнета и лжи.
Только раз я простое значенье
Громких фраз - ощутил наяву.
Но потом потерпел пораженье
И померк. И с тех пор - не живу.
Грубой силой - под стоны и ропот -
Я убит на глазах у людей.
И усталая совесть Европы
Примирилась со смертью моей.
Только глупость, тоска и железо...
Память - стёрта. Нет больше надежд.
Я и сам никуда уж не лезу...
Но не предал я свой Будапешт.
Там однажды над страшною силой
Я поднялся - ей был несродни.
Там и пал я... Хоть жил я в России
Где поныне влачу свои дни.»
Эти строки вырвались у Наума Коржавина. По сути, для настоящей российской интеллигенции, для многих из тех, тех кто не продал свою душу - венгерская трагедия похоронила последние иллюзии. Стало ясно - эта власть и свобода - вещи несовместные!