Александр Кузьменков. СВИДРИГАЙЛОВ: КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ
Предисловие. Зоил из Нижнего Тагила в начале нашей эпистолярной дружбы (июль 2019-го) прислал мне своё достоевское эссе; оно запальчиво и во многом ошибочно, на что я, без ложной деликатности, тогда же указала своему корреспонденту. Нынче отыскала в архивах и перечитала его в раздумье: вот они, тезисы его горестной жизненной философии, предопределившей несчастливый исход. Александр Александрович был из племени проклятых поэтов, увы!
Пишите свои впечатления в комментариях, присовокуплю кое-какие замечания там же.
СВИДРИГАЙЛОВ: КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ
Философские категории в чистом виде усваиваются на редкость скверно. Потому испокон веков существовала необходимость адаптировать их к восприятию большинства, сиречь низвести до уровня притчи. Стало быть, изящная словесность - не что иное как миф, призванный изложить неудобоваримые истины удобоваримым языком. Однако прав был Мишель Лермантов: читатель не понимает басни, если в конце ее нет морали. Видимо, в силу этого прискорбного обстоятельства возник бредовый парадокс: художественные образы - мифы по сути своей - сами обросли мифами. Истеричная потаскушка Катерина Кабанова у нас - луч света в темном царстве; тупая и гебоидная Наташа Ростова - воплощение женственности; самовлюбленный резонер Чацкий… впрочем, и без меня знаете.
Глядя на это сборище ублюдков, мне чаще всего хочется присвоить прокурорские функции. К адвокатуре тянет не в пример реже. Пожалуй, единственный, кого бы реабилитировал с дорогой душой, - так это Аркадий Иванович Свидригайлов, коего полтораста лет винят в невесть каких грехах. Вот ведь незадача: большинство персонажей Достоевского схематичны («люди из бумажки», сказал бы сам Ф.М.), и претензий к ним нет. В кои-то веки удалось выписать живой характер, - а вот поди ж ты: тут же на него всех собак и повесили; сам же г-н сочинитель ничтоже сумняшеся и начал…
Алексей Петренко в роли Свидригайлова
* * *
«Нельзя же так вывести на позор
неповинного человека да еще
с описанием всех душевных его движений».
Д о с т о е в с к и й
Теоретически Свидригайлов - нераскаянный грешник, антипод Раскольникова. Оттого-то на страницах «Преступления и наказания» только ленивый не выкатывал Аркадию Ивановичу предъяву. «Это самый развращенный и погибший в пороках человек из всех подобного рода людей!» - патетически восклицает Лужин (чья б корова мычала). «Это ужасный человек! Ужаснее я ничего и представить не могу...» - вторит ему m-lle Раскольникова. «Я его всего только два раза видела, и он мне показался ужасен, ужасен!» - встревает в разговор m-me Раскольникова (надо полагать, из фамильной солидарности). «И я мог хоть мгновение ожидать чего-нибудь от этого грубого злодея, этого сладострастного развратника и подлеца!» - брызжет слюной их сын и брат (сам-то, надо думать, ангел). «Человек поведения забубенного», - резюмирует мент Илья Петрович (он, кстати, Свидригайлова и вовсе не видал, и фамилию-то насилу вспомнил, ну да за компанию и жид удавился). Короче, хватай мешки, вокзал поехал. Право слово, народный суд образца приснопамятных 70-х. Однако ж там хоть общественные защитники бывали для приличия…
«Мысль моя, формула моя - следующая: подавляющая совокупность фактов против подсудимого, и в то же время нет ни одного факта, выдерживающего критику» («Братья Карамазовы»).
Ваша честь! Уважаемые присяжные! Моему подзащитному предъявлены обвинения в совершении ряда тяжких преступлений: убийстве, доведении до самоубийства и изнасиловании заведомо несовершеннолетней с последующим самоубийством потерпевшей. Однако прежде чем мы коснемся сути дела, позвольте напомнить вам статью 85-ю УПК РФ[1]: доказывание вины состоит в собирании, проверке и оценке - особо подчеркну, проверке и оценке! - доказательств.
