Воспоминания Хаима-Зеэва (Владимира) Могилевера - 9
Москвичи и не только
Я был знаком со многими москвичами и ленинградцами, иногда и значительно старше меня по возрасту, которые с давних пор придерживались сионистских взглядов, мечтали об Израиле, занимались культурно-просветительской деятельностью и охотно искали и находили контакты с нами. В Москве я вспоминаю несколько человек, к сожалению, их уже нет в живых. Начну с Хавы Михайловны Эйдельман, бывшей артистки театра Габима. Все знают, что это был замечательный во всех отношениях театр, который работал в Москве на иврите. И кто его закрыл? Кто постарался сделать все, чтобы театр не мог работать? Какой-нибудь Гитлер-фашист? Нет. Озверевшие от юдофобии Берия с Маленковым и другие сталинские сатрапы? Ни в коем разе. Именно евреи-коммунисты из так называемой «еврейской секции Коммунистической партии», именно они бомбардировали все инстанции письмами, петициями, обращениями о том, что в самом центре Москвы находится «змеиное гнездо», где процветает реакционный, клерикальный и прочее язык иврит. Эти якобы радетели народной еврейской культуры не могли иметь формально и официально ничего против театров на идише, а вот театр на иврите травили, как только могли. Заступались же за этот театр многие замечательные русские люди, например, Алексей Максимович Горький и его супруга Екатерина Пешкова, очень много сделавшая для помощи евреям-сионистам и для облегчения их участи. Естественно, евреи из еврейской секции потом разделили судьбу сионистов, и те из них, кто остался жив, могли продолжать потом в далеких колымских лагерях дискуссию с выжившими к тому времени сионистами. Большинство и тех, и других, разумеется, погибли, так что Господь им судья.
Интересно было слушать рассказы Хавы Михайловны. То, что мы уже знали, вновь всплывало с большими подробностями и более отчетливо при свидетельстве очевидца, а то, чего не знали - тем более. Ибо в то время о театре Габима нигде ничего, во всяком случае, ничего хорошего, прочесть было нельзя. Разумеется, Хава Михайловна прекрасно знала иврит, да еще и обладала четким, ясным произношением. Она пыталась с различной степенью успеха (здесь уже все зависело только от нас) передать свои познания молодежи. Что касается произношения, то в отношении меня можно сказать «не в коня корм» - из-за полного отсутствия музыкального слуха я не мог никогда отличить правильный выговор ни на одном языке, кроме русского, который я, естественно, знаю с детства. Хава Михайловна наговорила на магнитофон часть уроков учебника «Элеф милим» (об этом учебнике я уже рассказывал). Это был прекрасный материал для прослушивания и восприятия правильной речи. Кроме этого она составила некоторые грамматические комментарии к урокам «Элеф милим», особенно, к первым урокам, что было необычайно важно для наших занятий. Эти комментарии были отпечатаны во многих экземплярах на машинках и даны заинтересованным ученикам для вписывания туда ивритских слов из текста учебника «Элеф милим». Кстати, эта небольшая книжечка вышла позднее, через много лет в Израиле. Хотя брошюрка написана человеком, который не имел никакого формального лингвистического образования, и тем более востоковедческого в области семитологии, тем не менее, на мой взгляд - прошу прощения, что берусь судить о таких вещах - является одним из лучших пособий по ивриту для русскоязычных репатриантов. Как писала Хава Михайловна после обсуждения с нами в предисловии: «Для тех, для кого язык сравнения - русский». Наша семья подружилась с Хавой Михайловной и с ее дочерью и познакомилась с ее внуками. Позднее они все переехали в Израиль.
Весьма бурную жизнь прожил еще один мой московский знакомый Израиль Борисович Минц. Он был сионистски настроен с самых юных лет, хорошо знал иврит, а приехав в 20-ые годы в тогдашнюю Палестину вместе с группой молодежи, довел это знание практически до уровня знания родного языка. По профессии он был инженером, придерживался распространенных тогда лево-социалистических взглядов. Это ли послужило одной из причин или женское коварство, но в результате он из Палестины вернулся в Москву. Там он был арестован как шпион. Долгие годы провёл Израиль Борисович в лагерях, но при этом остался человеком. И живым и относительно невредимым оттуда вышел. Его поддерживало, как он говорил, воспоминание о жарком израильском солнце, и мечты когда-нибудь вернуться на историческую родину. В Москве, будучи одним из самых лучших знатоков иврита, Израиль Борисович помогал молодёжи. Давал читать книги, которых у него было довольно много, поскольку постепенно он нашёл путь и стал переписываться с такими замечательными людьми, как поэт Авраам Шлёнский. Кстати, в дополнительном томе собрания сочинений Шлёнского опубликована его переписка с корреспондентами в Советском Союзе, и среди прочего там есть подборка его переписки с Минцем. Переписывался Минц и с Гапоновым и всячески стремился помогать ему. А когда ворота наконец-таки открылись, Израиль Борисович Минц приехал в Израиль. Но жизнь уже прошла, он был пожилым человеком, и, к сожалению, недолго прожил.
Но самым замечательным москвичом для меня был Меир Гельфонд. Меир был всего лет на десять старше меня, то есть намного младше, чем те люди, о которых я вам рассказывал раньше. Он с детства прекрасно владел языком идиш, иврит выучил самостоятельно и продолжал учить его всю жизнь. Ещё совсем молодым парнем, буквально студентом Меир был арестован за сионизм и много рассказывал нам о лагерной жизни. Я помню и книги, которые он мне показывал, комментируя их, скажем, книгу Ханны Арендт «Справедливость в Иерусалиме» - о процессе Эйхмана. Из рассказов Меира, я хорошо помню рассказ о «ламед вав цадиким» - о тридцати шести праведниках, которые есть в мире всегда, и на которых мир держится. Почему-то по своей малой образованности до этого я не слышал про них. По специальности Меир Гельфонд был врачом, и, говорят, очень хорошим. Я познакомился и с семьёй Меира, то есть, с его женой Мариной и с тещей - людьми очень примечательными. Его тёща, по происхождению чисто русская женщина, тоже врач, работая в лагере, старалась помогать заключённым, в том числе и сидевшим там евреям-сионистам. Там и познакомилась с будущим отцом Марины, вышла за него замуж. Марина и её мама часто ночами занимались сортировкой листов различной еврейской и сионистской литературы - фотокопий и машинописи, ведь каждый экземпляр состоял из двухсот примерно страниц. Нужно было всё разложить аккуратно - полночи, не меньше это занимало у этих замечательных женщин. Меир, как наиболее загруженный трудовой деятельностью в этой семье - у него было много дежурств в больнице - в это время спал уже, а они занимались вот такой необходимейшей для нас деятельностью. Уже в Израиле Меир тяжело заболел и знал, что в его случае рак неизлечим. Приведя в порядок разного рода бумаги, которые будут необходимы жене и тёще, он задумался над страшной проблемой о том, что Марину, когда через сто двадцать лет и она уйдёт в лучший мир, не похоронят на еврейском кладбище. И поэтому завещал похоронить себя в киббуце Шфаим, где рядом с ним, когда придёт час, сможет найти себе место и Марина.
