Лиза в ссылке (продолжение)
Она сама удивилась, когда по дороге к себе заглянула в бабушкину комнату. Та уснула в кресле, запрокинув голову и тихонько похрапывая. Лиза осторожно вошла и вгляделась в её лицо, одновременно старческое и детское. Столько пережившая и такая беззащитная. Когда бабушка не смотрит влюблёнными глазами, то к ней вполне можно испытывать если не любовь, то нежность.
На бабушкиных коленях лежали стопки писем. Одно, развёрнутое, соскользнуло на пол. Лиза подняла его.
«Дорогая Нинуля, гулял сегодня по нашему парку, посидел немного в той беседке, где мы танцевали… Постоял у высокой берёзы, где мы разговаривали. Она наверняка запомнила твой звонкий смех, и я призывал её в свидетели, что мне не приснился тот чудесный осенний вечер…
Жёлтые листья на мокром асфальте,
Чёрные туфли, синее платье,
Рыжие кудри, тёмное небо…
Что это? Скажешь? Быль или небыль?
С надеждой на скорую встречу,
Витя»
Бабушка забормотала во сне, и Лиза поспешила выйти. Долго не могла уснуть. Неужели эти стихи посвящены её бабушке, той самой, что храпит с открытым, беззубым ртом? Как это уложить в голове? Наверное, и у бабушки не укладывается. Что же из этого следует? Не понятно. Но Лизе нравилось, когда что-то не вмещалось, не сходилось.
На следующее утро она попросила у бабушки и письма, и фотографии. Бабушка была счастлива:
- Да забирай все. Ни к чему они мне.
- Как ни к чему? - удивилась Лиза.
- Да не буду я их больше доставать, бери-бери, забирай с собой.
Лиза весь день читала письма и разглядывала фото, отбирала те, которые подойдут для публикации в инстаграмме, составляли из них пары. «Это будет бомба!» -предвкушала она. Прадед и правда оказался красавцем. «Ему бы в кино играть», - думала Лиза. А какие письма, стихи - мечта! Но и бабушка ему под стать. Лиза долго вглядывалась в единственную фотографию, где они смотрят друг на друга: у деда взгляд прямой, а у бабушки робкий, с затаённой печалью или даже укором.
Бабушка вскоре убедилась, что Лиза не страдает из-за Лёшкиной измены. А уж когда она узнала, что Лиза каждый день переписывается с Ваней, то пришла в такое прекрасное расположение духа, что без конца напевала какие-то народные песенки:
…Как хотела ж меня мать
Да за другого отдать,
А тот другий ходит за подругой,
Ох, не отдай меня мать.
Да, в эпистолярном жанре Ваня явно чувствовал себя уверенней. Каждый вечер Лиза читала, хихикая, его остроумные отчёты о найденных на свою голову приключениях, да и стихи не заставили себя ждать. На вкус Лизы, вполне годные стихи.
Деньги на смс скоро закончились, и Лизе пришлось мириться с родителями. Во время разговора почувствовала, как они соскучились, но не стала проситься домой раньше срока.
Ваня бы, наверное, приехал снова, но Лиза не приглашала, а он не напрашивался.
Лёша один раз написал: «Привет, как ты там?»
«Хорошо, а это кто?» - ответила Лиза, хотя узнала его номер.
«Лёша».
Лиза не ответила, и он через час перезвонил. Поболтали, как ни в чём не бывало.
Бабушка за обедом полюбопытствовала, с кем она разговаривала.
- С Лёшкой, - ответила Лиза. Самолюбие её ликовало.
Бабушка всплеснула руками.
- Ну его, не нужен он тебе! Послушай бабку, бабка на свете пожила.
- Да я же не замуж за него собираюсь, мы просто поговорили, - пожала плечами Лиза.
- Просто да не просто. Я вот так жениха профукала. На красавчика променяла.
- Это который посол или генерал? - усмехнулась Лиза.
- Не посол и не генерал, простой паренёк, из этой деревни.
Бабушка села за стол и принялась соскребать с белой скатерти какие-то присохшие к ней крошки. Серьёзный тон её голоса заставил Лизу остаться и послушать.
