(no subject)

[yuhrnikke]

НЕВЗОРОВСКИЕ СРЕДЫ

2 ИЮНЯ 2021, 21:05
Александр Невзоров, публицист
Ольга Журавлева

<...>
― ...кто сидел в моём кресле?

― Боже мой! И поломал его?

― Кто сидел? Я подозреваю, что сидел Чубайс. Его пугали. Его, судя по всем сильно...  ...участникам Петербуржского экономического форума... ...все они, вместо того, чтобы тусоваться там, тусуются здесь, демонстрируя все виды крупной, мелкой лжи, лицемерия, желания партнерам, чтобы они сдохли, которое читается в глазах. Но это ладно.

Спасибо, что не сажали Лаврова в моё кресло. Потому что очень мне понравился пассаж Лаврова на этой неделе, когда он вдруг, а он вообще похож на хорошо эпилированного кота обезумевшего, и он вдруг выкатил НАТО предъяву по поводу того, что вот он чувствует и понимает, что у НАТО есть какие-то злонамеренные планы в отношении России, потому что НАТО всё ближе и ближе. И вот чего это они тут кучкуются у границы? Что они все тут в своих касочках собрались вокруг России? Вот примерно так же на этой неделе, такое же абсолютно недоумение выказывал пьяный маньяк Болков, который в Екатеринбурге на этой неделе затеял стрельбу с балкона и ухитрился пострелять довольно много народу. Он тоже увидел СОБР, увидел полицейские подразделения, оцепившие дом, из которого он расстреливал прохожих. Тоже начал возмущаться и недоумевать, а чего это они все здесь собрались в своих касочках и бронежилетиках? Чего это они это все здесь хотят? Вот мало места им, что они все пришли в мой двор? Он тоже подозревал, Болков, что у этих ребятишек в бронежилетах в отношении него какие-то злонамеренные планы и тоже удивлялся, вероятно. И, как выяснилось, его подозрения были не напрасны. Вот Россия так долго мечтала казаться опасной, страшной и невменяемой, она так хотела стать пугалом и так много для этого сделала, что дождалась НАТО у самых границ. И ей, наконец, поверили, что она такая страшная. И непонятно, что в этой ситуации смущает Лаврова?

Ещё мне очень понравилось, что все практически сейсмические станции России зафиксировали на этой неделе дикую дрожь со стороны Беларуси. Это колбасило Лукашенко. Дело в том, что этот тип получил приглашение в Крым от Путина. И лететь ему пришлось бы, если бы он принял это приглашение, а он принял, ― лететь ему придётся над Украиной. А у Украины тоже есть небо, истребитель, диспетчер и телефонный аппарат. И вот больше ничего для принудительной посадки любого пассажирского самолёта, собственно, не требуется. И, как выяснилось, этот финт с принудительной посадкой, он доступен абсолютно любому идиоту, у которого есть истребитель. Самолёт сажается, а потом из этого самолёта либо за ухо, либо за ус извлекается нужный пассажир. И у Лукашенко, конечно, не зря играет очко. Я не думаю, что Зеленский на это решится, но он мог бы посадить этот аэроплан с Лукашенко на любом украинском аэродроме. Это был бы очень красивый трюк, и никакой войны, кстати говоря, в результате этого не было бы, потому что Минск мгновенно бы утонул в ликующем карнавале, где сплелись бы все ― и бывшие омоновцы, и протестанты, министры и бизнесмены. Это был бы месячный карнавал счастья, а мир бы ржал от этой ситуации. Единственно, кого жалко, это дезинфекторов, которым пришлось бы основательно обрабатывать салон после того, как оттуда вывели бы ещё Лукашенко. Оля, я ещё начинаю любить своих подписчиков.

― Да что вы?