Я рассказывал о замечательных москвичах. Но и в нашем городе на Неве тоже жили весьма примечательные личности. Я уже упоминал о том, что существовала целая группа пожилых евреев, которые интересовались ивритом и Израилем, читали книги, обменивались этими книгами, старались помогать молодёжи. Вот, например, Залман Григорьевич Гинзбург - я о нем слышал ещё до того, как с ним познакомился. «А знаешь ли ты, - сказали мне, - что есть человек, который недавно был в Израиле?» - «Как был в Израиле?» (напоминаю, что дело происходило в 60-ые годы) - «А вот очень просто: был как турист, навещал своего родственника. Брат у него там двоюродный, по совместительству он - нынешний президент Израиля Залман Шазар». И Залман Григорьевич Гинзбург какое-то время гостил в Израиле у брата, набрался впечатлений, ещё лучше изучил иврит, который он знал и раньше, и вернулся с полной решимостью в следующий раз уехать уже навсегда. По специальности он был профессором электротехники, работал в Ленинградском Электротехническом институте связи имени Бонч-Бруевича. Это был один из тех редчайших институтов в Ленинграде, где значительная часть преподавателей и студентов были евреями (как шутили злые языки - все, кроме Бонч-Бруевича, в честь которого был назван институт). Но, шутки шутками, а евреев там и правда было достаточное количество. Из престижных вузов я могу вспомнить только МИИТ - институт инженеров транспорта в Москве, где было аналогичное положение. Количество анекдотов, прибауток, частушек, посвященных этим институтам, можно было бы собрать в большую толстую книгу. Все это было особенно ярким на фоне жуткой дискриминации при приеме в другие престижные вузы, и относительной доступности только таких институтов как рыбный (может быть, он как-то иначе назывался). Шутки про факультет фаршированной рыбы, куда охотно принимали евреев, были очень распространенными, как и про институт инженеров водного транспорта, где готовили, как известно, лоцманов и боцманов, а принимали Кацманов и Шацманов. В общем, сплошной анекдот. Так вот, на фоне этого анекдота было несколько светлых пятен, таких, как институт Бонч-Бруевича. Институт был хороший, Залман Григорьевич - специалист прекрасный. Достаточно сказать, что будучи уже весьма немолодым человеком, он приехал в Израиль и продолжал работать по специальности в беер-шевском университете.
Пропаганда и контрпропаганда
С Залманом Григорьевичем была связана очень интересная история, о которой я хотел бы рассказать. Шли мы как-то с Юлей по Невскому проспекту и каким-то образом - то ли встретив кого-то, то ли позвонив кому-то по телефону - узнали о том, что через десять минут начинается по телевизору пресс-конференция евреев против сионизма. Такого еще не бывало, пропустить было бы просто преступлением. А вот телевизора с собой на улице у нас почему-то не было, тем более, что у нас не было телевизора вообще, да и квартиры у нас, кстати, не было тоже. Мы нелегально снимали комнаты или жили полулегально в подвале, о чем я уже упоминал. Действительно, подпольная жизнь. Что же делать? Где найти знакомого с телевизором прямо на Невском проспекте? В трудную минуту голова работает лучше, а у нас все минуты трудные, и я вспомнил, что здесь, рядом, около Адмиралтейства на улице Герцена живет Залман Григорьевич Гинзбург. Мы помчались к Залману Григорьевичу и посмотрели пресс-конференцию от начала до конца. Это было жалкое и смешное зрелище, скорее даже трагическое. Один за другим выходили известные и знаменитые евреи (про многих мы до этого и не знали, что они по национальности евреи) и заявляли, что вот они, например, в Израиль не хотят ехать и с Голдой Меир одним воздухом дышать не собираются. Иногда было прямо видно, что человека заставили, так было, скажем, с великим артистом Аркадием Райкиным, на него больно было смотреть. Некоторые выступавшие пытались изобразить энтузиазм и искренность. Все это получалось достаточно малоубедительно. Но я буду последним человеком, который станет их осуждать, поскольку мы же знали, где живем, тридцатые годы еще были очень и очень памятны. Руководил всем этим выступлением важный государственный еврей Дымшиц, один из заместителей председателя Совета Министров или что-то очень похожее на это. В любом случае, острые языки позднее говорили: «Выступал Дымшиц и дрессированные евреи». Также эту пресс-конференцию называли «евреи под прессом». Горький юмор, конечно. Но этот юмор, эта пресс-конференция показывали ясно и недвусмысленно: власть переходит в контрнаступление. Наши требования разрешить еврейскую культурную деятельность, разрешить выезд в Израиль натолкнулись на контрпропаганду властей, которая должна была доказать мировому общественному мнению, что хорошие евреи не хотят и думать о каком-то там Израиле, а хотят вместе со всеми остальными народами строить славное коммунистическое будущее. Об этом заявлял почти каждый из выступавших, об этом же писались в огромном количестве статьи. Надо сказать, что статьи тоже писали в основном евреи, так это звучало более убедительно. А про ужасы израильской жизни говорили и писали евреи, которые побывали в Израиле, потом искренне или по заданию разочаровались в израильской жизни и вернулись в социалистический Советский Союз достраивать там что-то светлое. Эти люди, как плату за разрешение вернуться, писали статьи, выступали по радио и телевидению, о них снимали фильмы. Чего там только ни было в этих статьях, фильмах и многочисленных выступлениях: в Израиле жарко и вообще ужасный климат, полуголодная жизнь. Прекрасно помню, что в одной из статей даже было написано, что настоящему верующему еврею и помолиться-то негде. По-видимому, автору статьи синагог в Израиле не хватало, хотя каждый из нас вполне объективно может засвидетельствовать, что с чем с чем, а с этим у нас все в порядке, для всех желающих место найдется.