- Лет с трёх мы с Ванюшей дружили. Оккупацию бок о бок пережили, он меня от фашистов берёг. Однажды в лесу прятались, мёрзли, он мне руки отогревал. Благодаря ему, они только к старости скрючились, а то бы наверняка о́тняли. А после войны братишка мой на мине подорвался. И вскоре узнали, что отца нам не дождаться. Мамочке невмоготу стало в деревне, в город собралась, а этот дом своей сестре оставила. Это мне четырнадцать было. И с Ванюшей договорились, что, как восемнадцать стукнет, приеду и свадебку сыграем. К шестнадцати я расцвела, и женихи повадились. Но твой прадед всех перещеголял. Москвич, красавец, книжек гору прочёл и в институте выучился. Ещё и стихи писал. За ним девки так и увивались, а он на мою красоту позарился.
Бабушка резко погрустнела.
- Ну, думаю, кто ж от таких отказывается. Глупенькая была, а подсказать некому было. Мамочке он так нравился, так нравился…
Бабушка примолкла.
- Ты его не любила? - тихо спросила Лиза.
- Любила, наверное… Когда о ком-то заботишься, хочешь - не хочешь, полюбишь. Сыночка хотела Ваней назвать, но дед сказал, что будет Владимир, в честь Ленина. Он всё о социализме мечтал. Да и не просто мечтал, а строил его. Квартиру мы последние получили, хотя он уже начальником был. Тяжко было в коммуналке, соседки завидовали, что муж у меня такой видный, всё чего-то пытались подсуропить. Слава Богу, в детсад устроилась: и Володя рядом, и деток много.
Бабушка снова замолчала.
Лиза знала, что в детском саду бабушку очень любили, и некоторые воспитанники до сих пор поддерживали с ней связь и даже приезжали поздравить с днём рожденья. Лизу это смешило, она называла их «детсадовские деды и бабули».
- Но сыночка я, конечно, больше любила, - продолжила бабушка. - И сама же его в могилу свела.
- Он же от инфаркта умер, - напомнила Лиза.
- Да, от инфаркта. Но это я его с детства закармливала. Кашу не осиливает, я ему туда варенья… И пихаю. Вот желудок ему испортила.
- Желудок с сердцем не связаны, - возразила Лиза.
- Всё в организме связано, - вздохнула бабушка.
- А мамочка-то, Царство небесное, Володеньку почти и не видела. Она после нашей свадьбы в деревню вернулась, меня звала погостить, а я отговаривалась, боялась с Ванюшей встретиться. Уж когда Витенька преставился, тогда приехала. От соседки узнала, что Ванюша меня долго ждал, да и потом, когда всё узнал, не женился. Я его уже на полвека пережила. Полвека. Хожу на его могилку, здесь, недалеко… Сяду рядышком, глаза закрою и мечтаю, будто мне восемнадцать и я еду к нему на поезде. В своём синем платье, ветер из причёски кудри выбивает, а он на платформе ждёт - в белой рубахе. И волосы назад поправляет. Он, знаешь, на Есенина похож. По правде, я уж и лицо его не вспомню, Есенин перед глазами встаёт. И вот, бывает, замечтаюсь, сплю почти, а потом очнусь, а передо мной могила и руки мои скрюченные, в пятнах. И сердце будто останавливается.
Бабушка сделала глубокий вдох.
- И думаю: «Может, шут с ним, пусть и не заводится». Но потом страх накрывает, и оно в груди подпрыгивает. Сколько раз в голове вертела, как бы всё сложилось… Детишек бы нарожала, у него ведь братья старшие на фронте погибли, он хозяином дома остался. Видела на углу большой дом с самыми красивыми наличниками? Там племянница его теперича…
- Ты же говоришь: всё к лучшему? - перебила Лиза дрожащим голосом.
- Ну, это я потом поняла, - снова вздохнула бабушка. - Когда ты родилась.
- А что случилось, когда я родилась?
Бабушка сощурилась с непониманием.
- Почему ты решила, что всё к лучшему? - уточнила Лиза.