― Да. Это странное событие произошло. Они мне все больше начинают... я серьёзно говорю. Я бы, конечно, украл эту остроту, но её украсть невозможно, потому что автор её прямо в комментариях расположился. Мало того что в эту жестокую пору вот Женя Ройзман уже сообщил, что у него рюкзачок собран, телефоны все побиты, симки уничтожены. В эту жестокую пору подписаться на «Невзоров ТВ» ― это вообще большое мужество. Вот кто-то в комментариях, по-моему, к последнему «Наповалу» замечательно написал загадку: «Чем отличается Настя Рыбка от Саши Лукашенко? Только ценой. Потому что Рыбка на яхте у Дерипаски не смогла заработать пятьсот миллионов долларов, а Лукашенко на яхте у Путина каким-то образом смог».

― Профессионализм, что вы хотите!

― Нет, это не профессионализм, это действительно чисто такой воспитанник уже невзоровский настоящий. Я горжусь теперь своими подписчиками.

Ты знаешь, что у нас был День защиты детей, Оля, вчера, очень пафосно и очень трогательно отмечавшийся. И надо сказать, что этот день, который имеет значение не столько для самих детей, сколько для детей, которые стали повзрослее, которые начали что-то понимать. И вот, например, двенадцать, тринадцать, четырнадцать лет ― это очень сложный возраст, и детей надо, что называется, защищать, прежде всего от самих себя. И вот в СССР, о котором сейчас все так любят поговорить, дети были очень надёжно защищены от самих себя. Вот на досуге поднимите постановление №3/598 СНК СССР. Называется оно: «О мерах по борьбе с преступностью несовершеннолетних». Советский закон разрешал расстреливать детей с двенадцати лет с 35-го года. То есть это авторство Сталина, разумеется, хотя подписано Молотовым и всесоюзным старостой Калининым. Причем за всё что угодно ― от растаскивания вагонов до заболевания венерической болезнью ― вот за это тоже расстреливали двенадцатилетних. Это к вопросу о защите детства в том СССР, которой сейчас всем кажется такой землей обетованной и таким местом, где обитают только мечты.

Кстати, пришёл вопрос. Сразу отвечу. Про детей и слезинки, про то, как надо к этим слезинкам относиться. Пришёл вопрос по поводу Достоевского. Я искренне совершенно убеждён, что это совершенно занудный пафосный бред, на который точно не стоит тратить время. И я подозреваю, что примерно то же самое думают все, но просто не решаются сказать. И если бы Федор Михайлович, маньяк и педофил, не стал в своё время проектом Третьего отделения, который был предназначен для борьбы с атеизмом, дарвинизмом, просвещением ― потому что можно посмотреть даты выходов его романов: они чётко приурочены к тем или иным выходам книг Дарвина и других просветителей Запада. Вообще, если бы не было в своё время в проект вложено столько и столько страсти, чтобы убедить всех, что это и есть гений, то, вероятно, он мало бы котировался и сегодня, примерно так же, как все скучные литераторы того времени.

― Я хотела вернуться к защите детей. У нас перед днём защиты детей одна такая фирма, которая производит всякую бытовую химию, выбирала самый худший школьный туалет России. Все повеселились, все поглядели. Победитель получит ремонт этого самого туалета. А потом настал день защиты детей и, наконец, вопросами детства занялось Минпросвещения. И что они пообещали к 2024 году в школах?

― Они пообещали сделать из этих туалетов театры.

― И спортклубы.

― И главные роли, вероятно, будут отведены унитазам. Мне не понравился этот конкурс, потому что он целиком лицемерен. Вот все самые те настоящие школьные гальюны, там, где нет канализации, не были представлены. Понятно, что эта милая контора просто не берётся поправлять такое, и что они готовы навести только некий марафет...

― Что бы там было что-то хотя бы. Александр Глебович, ещё один нюанс вы заметили? Была такая публикация, кто-то тщательно подсчитал, чуть ли не Шпилькин великий, что коррелируются наиболее чудовищные эти туалеты, которые победили в конкурсе, с теми школами, которые лучше всего голосовали за Конституцию?

― Я думаю, что если мы исследуем ещё более очковые школы, ещё более безнадежные сортиры, мы увидим цифры ещё выше, даже выше сто сорок шесть. У нас, Оля, есть запреты. Их много, их много новых.

― Это наша рубрика ― «Новости запретов».

― Есть такой... который должен вроде бы защищать бизнес. И вот вдруг, ― я не знаю, с какого перепугу его прорвало, ― он решил запретить в России самогонные аппараты.