У нас появилась моральная необходимость высказать свое мнение по этому поводу в качестве контр-контрпропаганды. Вначале это были письма, подписанные всего несколькими людьми, потом количество подписывающих становилось все больше и больше. Письма в основном были адресованы весьма лояльно: в советские государственные организации, но «почему-то» их передавали по «Голосу Израиля» и ВВС. «По всей видимости, в редакциях газет были израильские и английские шпионы», - говорили мы в ответ на многочисленные расспросы. Эти письма, разумеется, полностью соответствовали второму пункту программы нашей организации: выезд в Израиль, содействие в выезде всем, кто этого хочет. Важнейшим моментом надо назвать то, что первое из известных мне писем было написано отнюдь не членами нашей организации, а восемнадцатью грузинскими евреями. Нам было даже немного стыдно, что мы несколько отстали, но потом усиленной «писательской» деятельностью (назовем это так), мы этот пробел, как мне кажется, восполнили. По поводу пресс-конференции было написано достаточно, на мой взгляд, убедительное письмо, где разбирались как доводы выступавших, так и вообще их правомочность говорить от лица евреев Советского Союза. Подчеркивалась важная, как нам казалось, мысль о том, что эти люди, несомненно будучи культурными и интеллигентными, к еврейской культуре не имеют никакого отношения, да и связь их с еврейским народом весьма проблематична. Свои данные в конце письма мы не только не скрывали, но приводили полностью: фамилия, имя, отчество, профессия и адрес. Так сказать, приходите и забирайте. Ужас знакомых, родственников, а в особенности, родителей можно было себе представить - в то время за открытое выступление против власти можно было запросто загреметь в психушку или получить срок. Разумеется, как это часто бывает с молодыми людьми, мы не только не спрашивали у родителей разрешения написать и отправить письмо, но часто даже и не ставили их в известность, и они узнавали об этом только из передач иностранных радиостанций. И все это на фоне того, что наша легальная и полулегальная деятельность продолжалась с большим размахом. Но об этом стоит сказать чуть подробнее.
Под влиянием обстановки, которая в значительной мере была нам навязана, то есть отсутствие реальной возможности выезда и бешеная антисионистская, антиизраильская и антисемитская пропаганда, мы как с вышки в холодную воду бросились в полемическую борьбу с официально выражаемыми взглядами и мнением казенных евреев, готовых плясать под дудочку Дымшица и других партийных деятелей. Я прекрасно понимаю, что любой пересказ не даст точного представления обо всех этих письмах, о людях, которые их писали, и обо всех обстоятельствах полемики, если так ее можно назвать. Разумеется, это была полемика, когда у одной стороны рот был заткнут, во всяком случае, наши возможности выразить свое мнение были явно весьма ограничены рамками существовавшего в то время уголовного кодекса, который прямо предусматривал уголовное наказание за так называемую антисоветскую пропаганду. А еще если учесть, что в памяти прекрасно сохранились годы, когда репрессиям подвергалась вся семья, то можно было легко понять что все наши письма проходили самоцензуру. Я при этом не хочу никак приукрашивать ни свои действия, ни действия своих товарищей, поскольку, разумеется, с детства воспитанные на лжи, на обмане, на демагогии, мы невольно поддавались ей и в своем самовыражении, что каждый легко увидит из любого письма, которое он захочет прочесть. Я решил полностью привести тут одно из отправленных нами писем. Единственное сокращение, чисто техническое, это то, что я не буду читать адреса подписавших, но надо сказать, что то, что адреса указаны полностью, тогда было достаточно новым. Каждое из писем - это, разумеется, коллективное творчество, какая из формулировок кому принадлежит, я уже не мог бы и вспомнить, даже если бы и хотел. Помню только обстановку исключительной дружеской солидарности. Могу сказать, что в данном письме многие формулировки принадлежат Давиду Черноглазу и мне. Итак:
«Открытое письмо редактору газеты «Правда», Дымшицу, Володарскому, Чаковскому и другим авторам заявления, опубликованного в газете «Правда» 5 марта 1970 года.
Ознакомились с вашими ответами на вопросы, заданные на пресс-конференции 4 марта, и вашим заявлением, в котором вы выступаете от имени всех евреев СССР. Мы, евреи и граждане СССР, решительно заявляем, что не уполномочивали вас делать какие бы то ни было заявления от нашего имени. Вы, люди, которых представили корреспондентам как граждан СССР еврейской национальности, что, очевидно, означает наличие в ваших паспортах в графе «национальность» слова «еврей», но и ничего более, не только не вправе говорить от имени нашего народа, но и сомнительно, можете ли вы причислить себя к еврейскому народу вообще. Большинство из вас лица, известные в СССР, ваши фамилии оснащены многочисленными званиями и титулами, однако это само по себе еще не означает вручения вам мандата от еврейского народа, да и в какой степени ваши заслуги являются заслугами перед еврейским народом?
Быть может, вы, поэт Долматовский, обогатили своими произведениями еврейскую литературу? Может быть, вам, литературоведу Бялику, принадлежит работа о вашем однофамильце, великом еврейском поэте Хаиме Нахмане Бялике, творчество которого столь высоко ценил Горький? Может быть, вам, историку Минцу или философу Митину принадлежат какие-нибудь работы по истории или философии еврейского народа? Может быть, вам, музыканту Когану, принадлежит честь популяризации еврейской музыки? Или вы, актриса Быстрицкая, играли на еврейской сцене? А из-под вашего пера, профессор Володарский, вышли статьи по статистике еврейского населения? Пусть вы не признаете ничего из того, что было создано в еврейской культуре в прошлом или создается сейчас в Израиле, Европе или Америке. Почему же вас тогда не было рядом с Перецом Маркишем и Давидом Бергельсоном, с Соломоном Михоэлсом и Натаном Альтманом, создававшими еврейскую культуру, национальную по форме и социалистическую по содержанию? А ведь известно немало примеров, когда люди искусства, работая для своего народа на ниве своей национальной культуры, в то же время могут с не меньшим правом, чем вы, называть себя советскими патриотами и интернационалистами. Или путь Расула Гамзатова, Эдуардаса Межелайтиса, Сильвы Капутикян был закрыт для вас? Наконец, быть может, вы открыто выступили с осуждением процесса врачей 1953 года? Или активно участвовали в борьбе с возрождающимся антисемитизмом в некоторых странах Европы, Америки и Ближнего Востока? Впрочем, довольно вопросов. Ответ на них ясен и однозначен: что вам еврейский народ? Что вы еврейскому народу? Пожалуй, вашу позицию точно отражает высказывание некоего Цыпина, опубликованное в газете «Правда» 13 января: «Не знаю, что во мне осталось еврейского, разве только в паспорте графа «национальность». И вы берете на себя смелость говорить от имени нашего народа!