- Ну как же. Взяла тебя на ручки, ты глазки в кучку собрала и так улыбнулась!
Бабушкины глаза засияли.
- А что, дед и папа не улыбались? - спросила Лиза.
- Улыбались. Но ты-то особенная.
С одной стороны, Лизе не хотелось разочаровывать бабушку, а с другой - вот так запросто согласиться с ней казалось нескромным и даже нечестным.
- Чем я особенная?
Бабушка с досадой махнула на неё рукой.
- Ну, ты видишь Наташку, Ленку?
- Вижу.
- Ты же не такая, не обычная!
- Ну, все разные. А для их бабушек они наверняка особенные.
- Не особенная так не особенная, - рассердилась бабушка. - Зачем мне тебя уговаривать?
И она ушла.
Лиза осталась на террасе одна. Бабушкина история произвела сильное впечатление. «Как же так? Почему?» - вопрошала она красавицу Гончарову, которой тоже наверняка было, что поведать о непростой женской доле. Расцветший за окном жасмин наполнял комнату сладчайшим ароматом, а у Лизы на душе было горько-горько.
Месяц пролетел гораздо быстрее, чем Лиза ожидала. Но она устала от бабушки и её неуёмной любви. Ей хотелось на волю, к предателям Лёшке и Наташке и, конечно, к Ване, в чувствах к которому пока было трудно разобраться.
В день отъезда сразу заметила, что у бабушки глаза заплаканы. Да, надо было встать пораньше и уехать до перерыва. Но уже поздно.
Бабушка собирала бесконечные кульки с пирожками и шмыгала носом.
- Разреши проводить, - в который раз попросила она.
- Да не надо, ба, говорю же. Я быстро хожу, не умею медленно.
- Ладно, - сдалась бабушка. - Ну, хоть посидим на дорожку.
Лиза, не снимая рюкзак, послушно села за уличный стол. Ночью прошёл сильный дождь, пахло червяками и лягушками. Тяжёлое, хмурое небо будто собиралось с силами для очередного полива.
- Зонтик взяла? - в десятый раз спросила бабушка.
- У меня капюшон, - в десятый раз ответила Лиза.
- Какая ж ты красавица выросла, - покачала головой бабушка. - А я с самого начала знала, как тебя, вот такую, на руки взяла, так и поняла, что красавица вырастит.
Лиза вздохнула. И бабушка тоже.
- Как я о девочке мечтала, как мечтала… Ты не представляешь. Но мы из деревни-то уехали, а в коммуналке что? Родила мальчика, а потом Витенька сказал: всё, баста. Квартиру последние получили, выпросила ещё ребёночка, а выносить уже не смогла.
- Почему?
- Потому что аборты делала. Не один раз. Знаешь, что это такое?
Лиза кивнула.
- Грех великий. Вот за него, видать, единственного сыночка похоронила. Я уж и не чаяла прощения вымолить, а потом ты на свет появилась, радость моя единственная. Как мы с тобой на этой дачке дружили, помнишь? Маленькая была - ты ко мне в кровать приходила, ухо к животу приложишь и слушаешь, как там ужин ворочается. По грибы ходили, по землянику, ты мне букетики собирала и открыточки со стихами подписывала. Храню все твои открыточки. Какое же хорошее время было. Помнишь, как мы за фильмишками семечки лузгали? В карты резались. Сухари с сахаром грызли. А как ты в больницу загремела, помнишь?
Лиза кивнула.
- Как это называлось-то?
- Пневмония.
- Да-да. Страху натерпелись. Куда, к кому бежать, всех на уши поставили, а толку ноль. Температура шпарит, а ты вся синюшняя, даже на бочок повернуться больно. Я вспомнила, что маменька моя, когда я родилась, роды-то тяжёлые были, я сразу при смерти оказалась, так вот маменька дала обет мясо не есть, и я сразу на поправку пошла. Я тоже решила так. Только к мясу-то я не очень, решила от сладкого отказаться. Я ж какая сластёна была, все зубы растеряла. И как только я это придумала, звонит твоя мамочка: температура снизилась! Представляешь, чудеса какие!