Можем ли мы считать доказанным первый эпизод дела - отравление жены моего подзащитного Марфы Петровны Свидригайловой? Свидетельские показания на этот счет дала Авдотья Романовна Раскольникова:
«Ты жену отравил, я знаю, ты сам убийца!.. Ты мне сам намекал, ты говорил об яде… я знаю, ты за ним ездил, у тебя было готово…» (6, V).
Позвольте обратить ваше внимание на следующий факт: фраза эта была произнесена свидетельницей в состоянии аффекта, в тот момент, когда ей, по ее предположениям, угрожало насилие со стороны моего подзащитного. Можем ли мы считать, в соответствии со статьей 88-й УПК РФ, доказательство, добытое подобным путем, достаточным, а тем более достоверным?
Более того, у моего подзащитного не было причин убивать свою жену. Известно, что у Марфы Петровны имелся вексель на 30 тысяч рублей, позволявший ей посадить мужа в долговую тюрьму. Но все трения имущественного характера супруги Свидригайловы урегулировали за год до смерти Марфы Петровны: мой подзащитный в день именин получил от нее в подарок упомянутый вексель, а вместе с ним и «примечательную сумму». Что до состояния покойной, то его унаследовали дети, а мой подзащитный взял себе лишь ту «примечательную сумму», которая была ему подарена. Следовательно, корыстные мотивы исключаются.
Принудить моего подзащитного к убийству супруги могло одно-единственное обстоятельство - требование Авдотьи Романовны Раскольниковой, что и явствует из его показаний:
«Верите ли, я до того тогда врезался, что скажи она мне: зарежь или отрави Марфу Петровну и женись на мне, - это тотчас же было бы сделано!» (6, IV).
Тем не менее, Авдотья Романовна как человек высоких этических принципов не могла выступить инициатором убийства. Таким образом, и личный мотив к совершению преступления отсутствует.
Если речь идет об отравлении, то наиболее популярными ядами во второй половине XIX века были мышьяк и лауданум. Трудно, кстати, предположить, что в русской провинции, где и проживала семья Свидригайловых, можно было достать какое-нибудь более экзотическое снадобье. Признаки острого отравления мышьяком - боли в желудке и рвота; при отравлении лауданумом наблюдаются симптомы, сходные с симптомами тифа. Ни того, ни другого у умершей Марфы Петровны не отмечалось. Позвольте напомнить вам заключение судебно-медицинской экспертизы:
«Медицинское следствие обнаружило апоплексию, происшедшую от купания сейчас после плотного обеда, с выпитою чуть ли не бутылкой вина» (4, I).
Данное заключение позволяет сделать окончательный вывод: Марфа Петровна умерла естественной смертью, и все обвинения в адрес моего подзащитного по меньшей мере беспочвенны.
Точно так же мы не можем считать доказанным второй эпизод дела: доведение до самоубийства дворового человека Филиппа. Против моего подзащитного свидетельствовал Петр Петрович Лужин:
«Вы, конечно… слышали тоже у них об истории с человеком Филиппом, умершим от истязаний лет шесть назад» (4, II).
Тем не менее, в деле имеются показания свидетельницы Раскольниковой, опровергающие показания свидетеля Лужина:
«Этот Филипп был какой-то ипохондрик, какой-то домашний философ, люди говорили «зачитался», и что он удавился более от насмешек, а не от побой господина Свидригайлова» (4, II).
Кроме того, прошу обратить внимание на следующий факт: Петр Петрович Лужин - свидетель небеспристрастный. Являясь женихом Авдотьи Романовны, он последовательно и настойчиво компрометирует в глазах невесты соперника - моего подзащитного, не особо ограничивая себя в выборе средств, чему причиной служат личные неприязненные отношения. Полагаю, суд сочтет возможным рассмотреть вопрос о привлечении Лужина к уголовной ответственности по части 1-й статьи 307-й УК РФ («Заведомо ложные показания»).