В отличие от вас, мы - евреи не только по графе в паспортах, мы глубоко осознаем неразрывные узы, связывающие нас со всем еврейским народом, где бы он ни находился - в СССР или в Израиле, в Америке или в Австралии. Мы гордимся богатой культурой своего народа, его глубокими демократическими традициями и его современными достижениями. Неизмеримо дорогим для нас является наше еврейское государство, возрожденное и развивающееся, собирающее под свой кров наш рассеянный по всему миру народ, и жить мы хотим там, где наши предки пасли скот, пахали землю, сажали сады, где они создали Великую Книгу. Вы, авторы заявления, хотите открыть нам глаза. Полноте, на что же мы должны открыть глаза? На еврейские школы и университеты? На научные институты и концертные залы? На музеи и театры, работающие в Израиле? Мы хотим говорить на еврейском языке и учить на нем своих детей. Или вас смущает это, авторы заявления? Вы видимо, считаете, что нас должен удовлетворить ответ заместителя председателя облисполкома Еврейской автономной области о том, что в Еврейской области нет ни одной еврейской школы? О том, что их нет ни в одной другой области или республике СССР, хорошо известно.
Мы совершенно согласны с вами в том, что необходимо установить прочный и длительный мир на Ближнем Востоке. Для нас это тем более существенно, что мы решили вернуться на нашу историческую родину, и с государством Израиль связаны наши судьбы и судьбы наших детей. Тысячи заявлений советских евреев, желающих, в отличие от вас, выехать в Израиль, говорят о том, что ваше мнение по этому вопросу не является единственным. Мы уважаем советские законы и среди нас не найдется ни одного, кто, подобно профессору Строговичу, стал бы извращать простые и ясные строки закона, придавая им совершенно противоположный смысл. Мы надеемся, что будет соблюдаться этот закон, гарантирующий каждому гражданину право свободно выбирать гражданство и место жительства. Именно соблюдение этого закона, а не ваши пресс-конференции и заявления способствовали бы росту международного авторитета СССР.
Лассаль Каминский, инженер
Рудольф Бруд, инженер
Соломон Дрейзнер, инженер
Владимир Цывкин, инженер
Залман Азарх, инвалид Отечественной войны I группы
Владимир Могилевер, инженер
Геннадий Махлис, инженер
Крейна Шур, инженер
Мендель Вейнгер, инженер
Григорий Вертлиб, юрист
Михаил Юткович, рабочий
Иосиф Сикирявый, инженер
Лев Ягман, инженер
Давид Черноглаз, агроном
Бенцион Товбин, радиотехник
Савелий Дудаков, филолог
Пейся Шейхтман, рабочий
Борис Авербух, рабочий
Самуил Моцкин, инженер
Марк Дудаков, энергетик
Натан Цирюльников, инженер.»
По приведенному письму, как мне кажется, легко судить обо всех небольших, скажем, достоинствах наших воззваний и об их довольно многочисленных недостатках. Действительно, борясь с опасным врагом, который никогда не останавливался ни перед чем, исходя из принципа «цель оправдывает средства», мы в какой-то мере этот принцип усвоили также. Писем было огромное количество, и почти каждая сколько-нибудь значительная статья в официальной прессе вызывала наши отклики. А статей таких было очень много, поскольку власти всё больше и больше внимания уделяли борьбе с эмиграционными настроениями, как они это называли, а мы в ответ на эти статьи и радиотелевизионные передачи, старались не молчать. При этом власти использовали письма тех, кто приехал в Израиль, разочаровался, а ещё больше рассказы тех, кто просил, чтобы им разрешили вернуться в Советский Союз. Ну, конечно, к таким людям ни у кого не может быть претензий, это же и есть право человека покидать любую страну и возвращаться потом. Я почти цитирую декларацию прав человека. То, что эта декларация мало помогала, я узнал уже позднее, в лагере, когда кто-то из заключённых пытался процитировать ее в той части, которая касается положения заключённых в тюрьмах и лагерях. Начальник лагеря, поразмыслив чуть-чуть, сказал: «Ну, это вы зря, это же для негров!».
Претензии можно было иметь только к властям, которые, в качестве платы за возвращение, требовали от вновь обретённых граждан поливать грязью Израиль во всех аспектах. Чего только ни говорилось, начиная от пресловутой ужасной погоды, которую нормальный советский человек вынести не может, и кончая ценами, которые не так уж невелики, как якобы представляет это сионистская пропаганда. Как сейчас помню, одна из статей в газете называлась «Почём туфли в Израиле?». Кажется, там доказывалось, что человек надеялся, что туфли дешёвые, а оказались они сравнительно дорогими. Ну, как мы могли не откликнуться письмом, в котором было сказано ясно и чётко, что когда возвращаешься на родину, то не думаешь, сколько там стоят туфли. При этом продолжалась и даже развивалась подпольная сторона нашей деятельности: разного рода конспиративные встречи, печатание литературы и многое другое. И хотя было совершенно ясно, что любая встреча на официальной лекции, на официальном концерте, обращают внимание на тех, кто там присутствует, и может быть началом серьёзной слежки за ним, но выхода не было. Не использовать такие возможности было бы просто преступлением. Какой же смысл изготавливать нелегальную литературу просветительского характера, если есть совершенно легальные лекции профессора Амусина, пусть, скажем, и редкие, со многими элементами самоцензуры, но всё-таки необычайно полезные для тех, кто хочет узнать, что-то об истории еврейского народа, о Библии и других родственных вопросах. То, чего не было на официальных лекциях, то восполнялось встречами в домашней обстановке.