- А диабет?
- Про диабет я придумала, да, - бабушка явно гордилась своей находчивостью. - И снова мы с тобой славно зажили. А сладкого мне совсем не хотелось, только сон этот проклятый замучил.
Бабушка погрустнела.
- А потом ты выросла и забыла бабку. Папочка твой за вареньями и соленьями заедет - и на том спасибо. Стала я потихоньку на тот свет собираться. Уж и сердце шалит, и то, и сё, в поликлинику ходить забросила. «Господи, - говорю, - дай мне мою деточку напоследок повидать. А то ж нам на том свете не свидеться». И тут папочка твой звонит. Я, как услышала, что ты ко мне на месяц едешь, чуть голову не потеряла. Такая милость, такая милость… Ну беги, родненькая, а то опоздаешь.
Лиза поднялась. Она бы обняла бабушку, но та не двигалась с места. Лицо её вдруг показалось Лизе каким-то необычным, будто в маске.
- Я ещё приеду, - сказала Лиза, - обещаю.
Бабушкины глаза загорелись, и маска пропала.
- Ну, пока, - Лиза ещё помедлила.
- С Богом, родненькая, - улыбнулась бабушка. - Позвони, как доберёшься.
Лиза помахала рукой, по пути заглянула в будку к Урфину, у калитки на секунду замялась - обернуться или нет, почему-то не обернулась.
Обнявшись с родителями, Лиза поспешила набрать бабушке. Ответил незнакомый мужской голос, представился врачом скорой помощи и сообщил, что бабушка только что найдена без сознания на могиле Ивана Копанина.
- Без сознания? - переспросила Лиза.
- Она умерла, - уточнил доктор.
Родители не взяли Лизу с собой. Она позвонила Ване, и он тут же приехал. Они шли по беззаботной летней Москве, и Лиза не могла поверить, что ещё утром она была в деревне и разговаривала с бабушкой. Она рассказала Ване обо всём. За исключением того, что бабушка считала её особенной.
На отпевании она показалась Лизе мирной и даже радостной. «Видимо, на сей раз страх не успел накрыть», - предположила Лиза. Ей же становилось страшно при мысли о том, что летней ссылки могло и не случиться.
На бабушкиных коленях лежали стопки писем. Одно, развёрнутое, соскользнуло на пол. Лиза подняла его.
«Дорогая Нинуля, гулял сегодня по нашему парку, посидел немного в той беседке, где мы танцевали… Постоял у высокой берёзы, где мы разговаривали. Она наверняка запомнила твой звонкий смех, и я призывал её в свидетели, что мне не приснился тот чудесный осенний вечер…
Жёлтые листья на мокром асфальте,
Чёрные туфли, синее платье,
Рыжие кудри, тёмное небо…
Что это? Скажешь? Быль или небыль?
С надеждой на скорую встречу,
Витя»
Бабушка забормотала во сне, и Лиза поспешила выйти. Долго не могла уснуть. Неужели эти стихи посвящены её бабушке, той самой, что храпит с открытым, беззубым ртом? Как это уложить в голове? Наверное, и у бабушки не укладывается. Что же из этого следует? Не понятно. Но Лизе нравилось, когда что-то не вмещалось, не сходилось.
На следующее утро она попросила у бабушки и письма, и фотографии. Бабушка была счастлива:
- Да забирай все. Ни к чему они мне.
- Как ни к чему? - удивилась Лиза.
- Да не буду я их больше доставать, бери-бери, забирай с собой.
Лиза весь день читала письма и разглядывала фото, отбирала те, которые подойдут для публикации в инстаграмме, составляли из них пары. «Это будет бомба!» -предвкушала она. Прадед и правда оказался красавцем. «Ему бы в кино играть», - думала Лиза. А какие письма, стихи - мечта! Но и бабушка ему под стать. Лиза долго вглядывалась в единственную фотографию, где они смотрят друг на друга: у деда взгляд прямой, а у бабушки робкий, с затаённой печалью или даже укором.