Переходя к третьему эпизоду - изнасилованию заведомо несовершеннолетней с последующим самоубийством потерпевшей, - замечу, что версия обвинения всецело строится на показаниях все того же Лужина:
«З д е с ь ж и л а [2], да и теперь, кажется, проживает некоторая Ресслих, иностранка и сверх того мелкая процентщица… У ней жила дальняя родственница, племянница, кажется, г л у х о н е м а я, девочка лет пятнадцати и даже четырнадцати, которую эта Ресслих беспредельно ненавидела и каждым куском попрекала; даже бесчеловечно била. Раз она найдена была на чердаке у д а в и в ш е ю с я. Присуждено, что от самоубийства… Впоследствии явился, однако, донос, что ребенок был… жестоко оскорблен Свидригайловым. Правда, все это было темно, донос был от другой немки, отъявленной женщины и не имевшей доверия; наконец, в сущности, и доноса не было благодаря стараниям и деньгам Марфы Петровны, все ограничилось слухом» (4, II).
О достоверности инсинуаций свидетеля Лужина было сказано выше, и потому не считаю нужным повторяться. Позвольте лишь заострить ваше внимание на следующих словах свидетеля: все ограничилось слухом. В соответствии со статьей 75-й УПК РФ, показания, основанные на догадке, предположении или слухе, являются недопустимым доказательством.
Считаю необходимым напомнить, что, согласно статье 73-й УПК РФ, при производстве по уголовному делу доказыванию подлежит событие преступления, в частности - время и место его совершения. Материалы дела, касающиеся события преступления, крайне противоречивы:
«Вы эту Ресслих знаете?.. Нет, вы что думаете, вот та самая, про которую говорят, что девчонка-то, в в о д е-т о, з и м о й-т о, - ну, слышите ли?» (6, IV).
«Почти жаркий день, праздничный день, Т р о и ц ы н д е н ь. Богатый, роскошный д е р е в е н с к и й к о т т е д ж, в английском вкусе… Он поднялся по лестнице и вошел в большую, высокую залу… Посреди залы, на покрытых белыми атласными пеленами столах стоял гроб… Вся в цветах лежала в нем девочка… Свидригайлов знал эту девочку; ни образа, ни зажженных свечей не было у этого гроба и не слышно было молитв. Эта девочка была самоубийца - у т о п л е н н и ц а. Ей было только четырнадцать лет, но это было уже разбитое сердце, и оно погубило себя, оскорбленное обидой, ужаснувшею и удивившею это молодое, детское сознание, залившею незаслуженным стыдом ее ангельски чистую душу и вырвавшею последний к р и к о т ч а я н и я, не услышанный, а нагло поруганный в темную ночь, во мраке, в холоде, в с ы р у ю о т т е п е л ь» (6, VI).
Даже самый поверхностный анализ материалов дела выявляет как минимум четыре несоответствия в описании события преступления. Первое: из показаний свидетеля Лужина следует, что потерпевшая повесилась на чердаке; из других материалов дела - что она утопилась. Второе: в деле зафиксирован факт похорон потерпевшей в Троицу, то есть на пятидесятый день после Пасхи; вместе с тем материалы дела дважды указывают на то, что потерпевшая покончила с собой зимой или в начале весны. Третье: потерпевшая проживала вместе со своей родственницей Ресслих в Санкт-Петербурге, здесь же и покончила с собой; тем не менее, материалы дела указывают на то, что местом похорон (а значит, и местом совершения преступления) являлась деревня - навряд ли Ресслих при своем неприязненном отношении к племяннице стала бы заниматься транспортировкой трупа. Четвертое: согласно показаниям свидетеля Лужина, потерпевшая была глухонемой; из других материалов дела явствует, что она способна была кричать. Таким образом, проверив и оценив доказательства по третьему и последнему эпизоду дела, мы не можем признать их ни достаточными, ни достоверными.
Уважаемые присяжные! Завершая прения сторон, перед вынесением вердикта считаю своим долгом напомнить: все разумные неустранимые сомнения надлежит толковать в пользу подозреваемого, а недоказанная виновность тождественна доказанной невиновности. Надеюсь, что ваш вердикт будет взвешенным и справедливым. Pereat mundus et fiat justicia!
С уголовщиной, слава Богу, разобрались: полный бред, и ни на грош больше. Что еще? Стандартный набор обвинений: пьянство, разврат и цинизм (ничего-то нет нового под русским солнцем!).
Пьянство? Добродетельная m-me Раскольникова настаивала было на том, что Аркадий Иванович стабильно «находился по старой полковой привычке своей под влиянием Бахуса», да при ближайшем знакомстве с ним выяснилось: почти трезвенник, максимальная доза - от силы полтора стакана шампанского (тоже мне толерантность!).