Я был знаком со многими москвичами и ленинградцами, иногда и значительно старше меня по возрасту, которые с давних пор придерживались сионистских взглядов, мечтали об Израиле, занимались культурно-просветительской деятельностью и охотно искали и находили контакты с нами. В Москве я вспоминаю несколько человек, к сожалению, их уже нет в живых. Начну с Хавы Михайловны Эйдельман, бывшей артистки театра Габима. Все знают, что это был замечательный во всех отношениях театр, который работал в Москве на иврите. И кто его закрыл? Кто постарался сделать все, чтобы театр не мог работать? Какой-нибудь Гитлер-фашист? Нет. Озверевшие от юдофобии Берия с Маленковым и другие сталинские сатрапы? Ни в коем разе. Именно евреи-коммунисты из так называемой «еврейской секции Коммунистической партии», именно они бомбардировали все инстанции письмами, петициями, обращениями о том, что в самом центре Москвы находится «змеиное гнездо», где процветает реакционный, клерикальный и прочее язык иврит. Эти якобы радетели народной еврейской культуры не могли иметь формально и официально ничего против театров на идише, а вот театр на иврите травили, как только могли. Заступались же за этот театр многие замечательные русские люди, например, Алексей Максимович Горький и его супруга Екатерина Пешкова, очень много сделавшая для помощи евреям-сионистам и для облегчения их участи. Естественно, евреи из еврейской секции потом разделили судьбу сионистов, и те из них, кто остался жив, могли продолжать потом в далеких колымских лагерях дискуссию с выжившими к тому времени сионистами. Большинство и тех, и других, разумеется, погибли, так что Господь им судья.
Интересно было слушать рассказы Хавы Михайловны. То, что мы уже знали, вновь всплывало с большими подробностями и более отчетливо при свидетельстве очевидца, а то, чего не знали - тем более. Ибо в то время о театре Габима нигде ничего, во всяком случае, ничего хорошего, прочесть было нельзя. Разумеется, Хава Михайловна прекрасно знала иврит, да еще и обладала четким, ясным произношением. Она пыталась с различной степенью успеха (здесь уже все зависело только от нас) передать свои познания молодежи. Что касается произношения, то в отношении меня можно сказать «не в коня корм» - из-за полного отсутствия музыкального слуха я не мог никогда отличить правильный выговор ни на одном языке, кроме русского, который я, естественно, знаю с детства. Хава Михайловна наговорила на магнитофон часть уроков учебника «Элеф милим» (об этом учебнике я уже рассказывал). Это был прекрасный материал для прослушивания и восприятия правильной речи. Кроме этого она составила некоторые грамматические комментарии к урокам «Элеф милим», особенно, к первым урокам, что было необычайно важно для наших занятий. Эти комментарии были отпечатаны во многих экземплярах на машинках и даны заинтересованным ученикам для вписывания туда ивритских слов из текста учебника «Элеф милим». Кстати, эта небольшая книжечка вышла позднее, через много лет в Израиле. Хотя брошюрка написана человеком, который не имел никакого формального лингвистического образования, и тем более востоковедческого в области семитологии, тем не менее, на мой взгляд - прошу прощения, что берусь судить о таких вещах - является одним из лучших пособий по ивриту для русскоязычных репатриантов. Как писала Хава Михайловна после обсуждения с нами в предисловии: «Для тех, для кого язык сравнения - русский». Наша семья подружилась с Хавой Михайловной и с ее дочерью и познакомилась с ее внуками. Позднее они все переехали в Израиль.
Весьма бурную жизнь прожил еще один мой московский знакомый Израиль Борисович Минц. Он был сионистски настроен с самых юных лет, хорошо знал иврит, а приехав в 20-ые годы в тогдашнюю Палестину вместе с группой молодежи, довел это знание практически до уровня знания родного языка. По профессии он был инженером, придерживался распространенных тогда лево-социалистических взглядов. Это ли послужило одной из причин или женское коварство, но в результате он из Палестины вернулся в Москву. Там он был арестован как шпион. Долгие годы провёл Израиль Борисович в лагерях, но при этом остался человеком. И живым и относительно невредимым оттуда вышел. Его поддерживало, как он говорил, воспоминание о жарком израильском солнце, и мечты когда-нибудь вернуться на историческую родину. В Москве, будучи одним из самых лучших знатоков иврита, Израиль Борисович помогал молодёжи. Давал читать книги, которых у него было довольно много, поскольку постепенно он нашёл путь и стал переписываться с такими замечательными людьми, как поэт Авраам Шлёнский. Кстати, в дополнительном томе собрания сочинений Шлёнского опубликована его переписка с корреспондентами в Советском Союзе, и среди прочего там есть подборка его переписки с Минцем. Переписывался Минц и с Гапоновым и всячески стремился помогать ему. А когда ворота наконец-таки открылись, Израиль Борисович Минц приехал в Израиль. Но жизнь уже прошла, он был пожилым человеком, и, к сожалению, недолго прожил.
Но самым замечательным москвичом для меня был Меир Гельфонд. Меир был всего лет на десять старше меня, то есть намного младше, чем те люди, о которых я вам рассказывал раньше. Он с детства прекрасно владел языком идиш, иврит выучил самостоятельно и продолжал учить его всю жизнь. Ещё совсем молодым парнем, буквально студентом Меир был арестован за сионизм и много рассказывал нам о лагерной жизни. Я помню и книги, которые он мне показывал, комментируя их, скажем, книгу Ханны Арендт «Справедливость в Иерусалиме» - о процессе Эйхмана. Из рассказов Меира, я хорошо помню рассказ о «ламед вав цадиким» - о тридцати шести праведниках, которые есть в мире всегда, и на которых мир держится. Почему-то по своей малой образованности до этого я не слышал про них. По специальности Меир Гельфонд был врачом, и, говорят, очень хорошим. Я познакомился и с семьёй Меира, то есть, с его женой Мариной и с тещей - людьми очень примечательными. Его тёща, по происхождению чисто русская женщина, тоже врач, работая в лагере, старалась помогать заключённым, в том числе и сидевшим там евреям-сионистам. Там и познакомилась с будущим отцом Марины, вышла за него замуж. Марина и её мама часто ночами занимались сортировкой листов различной еврейской и сионистской литературы - фотокопий и машинописи, ведь каждый экземпляр состоял из двухсот примерно страниц. Нужно было всё разложить аккуратно - полночи, не меньше это занимало у этих замечательных женщин. Меир, как наиболее загруженный трудовой деятельностью в этой семье - у него было много дежурств в больнице - в это время спал уже, а они занимались вот такой необходимейшей для нас деятельностью. Уже в Израиле Меир тяжело заболел и знал, что в его случае рак неизлечим. Приведя в порядок разного рода бумаги, которые будут необходимы жене и тёще, он задумался над страшной проблемой о том, что Марину, когда через сто двадцать лет и она уйдёт в лучший мир, не похоронят на еврейском кладбище. И поэтому завещал похоронить себя в киббуце Шфаим, где рядом с ним, когда придёт час, сможет найти себе место и Марина.