― Точнее, их открытую продажу. Подпольную оставить.

― То есть вообще, по сути дела, привести к запрету самогонных аппаратов. А это самый главный символ народной самостоятельности. Потому что те герои 91-го года, августа, они ведь гибли и за право установки самогонных аппаратов тоже, потому что это казалось невиданным проявлением свободы и дерзости. В СССР за эти самогонные аппараты давали огромные сроки. И то, что было отвоевано в августовские дни 91-го года, потом закреплено в 93-м, во многом это касалось именно самогонных аппаратов. Это было символом независимости от алчного, порочного и очень глупого государства. Потом ещё один замечательный запрет, который мне очень лично понравился. Необходимо запретить, и, вероятно, это осуществится ― кока-колу, батончики «Марс» и всё, что касается продукции фирмы «Нестле».

― Как нездоровые продукты.

― Почему? Это не соответствует генетической памяти россиян. Они вообще очень любят все поговорить о генетической памяти, причём чем меньше человек имеет представления о законах генетики, тем больше он любит поговорить о генетической памяти. А автором этой инициативы является Онищенко, у которого познания в области генетики, судя по всему, строго нулевые. Ну вот по мысли этого мечтателя всё должно вернуться в рамки генетически проверенного советского питания, которое было очень важной скрепой, очень важным идеалом. И Оля, как ты знаешь, я величайший специалист по части советского питания.

― Позднесоветского, я бы сказала.

― Такого количества репортажей и материалов, какое в своё время сделали «600 секунд» об этом, о советском питании, что дало мне возможность изучить его во всех нюансах, наверное, не сделал никто. И вот я могу сказать, что батончики «Марс», их тлетворность ― это всё-таки менее вредная штука, чем тухлые свиньи в гуляшах, рагу, в прочей дряни.

Я помню тот материал, с которого вообще началась настоящая большая слава «Секунд», когда усеянный гнилыми, зелёными уже свиньями мясокомбинат в Ленинграде готовил эти туши для переработки на зельц и на колбасу. Они были все очень основательно протухшие, но они все шли в народное питание. И тогда этот материал поставил на уши и вызвал практически бунт в городе. И все секретари обкомов и горкомов летели со своих мест. Ну у меня началась тогда долгая война с мясокомбинатом. И у меня появилась возможность выяснить, что такое было советское питание. Причем это был Ленинград, это была не какая-нибудь Верхнежопинка, это был Ленинград с призовым знаменитым мясокомбинатом. Я помню, мы туда проникали по-всякому. Мы ломали автомобилем шлагбаум. Мы перебирались через забор. Мы переодевались «Скорой помощью». Я изучил там всё. Я помню визит ночью в колбасный цех. Там такие, диаметром, наверное, метров семь огромные чаны с так называемым «первым сосисочным замесом». Этот первый сосисочный замес разгоняется до большой скорости и переходит под нож второго сосисочного замеса. И первый сосисочный замес был целиком покрыт чёрной, шевелящейся, голохвостой писклявой массой крыс. И этот вид замеса начинал движение энергичнее, и тогда эти крысы втягивались в эту сосисочную массу, чтобы замеситься в ней вместе со своими лапками, оскаленными зубками и уйти в следующую мясорубку. Разумеется, там оставались какие-то крупные фракции: кусочки шкуры, коготки, лапки, зубки, которые потом служили украшением уже для отдельных сосисок.

Я помню, например, прекрасные советские конфеты. Мы делали очень много репортажей по этому поводу. Вот в этих роскошных конфетах можно было найти окурки, пионерские значки, обрывки фольговых пробок от портвейна, ногти, как в виде обстрига, так почему-то и целиком. И до сих пор для меня осталось только загадкой, как в конфете могли оказаться человеческие зубы. Если бы она была кусанная ― всё понятно, но она была в девственной шоколадной глазури. Несколько было конфет. То есть принесли целую партию, и в пяти или шести из них обнаружились человеческие зубы.