Разврат? Мне с вас смешно, как говорят в Одессе. Ну, ублудил замужнюю мадаму, - так кто из нас Богу не грешен да царю не виноват? Ну, заворотил подол сенной девке Парашке, - так она ж барина по дурости и обломила. Ну, попытался посягнуть на Дунечку Раскольникову - так тут же пережил не менее сокрушительный облом (кстати, мог бы после истории с Дунечкой утешиться в объятиях уличной певички Кати, - ан нет, предпочел жестокий романс в ее исполнении). На целку своей шестнадцатилетней невесты и вовсе не покушался, ограничился поцелуями (а ведь тоже мог до венца приобщить барышню к тайнам брачныя постели, - мамаша в расчете на дармовые деньги и не тявкнула бы: «это, дескать, твой муж, это так и требуется»). Между прочим, предлагала и Сонечка перепихнуться, чем Бог послал («Если до сих пор я вас мало так благодарила, то… не сочтите…»), - но получила отказ. Может, вспомним еще для полноты картины последний из предсмертных снов Аркадия Ивановича?
«Девочка не спит и притворяется… Что-то нахальное, вызывающее светится в этом совсем не детском лице; это разврат, это лицо камелии, нахальное лицо продажной камелии из француженок… «Как! Пятилетняя! - прошептал в настоящем ужасе Свидригайлов, - это… что ж это такое?» Но вот она уже совсем поворачивается к нему всем пылающим личиком, простирает руки… «А, проклятая!» - вскричал в ужасе Свидригайлов, занося над ней руку» (6, VI).
Либертен отечественного разлива, каким по традиции пытаются представить Свидригайлова, не стал бы от девчонки шарахаться, а устроил бы малолетней шалаве бенефис - на зависть Нуарсею, Бланжи и всей честной компании персонажей де Сада…
Право слово, Свидригайлов - сущий агнец на фоне современников [...]
Да-с, милостивые государи! в старину живали деды веселей своих внучат, но это не про Аркадия Ивановича сказано-с. Всего-то разврату за ним только и числится, что посиделки под шарманку в трактире с грязнотцой-с или на танцевальном вечере-с. Немного-с, милостивые государи, куда как немного-с! А что до грязнотцы, так дело-то известное-с: de gustibus non est…
Что бишь еще, цинизм? Это, вроде бы, бесспорно, да и сам Аркадий Иванович подлил масла в огонь: «отчего ж не быть пошляком, если это платье в наших широтах выгодно носить, а кроме того, натуральную склонность имеешь?» Кто б еще мне объяснил, как пошлость соотносится с любовью к шиллеровской романтике и проникновенными речами о Сикстинской Мадонне? Кто б растолковал, отчего прожженный циник обеспечил чужую, в сущности, девчонку, чтобы не пошла по рукам? Но, сколько помню, этими вопросами никто не задавался. Все, как в анекдоте: сказано - в морг, значит - в морг!
Еще одна любопытная деталь вдогонку. Шестая глава шестой части романа, что повествует о самоубийстве Свидригайлова, нашпигована библейской символикой по самое некуда - вот уж где воистину словечка в простоте не сказано. В гостинице Аркадий Иванович спрашивает телятины и чаю. Священник Н. Епишев и филологиня Т. Касаткина в один голос твердят, что мясо ему подают аки блудному сыну, коего Отец встречает, заколая упитаннаго тельца.
Телятину Аркадий Иванович, однако ж, не ест. Ну вот, злорадствует m-me Касаткина, в очередной раз оставил предложенное от Господа без внимания! Но коль скоро устроили мы самодельную экзегезу, отчего ж, разносторонности ради, не добавить к новозаветному прочтению эпизода ветхозаветное? В таком разе позвольте полюбопытствовать: телец, от которого Свидригайлов не вкусил, - предложен Господом или же Господу? Согласно книге Левит, телятина могла быть мирной жертвой, жертвой за грех или жертвой всесожжения. В первых двух случаях с забитой скотиной надлежало поступать следующим образом:
«И вынет <священник> из тельца… весь тук его, тук покрывающий внутренности, и весь тук, который на внутренностях, и обе почки, и тук, который на них, который на стегнах, и сальник на печени; с почками отделит он это… и сожжет их священник на жертвеннике всесожжения. А кожу тельца и все мясо его с головою, и внутренности его и нечистоту его, всего тельца пусть вынесет вне стана на чистое место, где высыпается пепел и сожжет его огнем на дровах» (Лев., 4, 8-12).