Я рассказывал о замечательных москвичах. Но и в нашем городе на Неве тоже жили весьма примечательные личности. Я уже упоминал о том, что существовала целая группа пожилых евреев, которые интересовались ивритом и Израилем, читали книги, обменивались этими книгами, старались помогать молодёжи. Вот, например, Залман Григорьевич Гинзбург - я о нем слышал ещё до того, как с ним познакомился. «А знаешь ли ты, - сказали мне, - что есть человек, который недавно был в Израиле?» - «Как был в Израиле?» (напоминаю, что дело происходило в 60-ые годы) - «А вот очень просто: был как турист, навещал своего родственника. Брат у него там двоюродный, по совместительству он - нынешний президент Израиля Залман Шазар». И Залман Григорьевич Гинзбург какое-то время гостил в Израиле у брата, набрался впечатлений, ещё лучше изучил иврит, который он знал и раньше, и вернулся с полной решимостью в следующий раз уехать уже навсегда. По специальности он был профессором электротехники, работал в Ленинградском Электротехническом институте связи имени Бонч-Бруевича. Это был один из тех редчайших институтов в Ленинграде, где значительная часть преподавателей и студентов были евреями (как шутили злые языки - все, кроме Бонч-Бруевича, в честь которого был назван институт). Но, шутки шутками, а евреев там и правда было достаточное количество. Из престижных вузов я могу вспомнить только МИИТ - институт инженеров транспорта в Москве, где было аналогичное положение. Количество анекдотов, прибауток, частушек, посвященных этим институтам, можно было бы собрать в большую толстую книгу. Все это было особенно ярким на фоне жуткой дискриминации при приеме в другие престижные вузы, и относительной доступности только таких институтов как рыбный (может быть, он как-то иначе назывался). Шутки про факультет фаршированной рыбы, куда охотно принимали евреев, были очень распространенными, как и про институт инженеров водного транспорта, где готовили, как известно, лоцманов и боцманов, а принимали Кацманов и Шацманов. В общем, сплошной анекдот. Так вот, на фоне этого анекдота было несколько светлых пятен, таких, как институт Бонч-Бруевича. Институт был хороший, Залман Григорьевич - специалист прекрасный. Достаточно сказать, что будучи уже весьма немолодым человеком, он приехал в Израиль и продолжал работать по специальности в беер-шевском университете.
Пропаганда и контрпропаганда
С Залманом Григорьевичем была связана очень интересная история, о которой я хотел бы рассказать. Шли мы как-то с Юлей по Невскому проспекту и каким-то образом - то ли встретив кого-то, то ли позвонив кому-то по телефону - узнали о том, что через десять минут начинается по телевизору пресс-конференция евреев против сионизма. Такого еще не бывало, пропустить было бы просто преступлением. А вот телевизора с собой на улице у нас почему-то не было, тем более, что у нас не было телевизора вообще, да и квартиры у нас, кстати, не было тоже. Мы нелегально снимали комнаты или жили полулегально в подвале, о чем я уже упоминал. Действительно, подпольная жизнь. Что же делать? Где найти знакомого с телевизором прямо на Невском проспекте? В трудную минуту голова работает лучше, а у нас все минуты трудные, и я вспомнил, что здесь, рядом, около Адмиралтейства на улице Герцена живет Залман Григорьевич Гинзбург. Мы помчались к Залману Григорьевичу и посмотрели пресс-конференцию от начала до конца. Это было жалкое и смешное зрелище, скорее даже трагическое. Один за другим выходили известные и знаменитые евреи (про многих мы до этого и не знали, что они по национальности евреи) и заявляли, что вот они, например, в Израиль не хотят ехать и с Голдой Меир одним воздухом дышать не собираются. Иногда было прямо видно, что человека заставили, так было, скажем, с великим артистом Аркадием Райкиным, на него больно было смотреть. Некоторые выступавшие пытались изобразить энтузиазм и искренность. Все это получалось достаточно малоубедительно. Но я буду последним человеком, который станет их осуждать, поскольку мы же знали, где живем, тридцатые годы еще были очень и очень памятны. Руководил всем этим выступлением важный государственный еврей Дымшиц, один из заместителей председателя Совета Министров или что-то очень похожее на это. В любом случае, острые языки позднее говорили: «Выступал Дымшиц и дрессированные евреи». Также эту пресс-конференцию называли «евреи под прессом». Горький юмор, конечно. Но этот юмор, эта пресс-конференция показывали ясно и недвусмысленно: власть переходит в контрнаступление. Наши требования разрешить еврейскую культурную деятельность, разрешить выезд в Израиль натолкнулись на контрпропаганду властей, которая должна была доказать мировому общественному мнению, что хорошие евреи не хотят и думать о каком-то там Израиле, а хотят вместе со всеми остальными народами строить славное коммунистическое будущее. Об этом заявлял почти каждый из выступавших, об этом же писались в огромном количестве статьи. Надо сказать, что статьи тоже писали в основном евреи, так это звучало более убедительно. А про ужасы израильской жизни говорили и писали евреи, которые побывали в Израиле, потом искренне или по заданию разочаровались в израильской жизни и вернулись в социалистический Советский Союз достраивать там что-то светлое. Эти люди, как плату за разрешение вернуться, писали статьи, выступали по радио и телевидению, о них снимали фильмы. Чего там только ни было в этих статьях, фильмах и многочисленных выступлениях: в Израиле жарко и вообще ужасный климат, полуголодная жизнь. Прекрасно помню, что в одной из статей даже было написано, что настоящему верующему еврею и помолиться-то негде. По-видимому, автору статьи синагог в Израиле не хватало, хотя каждый из нас вполне объективно может засвидетельствовать, что с чем с чем, а с этим у нас все в порядке, для всех желающих место найдется.