Бабушка вскоре убедилась, что Лиза не страдает из-за Лёшкиной измены. А уж когда она узнала, что Лиза каждый день переписывается с Ваней, то пришла в такое прекрасное расположение духа, что без конца напевала какие-то народные песенки:
…Как хотела ж меня мать
Да за другого отдать,
А тот другий ходит за подругой,
Ох, не отдай меня мать.
Да, в эпистолярном жанре Ваня явно чувствовал себя уверенней. Каждый вечер Лиза читала, хихикая, его остроумные отчёты о найденных на свою голову приключениях, да и стихи не заставили себя ждать. На вкус Лизы, вполне годные стихи.
Деньги на смс скоро закончились, и Лизе пришлось мириться с родителями. Во время разговора почувствовала, как они соскучились, но не стала проситься домой раньше срока.
Ваня бы, наверное, приехал снова, но Лиза не приглашала, а он не напрашивался.
Лёша один раз написал: «Привет, как ты там?»
«Хорошо, а это кто?» - ответила Лиза, хотя узнала его номер.
«Лёша».
Лиза не ответила, и он через час перезвонил. Поболтали, как ни в чём не бывало.
Бабушка за обедом полюбопытствовала, с кем она разговаривала.
- С Лёшкой, - ответила Лиза. Самолюбие её ликовало.
Бабушка всплеснула руками.
- Ну его, не нужен он тебе! Послушай бабку, бабка на свете пожила.
- Да я же не замуж за него собираюсь, мы просто поговорили, - пожала плечами Лиза.
- Просто да не просто. Я вот так жениха профукала. На красавчика променяла.
- Это который посол или генерал? - усмехнулась Лиза.
- Не посол и не генерал, простой паренёк, из этой деревни.
Бабушка села за стол и принялась соскребать с белой скатерти какие-то присохшие к ней крошки. Серьёзный тон её голоса заставил Лизу остаться и послушать.
- Лет с трёх мы с Ванюшей дружили. Оккупацию бок о бок пережили, он меня от фашистов берёг. Однажды в лесу прятались, мёрзли, он мне руки отогревал. Благодаря ему, они только к старости скрючились, а то бы наверняка о́тняли. А после войны братишка мой на мине подорвался. И вскоре узнали, что отца нам не дождаться. Мамочке невмоготу стало в деревне, в город собралась, а этот дом своей сестре оставила. Это мне четырнадцать было. И с Ванюшей договорились, что, как восемнадцать стукнет, приеду и свадебку сыграем. К шестнадцати я расцвела, и женихи повадились. Но твой прадед всех перещеголял. Москвич, красавец, книжек гору прочёл и в институте выучился. Ещё и стихи писал. За ним девки так и увивались, а он на мою красоту позарился.
Бабушка резко погрустнела.
- Ну, думаю, кто ж от таких отказывается. Глупенькая была, а подсказать некому было. Мамочке он так нравился, так нравился…
Бабушка примолкла.
- Ты его не любила? - тихо спросила Лиза.
- Любила, наверное… Когда о ком-то заботишься, хочешь - не хочешь, полюбишь. Сыночка хотела Ваней назвать, но дед сказал, что будет Владимир, в честь Ленина. Он всё о социализме мечтал. Да и не просто мечтал, а строил его. Квартиру мы последние получили, хотя он уже начальником был. Тяжко было в коммуналке, соседки завидовали, что муж у меня такой видный, всё чего-то пытались подсуропить. Слава Богу, в детсад устроилась: и Володя рядом, и деток много.
Бабушка снова замолчала.
Лиза знала, что в детском саду бабушку очень любили, и некоторые воспитанники до сих пор поддерживали с ней связь и даже приезжали поздравить с днём рожденья. Лизу это смешило, она называла их «детсадовские деды и бабули».
- Но сыночка я, конечно, больше любила, - продолжила бабушка. - И сама же его в могилу свела.
- Он же от инфаркта умер, - напомнила Лиза.
- Да, от инфаркта. Но это я его с детства закармливала. Кашу не осиливает, я ему туда варенья… И пихаю. Вот желудок ему испортила.