Потом ещё был уникальный по своему вкусу советских хлеб. Этот хлеб имел непередаваемую гамму вкусов, неповторимую. Вот сейчас его не воссоздать. Дело в том, что в этом хлебе был очень высокий процент голубей. Вот кто снимал когда-нибудь на элеваторах, видел эти тоже огромные чаши, многотонные чаши зерна, которые уходят под своей тяжестью в нижние жернова и, разумеется, на этом зерне сидит опять-таки толстенный слой голубей. Они все абсолютно смертники. Потому что масса оседает неравномерно, возникают всякие водоворотики, бурунчики в этом зерне. И туда один за другим исчезают голуби. Но там жернова, и эти жернова перемалывают голубей вместе с их клювами, какашками и перышками в голубиную муку. Эта мука смешивается с пшеничной или с ржаной и, благодаря тому, создаётся уникальный, неповторимый, неподражаемый вкус советского хлеба.

То есть мы понимаем, что советские продукты обладали совершенно невероятными качествами. И это, ещё раз повторяю, Ленинград, это Петербург, это один из главных городов страны.

И вот наш режимчик, который всё больше и больше увлечён массовыми репрессиями, он, по-моему, мечтает вернуть страну именно к этому идеалу. И да, всех выкашивает, действительно. И вот, что называется, жуть стала лучше, жуть стала веселее. Причем уже всем понятно, что бояться бессмысленно, потому что кем бы ты ни был, что бы ты ни делал, придут всё равно. И сейчас мы видим, как на карте с огоньками гаснут последние огоньки мысли, закрываются редакции хороших новостных порталов, которые были чуть-чуть не так лояльны, чисто оппозиционными. Разумеется, бедняга Пивоваров, который угодил под арест и бедняка Гудков ― это тоже весьма и весьма условные оппозиционеры. Но гребут всех. И совершенно неправильно думать, что это перед выборами некая зачистка, а потом все эти государственные вампиры вдруг порозовеют, смоют трупные пятна, сходят к дантистам, удалят вампирские клыки и станут какими-то другими людьми. Вот абсолютно надеяться на это не надо. Давильня не прекратится. Вот создан этот абсолютно избыточный, гигантский неподражаемый давильный всего живого аппарат, который плодит и плодит уголовные дела, плодит и плодит обыски― ещё не расстрелы, но всё впереди.

Во-первых, потому что ничего больше эти люди делать не умеют, а послужить отечеству им хочется, я их понимаю. И они, кстати, избрали абсолютно верный путь, потому что этому отечеству только таким образом служить и можно. Это действительно страна посадок, страна пыток, страна опричнины, страна гэбэ, а всё остальное население для того, чтобы гэбэшникам было бы кого пытать и кем заниматься. Просто надо это понимать. Вся эта ахинея, она материализуется и становится для нас для всех правилом жизни. Такое перепроизводство уголовных дел, перепроизводство репрессий. Представь себе, Оля, открылось десять тысяч заводов по производству резиновых вагин и резиновых задниц. Вот овладели бы этой технологией. И тогда это было бы везде. Резиновые вагины были бы в трамваях, они лежали бы кучами на улицах, они были бы везде. Вот это перепроизводство насилия, перепроизводство репрессий мы видим сейчас то же самое. Потому что очень смешно, конечно, когда все думают, что сейчас передавят всякую либеральной мерзость...

― И заживём.

― И затем эти люди обнимутся ― палачики ― распрощаются и уйдут в чеканщики, в водители, в фельдшера. Ничего подобного.

― Надо же ещё велосипедистов репрессировать. Нет-нет, ещё много перспектив. А вы знаете, какой ещё интересный момент, Александр Глебович? Вот сейчас, когда вы говорили о разрешении, приказе расстреливать детей с двенадцатилетнего возраста за определённые преступления, нам тут же написали: «Я жила при СССР и ничего подобного не помню».

― Ну, её не расстреляли, поэтому она и может написать сегодня. Логическая связь элементарная.

― Я на всякий случай обращаю ваше внимание, что речь идёт всё-таки о довольно давних... Если бы вы жили в 30-е годы, может быть, вы действительно, не помните, давно живёте.