У нас появилась моральная необходимость высказать свое мнение по этому поводу в качестве контр-контрпропаганды. Вначале это были письма, подписанные всего несколькими людьми, потом количество подписывающих становилось все больше и больше. Письма в основном были адресованы весьма лояльно: в советские государственные организации, но «почему-то» их передавали по «Голосу Израиля» и ВВС. «По всей видимости, в редакциях газет были израильские и английские шпионы», - говорили мы в ответ на многочисленные расспросы. Эти письма, разумеется, полностью соответствовали второму пункту программы нашей организации: выезд в Израиль, содействие в выезде всем, кто этого хочет. Важнейшим моментом надо назвать то, что первое из известных мне писем было написано отнюдь не членами нашей организации, а восемнадцатью грузинскими евреями. Нам было даже немного стыдно, что мы несколько отстали, но потом усиленной «писательской» деятельностью (назовем это так), мы этот пробел, как мне кажется, восполнили. По поводу пресс-конференции было написано достаточно, на мой взгляд, убедительное письмо, где разбирались как доводы выступавших, так и вообще их правомочность говорить от лица евреев Советского Союза. Подчеркивалась важная, как нам казалось, мысль о том, что эти люди, несомненно будучи культурными и интеллигентными, к еврейской культуре не имеют никакого отношения, да и связь их с еврейским народом весьма проблематична. Свои данные в конце письма мы не только не скрывали, но приводили полностью: фамилия, имя, отчество, профессия и адрес. Так сказать, приходите и забирайте. Ужас знакомых, родственников, а в особенности, родителей можно было себе представить - в то время за открытое выступление против власти можно было запросто загреметь в психушку или получить срок. Разумеется, как это часто бывает с молодыми людьми, мы не только не спрашивали у родителей разрешения написать и отправить письмо, но часто даже и не ставили их в известность, и они узнавали об этом только из передач иностранных радиостанций. И все это на фоне того, что наша легальная и полулегальная деятельность продолжалась с большим размахом. Но об этом стоит сказать чуть подробнее.
Под влиянием обстановки, которая в значительной мере была нам навязана, то есть отсутствие реальной возможности выезда и бешеная антисионистская, антиизраильская и антисемитская пропаганда, мы как с вышки в холодную воду бросились в полемическую борьбу с официально выражаемыми взглядами и мнением казенных евреев, готовых плясать под дудочку Дымшица и других партийных деятелей. Я прекрасно понимаю, что любой пересказ не даст точного представления обо всех этих письмах, о людях, которые их писали, и обо всех обстоятельствах полемики, если так ее можно назвать. Разумеется, это была полемика, когда у одной стороны рот был заткнут, во всяком случае, наши возможности выразить свое мнение были явно весьма ограничены рамками существовавшего в то время уголовного кодекса, который прямо предусматривал уголовное наказание за так называемую антисоветскую пропаганду. А еще если учесть, что в памяти прекрасно сохранились годы, когда репрессиям подвергалась вся семья, то можно было легко понять что все наши письма проходили самоцензуру. Я при этом не хочу никак приукрашивать ни свои действия, ни действия своих товарищей, поскольку, разумеется, с детства воспитанные на лжи, на обмане, на демагогии, мы невольно поддавались ей и в своем самовыражении, что каждый легко увидит из любого письма, которое он захочет прочесть. Я решил полностью привести тут одно из отправленных нами писем. Единственное сокращение, чисто техническое, это то, что я не буду читать адреса подписавших, но надо сказать, что то, что адреса указаны полностью, тогда было достаточно новым. Каждое из писем - это, разумеется, коллективное творчество, какая из формулировок кому принадлежит, я уже не мог бы и вспомнить, даже если бы и хотел. Помню только обстановку исключительной дружеской солидарности. Могу сказать, что в данном письме многие формулировки принадлежат Давиду Черноглазу и мне. Итак:
«Открытое письмо редактору газеты «Правда», Дымшицу, Володарскому, Чаковскому и другим авторам заявления, опубликованного в газете «Правда» 5 марта 1970 года.
Ознакомились с вашими ответами на вопросы, заданные на пресс-конференции 4 марта, и вашим заявлением, в котором вы выступаете от имени всех евреев СССР. Мы, евреи и граждане СССР, решительно заявляем, что не уполномочивали вас делать какие бы то ни было заявления от нашего имени. Вы, люди, которых представили корреспондентам как граждан СССР еврейской национальности, что, очевидно, означает наличие в ваших паспортах в графе «национальность» слова «еврей», но и ничего более, не только не вправе говорить от имени нашего народа, но и сомнительно, можете ли вы причислить себя к еврейскому народу вообще. Большинство из вас лица, известные в СССР, ваши фамилии оснащены многочисленными званиями и титулами, однако это само по себе еще не означает вручения вам мандата от еврейского народа, да и в какой степени ваши заслуги являются заслугами перед еврейским народом?
Быть может, вы, поэт Долматовский, обогатили своими произведениями еврейскую литературу? Может быть, вам, литературоведу Бялику, принадлежит работа о вашем однофамильце, великом еврейском поэте Хаиме Нахмане Бялике, творчество которого столь высоко ценил Горький? Может быть, вам, историку Минцу или философу Митину принадлежат какие-нибудь работы по истории или философии еврейского народа? Может быть, вам, музыканту Когану, принадлежит честь популяризации еврейской музыки? Или вы, актриса Быстрицкая, играли на еврейской сцене? А из-под вашего пера, профессор Володарский, вышли статьи по статистике еврейского населения? Пусть вы не признаете ничего из того, что было создано в еврейской культуре в прошлом или создается сейчас в Израиле, Европе или Америке. Почему же вас тогда не было рядом с Перецом Маркишем и Давидом Бергельсоном, с Соломоном Михоэлсом и Натаном Альтманом, создававшими еврейскую культуру, национальную по форме и социалистическую по содержанию? А ведь известно немало примеров, когда люди искусства, работая для своего народа на ниве своей национальной культуры, в то же время могут с не меньшим правом, чем вы, называть себя советскими патриотами и интернационалистами. Или путь Расула Гамзатова, Эдуардаса Межелайтиса, Сильвы Капутикян был закрыт для вас? Наконец, быть может, вы открыто выступили с осуждением процесса врачей 1953 года? Или активно участвовали в борьбе с возрождающимся антисемитизмом в некоторых странах Европы, Америки и Ближнего Востока? Впрочем, довольно вопросов. Ответ на них ясен и однозначен: что вам еврейский народ? Что вы еврейскому народу? Пожалуй, вашу позицию точно отражает высказывание некоего Цыпина, опубликованное в газете «Правда» 13 января: «Не знаю, что во мне осталось еврейского, разве только в паспорте графа «национальность». И вы берете на себя смелость говорить от имени нашего народа!