- Желудок с сердцем не связаны, - возразила Лиза.
- Всё в организме связано, - вздохнула бабушка.
- А мамочка-то, Царство небесное, Володеньку почти и не видела. Она после нашей свадьбы в деревню вернулась, меня звала погостить, а я отговаривалась, боялась с Ванюшей встретиться. Уж когда Витенька преставился, тогда приехала. От соседки узнала, что Ванюша меня долго ждал, да и потом, когда всё узнал, не женился. Я его уже на полвека пережила. Полвека. Хожу на его могилку, здесь, недалеко… Сяду рядышком, глаза закрою и мечтаю, будто мне восемнадцать и я еду к нему на поезде. В своём синем платье, ветер из причёски кудри выбивает, а он на платформе ждёт - в белой рубахе. И волосы назад поправляет. Он, знаешь, на Есенина похож. По правде, я уж и лицо его не вспомню, Есенин перед глазами встаёт. И вот, бывает, замечтаюсь, сплю почти, а потом очнусь, а передо мной могила и руки мои скрюченные, в пятнах. И сердце будто останавливается.
Бабушка сделала глубокий вдох.
- И думаю: «Может, шут с ним, пусть и не заводится». Но потом страх накрывает, и оно в груди подпрыгивает. Сколько раз в голове вертела, как бы всё сложилось… Детишек бы нарожала, у него ведь братья старшие на фронте погибли, он хозяином дома остался. Видела на углу большой дом с самыми красивыми наличниками? Там племянница его теперича…
- Ты же говоришь: всё к лучшему? - перебила Лиза дрожащим голосом.
- Ну, это я потом поняла, - снова вздохнула бабушка. - Когда ты родилась.
- А что случилось, когда я родилась?
Бабушка сощурилась с непониманием.
- Почему ты решила, что всё к лучшему? - уточнила Лиза.
- Ну как же. Взяла тебя на ручки, ты глазки в кучку собрала и так улыбнулась!
Бабушкины глаза засияли.
- А что, дед и папа не улыбались? - спросила Лиза.
- Улыбались. Но ты-то особенная.
С одной стороны, Лизе не хотелось разочаровывать бабушку, а с другой - вот так запросто согласиться с ней казалось нескромным и даже нечестным.
- Чем я особенная?
Бабушка с досадой махнула на неё рукой.
- Ну, ты видишь Наташку, Ленку?
- Вижу.
- Ты же не такая, не обычная!
- Ну, все разные. А для их бабушек они наверняка особенные.
- Не особенная так не особенная, - рассердилась бабушка. - Зачем мне тебя уговаривать?
И она ушла.
Лиза осталась на террасе одна. Бабушкина история произвела сильное впечатление. «Как же так? Почему?» - вопрошала она красавицу Гончарову, которой тоже наверняка было, что поведать о непростой женской доле. Расцветший за окном жасмин наполнял комнату сладчайшим ароматом, а у Лизы на душе было горько-горько.
Месяц пролетел гораздо быстрее, чем Лиза ожидала. Но она устала от бабушки и её неуёмной любви. Ей хотелось на волю, к предателям Лёшке и Наташке и, конечно, к Ване, в чувствах к которому пока было трудно разобраться.
В день отъезда сразу заметила, что у бабушки глаза заплаканы. Да, надо было встать пораньше и уехать до перерыва. Но уже поздно.
Бабушка собирала бесконечные кульки с пирожками и шмыгала носом.
- Разреши проводить, - в который раз попросила она.
- Да не надо, ба, говорю же. Я быстро хожу, не умею медленно.
- Ладно, - сдалась бабушка. - Ну, хоть посидим на дорожку.
Лиза, не снимая рюкзак, послушно села за уличный стол. Ночью прошёл сильный дождь, пахло червяками и лягушками. Тяжёлое, хмурое небо будто собиралось с силами для очередного полива.
- Зонтик взяла? - в десятый раз спросила бабушка.
- У меня капюшон, - в десятый раз ответила Лиза.