Как видим, при искуплении греха на жертвенник возлагались нутряной жир, почки и сальник. Мясо же было жертвой всесожжения:
«И разложат сыны Аароновы, священники, части, голову и тук на дровах, которые на огне, на жертвеннике» (Лев., 1, 8).
Телятина, к которой Свидригайлов более чем демонстративно не притронулся, не есть искупительная жертва за грех. Вывод: искупать, по большому счету, нечего.
Что в сухом остатке? Ноль. И прав был В. Кирпотин: достоверно ничего плохого о Свидригайлове ни читателям, ни героям книги не известно. Не вышел из Аркадия Ивановича нераскаянный грешник, - не в чем ему каяться, и да не довлеет над ним всяческое беззаконие. Было дело, беспредельничал в черновиках романа отпетый махновец. Вот это был отморозок высокой пробы. И Дунечке-то сулил взломать мохнатый сейф «с несказанным удовольствием», и братца-то ейного за мокруху уважал и утешал: «Да вы не бойтесь, я ведь много таких дел знаю. Я ведь и сам участвовал». Так ведь он в черновиках так и остался - на пару с уквашенной в дупель Сонечкой Мармеладовой («пьяная и с рыбой» - помните?). В результате мы имеем лишь то, что имеем, - канонический текст романа. А что сверх того, - от лукавого.
Стало быть, закономерен вопрос: если Свидригайлов не антипод Раскольникова, то кто он? и что вообще в романе делает?
[1] Ну нет у меня под рукой «Уложения о наказаниях», ну нет!
[2] Здесь и далее разрядка моя - А.К.
Пишите свои впечатления в комментариях, присовокуплю кое-какие замечания там же.
СВИДРИГАЙЛОВ: КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ
Философские категории в чистом виде усваиваются на редкость скверно. Потому испокон веков существовала необходимость адаптировать их к восприятию большинства, сиречь низвести до уровня притчи. Стало быть, изящная словесность - не что иное как миф, призванный изложить неудобоваримые истины удобоваримым языком. Однако прав был Мишель Лермантов: читатель не понимает басни, если в конце ее нет морали. Видимо, в силу этого прискорбного обстоятельства возник бредовый парадокс: художественные образы - мифы по сути своей - сами обросли мифами. Истеричная потаскушка Катерина Кабанова у нас - луч света в темном царстве; тупая и гебоидная Наташа Ростова - воплощение женственности; самовлюбленный резонер Чацкий… впрочем, и без меня знаете.
Глядя на это сборище ублюдков, мне чаще всего хочется присвоить прокурорские функции. К адвокатуре тянет не в пример реже. Пожалуй, единственный, кого бы реабилитировал с дорогой душой, - так это Аркадий Иванович Свидригайлов, коего полтораста лет винят в невесть каких грехах. Вот ведь незадача: большинство персонажей Достоевского схематичны («люди из бумажки», сказал бы сам Ф.М.), и претензий к ним нет. В кои-то веки удалось выписать живой характер, - а вот поди ж ты: тут же на него всех собак и повесили; сам же г-н сочинитель ничтоже сумняшеся и начал…
Алексей Петренко в роли Свидригайлова
* * *
«Нельзя же так вывести на позор
неповинного человека да еще
с описанием всех душевных его движений».