В отличие от вас, мы - евреи не только по графе в паспортах, мы глубоко осознаем неразрывные узы, связывающие нас со всем еврейским народом, где бы он ни находился - в СССР или в Израиле, в Америке или в Австралии. Мы гордимся богатой культурой своего народа, его глубокими демократическими традициями и его современными достижениями. Неизмеримо дорогим для нас является наше еврейское государство, возрожденное и развивающееся, собирающее под свой кров наш рассеянный по всему миру народ, и жить мы хотим там, где наши предки пасли скот, пахали землю, сажали сады, где они создали Великую Книгу. Вы, авторы заявления, хотите открыть нам глаза. Полноте, на что же мы должны открыть глаза? На еврейские школы и университеты? На научные институты и концертные залы? На музеи и театры, работающие в Израиле? Мы хотим говорить на еврейском языке и учить на нем своих детей. Или вас смущает это, авторы заявления? Вы видимо, считаете, что нас должен удовлетворить ответ заместителя председателя облисполкома Еврейской автономной области о том, что в Еврейской области нет ни одной еврейской школы? О том, что их нет ни в одной другой области или республике СССР, хорошо известно.
Мы совершенно согласны с вами в том, что необходимо установить прочный и длительный мир на Ближнем Востоке. Для нас это тем более существенно, что мы решили вернуться на нашу историческую родину, и с государством Израиль связаны наши судьбы и судьбы наших детей. Тысячи заявлений советских евреев, желающих, в отличие от вас, выехать в Израиль, говорят о том, что ваше мнение по этому вопросу не является единственным. Мы уважаем советские законы и среди нас не найдется ни одного, кто, подобно профессору Строговичу, стал бы извращать простые и ясные строки закона, придавая им совершенно противоположный смысл. Мы надеемся, что будет соблюдаться этот закон, гарантирующий каждому гражданину право свободно выбирать гражданство и место жительства. Именно соблюдение этого закона, а не ваши пресс-конференции и заявления способствовали бы росту международного авторитета СССР.
Лассаль Каминский, инженер
Рудольф Бруд, инженер
Соломон Дрейзнер, инженер
Владимир Цывкин, инженер
Залман Азарх, инвалид Отечественной войны I группы
Владимир Могилевер, инженер
Геннадий Махлис, инженер
Крейна Шур, инженер
Мендель Вейнгер, инженер
Григорий Вертлиб, юрист
Михаил Юткович, рабочий
Иосиф Сикирявый, инженер
Лев Ягман, инженер
Давид Черноглаз, агроном
Бенцион Товбин, радиотехник
Савелий Дудаков, филолог
Пейся Шейхтман, рабочий
Борис Авербух, рабочий
Самуил Моцкин, инженер
Марк Дудаков, энергетик
Натан Цирюльников, инженер.»
По приведенному письму, как мне кажется, легко судить обо всех небольших, скажем, достоинствах наших воззваний и об их довольно многочисленных недостатках. Действительно, борясь с опасным врагом, который никогда не останавливался ни перед чем, исходя из принципа «цель оправдывает средства», мы в какой-то мере этот принцип усвоили также. Писем было огромное количество, и почти каждая сколько-нибудь значительная статья в официальной прессе вызывала наши отклики. А статей таких было очень много, поскольку власти всё больше и больше внимания уделяли борьбе с эмиграционными настроениями, как они это называли, а мы в ответ на эти статьи и радиотелевизионные передачи, старались не молчать. При этом власти использовали письма тех, кто приехал в Израиль, разочаровался, а ещё больше рассказы тех, кто просил, чтобы им разрешили вернуться в Советский Союз. Ну, конечно, к таким людям ни у кого не может быть претензий, это же и есть право человека покидать любую страну и возвращаться потом. Я почти цитирую декларацию прав человека. То, что эта декларация мало помогала, я узнал уже позднее, в лагере, когда кто-то из заключённых пытался процитировать ее в той части, которая касается положения заключённых в тюрьмах и лагерях. Начальник лагеря, поразмыслив чуть-чуть, сказал: «Ну, это вы зря, это же для негров!».
Претензии можно было иметь только к властям, которые, в качестве платы за возвращение, требовали от вновь обретённых граждан поливать грязью Израиль во всех аспектах. Чего только ни говорилось, начиная от пресловутой ужасной погоды, которую нормальный советский человек вынести не может, и кончая ценами, которые не так уж невелики, как якобы представляет это сионистская пропаганда. Как сейчас помню, одна из статей в газете называлась «Почём туфли в Израиле?». Кажется, там доказывалось, что человек надеялся, что туфли дешёвые, а оказались они сравнительно дорогими. Ну, как мы могли не откликнуться письмом, в котором было сказано ясно и чётко, что когда возвращаешься на родину, то не думаешь, сколько там стоят туфли. При этом продолжалась и даже развивалась подпольная сторона нашей деятельности: разного рода конспиративные встречи, печатание литературы и многое другое. И хотя было совершенно ясно, что любая встреча на официальной лекции, на официальном концерте, обращают внимание на тех, кто там присутствует, и может быть началом серьёзной слежки за ним, но выхода не было. Не использовать такие возможности было бы просто преступлением. Какой же смысл изготавливать нелегальную литературу просветительского характера, если есть совершенно легальные лекции профессора Амусина, пусть, скажем, и редкие, со многими элементами самоцензуры, но всё-таки необычайно полезные для тех, кто хочет узнать, что-то об истории еврейского народа, о Библии и других родственных вопросах. То, чего не было на официальных лекциях, то восполнялось встречами в домашней обстановке.