― Но, тем не менее, это было абсолютной нормой.

― Но не до 80-х, чуть раньше закончилось.

― Не до 80-х, разумеется. Надо понимать, что единственный продукт, который может производить развитой путинизм ― это посадки невинных, обыски, допросы с избиениями, с унижениями.

― Я как раз говорила о том, что люди наверняка сейчас живущие, ничего такого не замечают.

― Они этого не замечают точно так же, как твоя собеседница...

― Наша зрительница, да.

― Не замечала. А очень многие люди жили и не замечали. Очень многие люди в нацистской Германии не знали про лагеря, им не показывали эти шеренги трупов. Очень многие, кто не верил. Я могу вам сказать, что когда всю эту либеральную мерзость уничтожат, то те, кто сейчас верещат в оргазмическом счастье...  ты посмотри, сколько в них огня, сколько радости, сколько жизни, в пропагандонах, которые рассказывают об арестах Гудкова или того же самого Пивоварова, ― они тоже будут перемолоты.

― Как тот же Ежов, простите.

― Я не удивлюсь, если через пару лет будут мелькать видосики, как Рудольфович Соловьёв прячется в большой доброй Альбац, чтобы согреться в лагере. А Скабеева из одного котелка чайфирит с Женей Ройзманом. Вот не буду я удивлен. Диктатуры никогда не бывают благодарны за верность. Это иллюзия. Они всегда, сожрав дальних, принимаются за ближних. Мы много раз это проходили. И отметим, Оля, что практически то, что я говорю, сбывается с почти математической точностью.

― Многое, многое, Александр Глебович. Поэтому, кстати, конкурс на самый дурной туалет мне тоже навеял ваши обычные рассказы о школах и вообще о Родине.

― У меня тут есть, я ещё припас для тебя всякое веселье. <...> Да, Оленька, я думаю, что каких бы то ни было качественных перемен к лучшему не стоит ожидать, о них следует вообще забыть. Потому что мы только что видали праймериз «Единой России». Я подозреваю, что, конечно, может быть, определённая и большая часть этих голосов была выдоена и выдавлена из бедных, безответных бюджетников, но, тем не менее, мы видим весьма и весьма значительные цифры. И поддержаны этими цифрами, то есть назначены в проходные авторы самых диких, самых людоедских законов и инициатив. Понятно, что в новой Думе новым цветом расцветёт и Терешкова, и Яровая, и Хинштейн, и Боярский ― вот те самые матерые опричники, мракобесы, подхалимы, которые уже изувечили эту бедную страну, её Конституцию так, что она не подлежит восстановлению. Вот к сожалению, Оля, я с тобой редко соглашаюсь, и я понимаю, что ты была права, когда отвечала мне недовольными улыбками на мои разговоры о Москве, ты видела моё отношение к Москве. Но вот, к сожалению, и Питер оказался тоже мифом, фигней. Я его придумал в «Невзоровских средах». Не существует никакого Питера. Его нет. Праймериз «Единой России» позволил выяснить, что Питер такой же совхоз, как и Москва. И абсолютно такое же совхозное мышление. Понимаешь, вот каким-то образом отменить и приветствовать абсолютно неизвестное лицо в этом праймериз было бы гораздо логичнее, потому что если это какая-то закрытая шкатулочка, неизвестно, кто прячется. Есть надежда, что в какой-то момент как чёртик этот человек выскочит и пошлёт всех нафиг. Но когда начинают идти десятки и сотни тысяч голосов за таких отпетых и совершенно явственных мракобесов, как Боярский... Понятно, что это человек, которому мы обязаны, откровенно ему рядом репрессивных законов, в частности, касающихся интернета. По поводу очень высокого градуса поддержки Макарова, там, скорей всего, другое. Председатель закса, я думаю, его просто хотят спровадить куда подальше хоть в Государственную думу, потому что настолько надоевшего персонажа больше нету.

― Александр Глебович, вам не кажется, что вы очень серьёзно относитесь к этой игрушке «Единой России», которой они, конечно страшно гордятся, они говорят: «Мы единственные, кто проводит праймериз, потому что мы храбрые». Ну, это же чистая история про ресурс, ничего больше. Почему вы из этого такую социологию выстроили серьёзную?