Д о с т о е в с к и й
Теоретически Свидригайлов - нераскаянный грешник, антипод Раскольникова. Оттого-то на страницах «Преступления и наказания» только ленивый не выкатывал Аркадию Ивановичу предъяву. «Это самый развращенный и погибший в пороках человек из всех подобного рода людей!» - патетически восклицает Лужин (чья б корова мычала). «Это ужасный человек! Ужаснее я ничего и представить не могу...» - вторит ему m-lle Раскольникова. «Я его всего только два раза видела, и он мне показался ужасен, ужасен!» - встревает в разговор m-me Раскольникова (надо полагать, из фамильной солидарности). «И я мог хоть мгновение ожидать чего-нибудь от этого грубого злодея, этого сладострастного развратника и подлеца!» - брызжет слюной их сын и брат (сам-то, надо думать, ангел). «Человек поведения забубенного», - резюмирует мент Илья Петрович (он, кстати, Свидригайлова и вовсе не видал, и фамилию-то насилу вспомнил, ну да за компанию и жид удавился). Короче, хватай мешки, вокзал поехал. Право слово, народный суд образца приснопамятных 70-х. Однако ж там хоть общественные защитники бывали для приличия…
«Мысль моя, формула моя - следующая: подавляющая совокупность фактов против подсудимого, и в то же время нет ни одного факта, выдерживающего критику» («Братья Карамазовы»).
Ваша честь! Уважаемые присяжные! Моему подзащитному предъявлены обвинения в совершении ряда тяжких преступлений: убийстве, доведении до самоубийства и изнасиловании заведомо несовершеннолетней с последующим самоубийством потерпевшей. Однако прежде чем мы коснемся сути дела, позвольте напомнить вам статью 85-ю УПК РФ[1]: доказывание вины состоит в собирании, проверке и оценке - особо подчеркну, проверке и оценке! - доказательств.
Можем ли мы считать доказанным первый эпизод дела - отравление жены моего подзащитного Марфы Петровны Свидригайловой? Свидетельские показания на этот счет дала Авдотья Романовна Раскольникова:
«Ты жену отравил, я знаю, ты сам убийца!.. Ты мне сам намекал, ты говорил об яде… я знаю, ты за ним ездил, у тебя было готово…» (6, V).
Позвольте обратить ваше внимание на следующий факт: фраза эта была произнесена свидетельницей в состоянии аффекта, в тот момент, когда ей, по ее предположениям, угрожало насилие со стороны моего подзащитного. Можем ли мы считать, в соответствии со статьей 88-й УПК РФ, доказательство, добытое подобным путем, достаточным, а тем более достоверным?
Более того, у моего подзащитного не было причин убивать свою жену. Известно, что у Марфы Петровны имелся вексель на 30 тысяч рублей, позволявший ей посадить мужа в долговую тюрьму. Но все трения имущественного характера супруги Свидригайловы урегулировали за год до смерти Марфы Петровны: мой подзащитный в день именин получил от нее в подарок упомянутый вексель, а вместе с ним и «примечательную сумму». Что до состояния покойной, то его унаследовали дети, а мой подзащитный взял себе лишь ту «примечательную сумму», которая была ему подарена. Следовательно, корыстные мотивы исключаются.
Принудить моего подзащитного к убийству супруги могло одно-единственное обстоятельство - требование Авдотьи Романовны Раскольниковой, что и явствует из его показаний:
«Верите ли, я до того тогда врезался, что скажи она мне: зарежь или отрави Марфу Петровну и женись на мне, - это тотчас же было бы сделано!» (6, IV).
Тем не менее, Авдотья Романовна как человек высоких этических принципов не могла выступить инициатором убийства. Таким образом, и личный мотив к совершению преступления отсутствует.
Если речь идет об отравлении, то наиболее популярными ядами во второй половине XIX века были мышьяк и лауданум. Трудно, кстати, предположить, что в русской провинции, где и проживала семья Свидригайловых, можно было достать какое-нибудь более экзотическое снадобье. Признаки острого отравления мышьяком - боли в желудке и рвота; при отравлении лауданумом наблюдаются симптомы, сходные с симптомами тифа. Ни того, ни другого у умершей Марфы Петровны не отмечалось. Позвольте напомнить вам заключение судебно-медицинской экспертизы:
«Медицинское следствие обнаружило апоплексию, происшедшую от купания сейчас после плотного обеда, с выпитою чуть ли не бутылкой вина» (4, I).
Данное заключение позволяет сделать окончательный вывод: Марфа Петровна умерла естественной смертью, и все обвинения в адрес моего подзащитного по меньшей мере беспочвенны.
Точно так же мы не можем считать доказанным второй эпизод дела: доведение до самоубийства дворового человека Филиппа. Против моего подзащитного свидетельствовал Петр Петрович Лужин:
«Вы, конечно… слышали тоже у них об истории с человеком Филиппом, умершим от истязаний лет шесть назад» (4, II).