- Какая ж ты красавица выросла, - покачала головой бабушка. - А я с самого начала знала, как тебя, вот такую, на руки взяла, так и поняла, что красавица вырастит.
Лиза вздохнула. И бабушка тоже.
- Как я о девочке мечтала, как мечтала… Ты не представляешь. Но мы из деревни-то уехали, а в коммуналке что? Родила мальчика, а потом Витенька сказал: всё, баста. Квартиру последние получили, выпросила ещё ребёночка, а выносить уже не смогла.
- Почему?
- Потому что аборты делала. Не один раз. Знаешь, что это такое?
Лиза кивнула.
- Грех великий. Вот за него, видать, единственного сыночка похоронила. Я уж и не чаяла прощения вымолить, а потом ты на свет появилась, радость моя единственная. Как мы с тобой на этой дачке дружили, помнишь? Маленькая была - ты ко мне в кровать приходила, ухо к животу приложишь и слушаешь, как там ужин ворочается. По грибы ходили, по землянику, ты мне букетики собирала и открыточки со стихами подписывала. Храню все твои открыточки. Какое же хорошее время было. Помнишь, как мы за фильмишками семечки лузгали? В карты резались. Сухари с сахаром грызли. А как ты в больницу загремела, помнишь?
Лиза кивнула.
- Как это называлось-то?
- Пневмония.
- Да-да. Страху натерпелись. Куда, к кому бежать, всех на уши поставили, а толку ноль. Температура шпарит, а ты вся синюшняя, даже на бочок повернуться больно. Я вспомнила, что маменька моя, когда я родилась, роды-то тяжёлые были, я сразу при смерти оказалась, так вот маменька дала обет мясо не есть, и я сразу на поправку пошла. Я тоже решила так. Только к мясу-то я не очень, решила от сладкого отказаться. Я ж какая сластёна была, все зубы растеряла. И как только я это придумала, звонит твоя мамочка: температура снизилась! Представляешь, чудеса какие!
- А диабет?
- Про диабет я придумала, да, - бабушка явно гордилась своей находчивостью. - И снова мы с тобой славно зажили. А сладкого мне совсем не хотелось, только сон этот проклятый замучил.
Бабушка погрустнела.
- А потом ты выросла и забыла бабку. Папочка твой за вареньями и соленьями заедет - и на том спасибо. Стала я потихоньку на тот свет собираться. Уж и сердце шалит, и то, и сё, в поликлинику ходить забросила. «Господи, - говорю, - дай мне мою деточку напоследок повидать. А то ж нам на том свете не свидеться». И тут папочка твой звонит. Я, как услышала, что ты ко мне на месяц едешь, чуть голову не потеряла. Такая милость, такая милость… Ну беги, родненькая, а то опоздаешь.
Лиза поднялась. Она бы обняла бабушку, но та не двигалась с места. Лицо её вдруг показалось Лизе каким-то необычным, будто в маске.
- Я ещё приеду, - сказала Лиза, - обещаю.
Бабушкины глаза загорелись, и маска пропала.
- Ну, пока, - Лиза ещё помедлила.
- С Богом, родненькая, - улыбнулась бабушка. - Позвони, как доберёшься.
Лиза помахала рукой, по пути заглянула в будку к Урфину, у калитки на секунду замялась - обернуться или нет, почему-то не обернулась.
Обнявшись с родителями, Лиза поспешила набрать бабушке. Ответил незнакомый мужской голос, представился врачом скорой помощи и сообщил, что бабушка только что найдена без сознания на могиле Ивана Копанина.
- Без сознания? - переспросила Лиза.
- Она умерла, - уточнил доктор.
Родители не взяли Лизу с собой. Она позвонила Ване, и он тут же приехал. Они шли по беззаботной летней Москве, и Лиза не могла поверить, что ещё утром она была в деревне и разговаривала с бабушкой. Она рассказала Ване обо всём. За исключением того, что бабушка считала её особенной.
На отпевании она показалась Лизе мирной и даже радостной. «Видимо, на сей раз страх не успел накрыть», - предположила Лиза. Ей же становилось страшно при мысли о том, что летней ссылки могло и не случиться.