― А я выстроил социологию, потому что этот ресурс был обкатан... Что такое праймериз? Это обкатка ресурса, это приручение ресурса, способы использования ресурса. И мы прекрасно понимаем, что то, что сейчас было в эскизе, будет на реальных выборах написано уже монументально и маслом. То есть понятно, что персонажи будут, скорей всего, теми же самыми. И это те же самые персонажи, которые, по сути дела, эти сегодняшние начавшиеся и уже откровенно говорим, что это хроники репрессий сегодня, они их будут поддерживать. Они будут, разумеется, поддерживать церковь, которая тоже считает это своим долгом. Кстати, вспомним чудесную инициативу церкви, она была создана пару лет назад самым, наверное, умным идеологом РПЦ ― про рабов. Это же не случайная была инициатива. Дословно цитирую: «Главная проблема современного православия, и, собственно говоря, России, ― раздался голос церкви, ― что мы разучились быть рабами. Христианство ― это религия сознательного и добровольного рабства». Ну я бы не сказал, что Россия прямо уже совсем разучилась быть рабами, но некоторую квалификацию в этом вопросе утратила. Её, вероятно, вернут. А дальше всё будет по писаному: война, кошмар, распад, или распад, кошмар, война. Но, я думаю, что распад ― это ещё самое оптимистичное из всех прогнозов для России. А потом всё известно и понятно: орды никому не нужных бюджетников, обнищавшие правоохранители...

― Кстати, вооружённые, Александр Глебович.

― Да, картина всё равно будет иной, чем в 90-е годы, потому что на этот раз никто уже ничего не простит и никакого снисхождения, никакой гуманитарной помощи уже не будет. Не прилетят спасать рухнувшую в очередной раз Россию сотни американских самолётов с окорочками и лекарствами, с английскими тёплыми вещами. Не будет норвежских свитеров с медведями - ничего в этот раз не будет. И новый Айвазовский уже не нарисует картину раздачи где-нибудь в Волхове с «Хаммеров» продовольствия под американских флагом. Не будет этого, потому что в 90-е по своей серости и наивности Запад, действительно, полагал, что вот есть подлая КПСС, есть подлое КГБ, которое держит в рабстве и подчинении прекрасный и добрый народ, и что когда этот народ освобождается, надо делать всё, чтобы у него была всё-таки освободиться. Это оказалась иллюзией. Но тогда был «железный занавес» и всё в подробностях было не рассмотреть в деталях, что там такое в СССР. А сейчас всё видно, как на ладони. И видно, что этот кошмар и генерирует, и поддерживает сам народ, и это он формирует из России агрессивное пугало. Есть те, кто вычислили его это основное свойство и умело пользуются. То есть вот ликвидация очередного Сталина или очередного ЦК ничего не даст. Ну будет краткая кровопролитная перестройка, потом самые жирные куски страны растащат по углам чекисты. Через несколько лет они окрепнут, выдвинут своего президента, и всё начнется по новой, может быть, с чуть более новым набором скреп.

― Да вы оптимист, я гляжу.

― Я просто хочу сказать, пусть люди понимают, что на самом деле те, кто будут голосовать за «Единую Россию», будут голосовать за репрессии, за сроки, за пытки, за унижения, за слёзы родных этих людей. Тот, кто будет голосовать за партию Прилепина, он будет голосовать за войну и разруху притом, что даже если, например, «Единая Россия» пролетит, что тоже не исключено, ничего не изменится, ничего не произойдёт. Там четыре уровня защиты. Все функции «Единой России» немедленно перейдут ― не важно ― ЛДПР, коммунистам, прилепалам, «Справедливой России» так называемой и будут исполнятся точно так же. Название партии ― это всего лишь навсегда имя официанта в ресторане власти, это кличка лакея, который выносит горшок хозяина, полный пахучих указаний. И если этот лакей умрёт или споткнется, то этот горшок вынесет другой лакей абсолютно точно таким же образом. Расчёт гениален и прост: проигрывает «Единая Россия» ― её функции обслуживания власти автоматически переходят всяким КПРФ, ЛДПР. Пойми, Оля, мы сидим, не понимаем нерва и звона времени. Вот абсолютно будничной какой-то фигней, даже не стоящей особого упоминания является информация, что в родном близком Минске в зале суда покончил собой человек... пытался покончить собой...