Тем не менее, в деле имеются показания свидетельницы Раскольниковой, опровергающие показания свидетеля Лужина:
«Этот Филипп был какой-то ипохондрик, какой-то домашний философ, люди говорили «зачитался», и что он удавился более от насмешек, а не от побой господина Свидригайлова» (4, II).
Кроме того, прошу обратить внимание на следующий факт: Петр Петрович Лужин - свидетель небеспристрастный. Являясь женихом Авдотьи Романовны, он последовательно и настойчиво компрометирует в глазах невесты соперника - моего подзащитного, не особо ограничивая себя в выборе средств, чему причиной служат личные неприязненные отношения. Полагаю, суд сочтет возможным рассмотреть вопрос о привлечении Лужина к уголовной ответственности по части 1-й статьи 307-й УК РФ («Заведомо ложные показания»).
Переходя к третьему эпизоду - изнасилованию заведомо несовершеннолетней с последующим самоубийством потерпевшей, - замечу, что версия обвинения всецело строится на показаниях все того же Лужина:
«З д е с ь ж и л а [2], да и теперь, кажется, проживает некоторая Ресслих, иностранка и сверх того мелкая процентщица… У ней жила дальняя родственница, племянница, кажется, г л у х о н е м а я, девочка лет пятнадцати и даже четырнадцати, которую эта Ресслих беспредельно ненавидела и каждым куском попрекала; даже бесчеловечно била. Раз она найдена была на чердаке у д а в и в ш е ю с я. Присуждено, что от самоубийства… Впоследствии явился, однако, донос, что ребенок был… жестоко оскорблен Свидригайловым. Правда, все это было темно, донос был от другой немки, отъявленной женщины и не имевшей доверия; наконец, в сущности, и доноса не было благодаря стараниям и деньгам Марфы Петровны, все ограничилось слухом» (4, II).
О достоверности инсинуаций свидетеля Лужина было сказано выше, и потому не считаю нужным повторяться. Позвольте лишь заострить ваше внимание на следующих словах свидетеля: все ограничилось слухом. В соответствии со статьей 75-й УПК РФ, показания, основанные на догадке, предположении или слухе, являются недопустимым доказательством.
Считаю необходимым напомнить, что, согласно статье 73-й УПК РФ, при производстве по уголовному делу доказыванию подлежит событие преступления, в частности - время и место его совершения. Материалы дела, касающиеся события преступления, крайне противоречивы:
«Вы эту Ресслих знаете?.. Нет, вы что думаете, вот та самая, про которую говорят, что девчонка-то, в в о д е-т о, з и м о й-т о, - ну, слышите ли?» (6, IV).
«Почти жаркий день, праздничный день, Т р о и ц ы н д е н ь. Богатый, роскошный д е р е в е н с к и й к о т т е д ж, в английском вкусе… Он поднялся по лестнице и вошел в большую, высокую залу… Посреди залы, на покрытых белыми атласными пеленами столах стоял гроб… Вся в цветах лежала в нем девочка… Свидригайлов знал эту девочку; ни образа, ни зажженных свечей не было у этого гроба и не слышно было молитв. Эта девочка была самоубийца - у т о п л е н н и ц а. Ей было только четырнадцать лет, но это было уже разбитое сердце, и оно погубило себя, оскорбленное обидой, ужаснувшею и удивившею это молодое, детское сознание, залившею незаслуженным стыдом ее ангельски чистую душу и вырвавшею последний к р и к о т ч а я н и я, не услышанный, а нагло поруганный в темную ночь, во мраке, в холоде, в с ы р у ю о т т е п е л ь» (6, VI).