― Страшным способом.

― Опять политический. Которого вынуждали признаться, иначе будут возбуждены уголовные дела на его родственников и даже соседей. Это обыденность сегодня, которая уже сегодня никого не удивляет. И чтобы эти лукашенковские и не лукашенковские суды имели бы возможность осуществляться, чтобы весь этот аппарат имел бы возможность практиковаться в этом кошмаре, чтобы сияли и наручники, и рожи ОМОНа, стоны из изолятора Окрестина раздавались бы погромче, Лукашенко выдано пятьсот миллионов долларов. Это чисто на поддержку репрессий режима. Там в Беларуси нет ничего, кроме этой темы и этой потребности.

― Это очень важно произнести, что эти деньги даются не на помощь бедным добрым белорусским крестьянам...

― Да, да. Это даётся Лукашенко для решения его проблем. Это даётся той самой Россией, у которой нет денег, чтобы сделать дезинфекцию в детской больнице в Тольятти, читала об этом, да?

― Вы знаете Александр Глебович, я почитала по запросу «тараканы в детской больнице», и нашла Воронеж, Хабаровск, Рязань... Так что, в общем...

― Я просто говорю, что вот там сейчас бедные медики, они изощряются. Они прямо в реанимации придумали самопальные ловушки, в которые могут влипнуть примерно сто ― сто пятьдесят тараканов зараз. Но только сто пятьдесят. Потому что на этом клейкая масса заканчивается, и те тараканы, которые придут следующими, они уже свободно бегают по спинкам свои предшественников приклеившихся. Там просто не помещаются все желающие прилипнуть. А вот послеоперационные дети, которые лежат в этих больницах, что дети имеют странную привычку иногда спать с открытыми ртами...

― А иногда в ухо заползают, и это было тоже, к сожалению.

― Они очень часто спят с открытыми ртами. А вот всякие лизоцимы, опиорфины, которые являются мощным бактерицидом, они очень быстро нейтрализуются, и слюна в полупересохшем рту представляет собой некий кисель, компотик для тараканов. И мамаши, естественно, шокируюся, когда приходят и видят, что из ротиков малышей разбегаются испуганные тараканы. Потому что для таракана это ещё стакан компота, которым можно запить обед. Неизвестно, по какому дерьму бегали эти тараканы лапками. Сейчас мы видим, что мамаши, конечно, капризничают. Это у них Лукашенко ещё по стенам в больнице не бегает, который тоже один из самых известных и крупных тараканов современности.

На Алтае у нас мы видим серьёзную необходимость в каком-то денежном вливании. Там тридцать девять стариков и старушек довели до уникальных пролежней в очередном нищем доме престарелых, который пришлось арестовывать целиком и в совершенно лежачем положении голодных и в пролежнях увозить стариков и старушек.

В Тыве, например, там чудесный госзаказ на дрова мне очень понравился. Там Тыва запросила шестьдесят кубометров лиственницы, знаешь для чего? Причём это на улице Сергея Шойгу произошло в одном городке. Дело в том, что государственное казначейство Тывы существует до сих пор без канализации и с печным отоплением. И вот сейчас оно решило, наконец, озаботиться дровами. Это та страна, где сейчас официальным правительственным распоряжением закрыты и запрещены к использованию десятки аэропортов на Севере. Надо понимать, что такое Север. Там нет дорог, там нет шоссе. Там нет автобанов. Там есть то есть возможность долететь на «курурузнике». Они будут использоваться всё равно, потому что других способов сообщения нет.

Ну и, разумеется, в этой конкурентной борьбе между маньяком Лукашенко и больницей в Тольятти за русские пятьсот миллионов долларов побеждает маньяк Лукашенко. Но пока это всё в Беларуси в таком мощном варианте. Но в ближайшем времени и в России...

окончание тут