Даже самый поверхностный анализ материалов дела выявляет как минимум четыре несоответствия в описании события преступления. Первое: из показаний свидетеля Лужина следует, что потерпевшая повесилась на чердаке; из других материалов дела - что она утопилась. Второе: в деле зафиксирован факт похорон потерпевшей в Троицу, то есть на пятидесятый день после Пасхи; вместе с тем материалы дела дважды указывают на то, что потерпевшая покончила с собой зимой или в начале весны. Третье: потерпевшая проживала вместе со своей родственницей Ресслих в Санкт-Петербурге, здесь же и покончила с собой; тем не менее, материалы дела указывают на то, что местом похорон (а значит, и местом совершения преступления) являлась деревня - навряд ли Ресслих при своем неприязненном отношении к племяннице стала бы заниматься транспортировкой трупа. Четвертое: согласно показаниям свидетеля Лужина, потерпевшая была глухонемой; из других материалов дела явствует, что она способна была кричать. Таким образом, проверив и оценив доказательства по третьему и последнему эпизоду дела, мы не можем признать их ни достаточными, ни достоверными.
Уважаемые присяжные! Завершая прения сторон, перед вынесением вердикта считаю своим долгом напомнить: все разумные неустранимые сомнения надлежит толковать в пользу подозреваемого, а недоказанная виновность тождественна доказанной невиновности. Надеюсь, что ваш вердикт будет взвешенным и справедливым. Pereat mundus et fiat justicia!
С уголовщиной, слава Богу, разобрались: полный бред, и ни на грош больше. Что еще? Стандартный набор обвинений: пьянство, разврат и цинизм (ничего-то нет нового под русским солнцем!).
Пьянство? Добродетельная m-me Раскольникова настаивала было на том, что Аркадий Иванович стабильно «находился по старой полковой привычке своей под влиянием Бахуса», да при ближайшем знакомстве с ним выяснилось: почти трезвенник, максимальная доза - от силы полтора стакана шампанского (тоже мне толерантность!).
Разврат? Мне с вас смешно, как говорят в Одессе. Ну, ублудил замужнюю мадаму, - так кто из нас Богу не грешен да царю не виноват? Ну, заворотил подол сенной девке Парашке, - так она ж барина по дурости и обломила. Ну, попытался посягнуть на Дунечку Раскольникову - так тут же пережил не менее сокрушительный облом (кстати, мог бы после истории с Дунечкой утешиться в объятиях уличной певички Кати, - ан нет, предпочел жестокий романс в ее исполнении). На целку своей шестнадцатилетней невесты и вовсе не покушался, ограничился поцелуями (а ведь тоже мог до венца приобщить барышню к тайнам брачныя постели, - мамаша в расчете на дармовые деньги и не тявкнула бы: «это, дескать, твой муж, это так и требуется»). Между прочим, предлагала и Сонечка перепихнуться, чем Бог послал («Если до сих пор я вас мало так благодарила, то… не сочтите…»), - но получила отказ. Может, вспомним еще для полноты картины последний из предсмертных снов Аркадия Ивановича?
«Девочка не спит и притворяется… Что-то нахальное, вызывающее светится в этом совсем не детском лице; это разврат, это лицо камелии, нахальное лицо продажной камелии из француженок… «Как! Пятилетняя! - прошептал в настоящем ужасе Свидригайлов, - это… что ж это такое?» Но вот она уже совсем поворачивается к нему всем пылающим личиком, простирает руки… «А, проклятая!» - вскричал в ужасе Свидригайлов, занося над ней руку» (6, VI).
Либертен отечественного разлива, каким по традиции пытаются представить Свидригайлова, не стал бы от девчонки шарахаться, а устроил бы малолетней шалаве бенефис - на зависть Нуарсею, Бланжи и всей честной компании персонажей де Сада…
Право слово, Свидригайлов - сущий агнец на фоне современников [...]
Да-с, милостивые государи! в старину живали деды веселей своих внучат, но это не про Аркадия Ивановича сказано-с. Всего-то разврату за ним только и числится, что посиделки под шарманку в трактире с грязнотцой-с или на танцевальном вечере-с. Немного-с, милостивые государи, куда как немного-с! А что до грязнотцы, так дело-то известное-с: de gustibus non est…
Что бишь еще, цинизм? Это, вроде бы, бесспорно, да и сам Аркадий Иванович подлил масла в огонь: «отчего ж не быть пошляком, если это платье в наших широтах выгодно носить, а кроме того, натуральную склонность имеешь?» Кто б еще мне объяснил, как пошлость соотносится с любовью к шиллеровской романтике и проникновенными речами о Сикстинской Мадонне? Кто б растолковал, отчего прожженный циник обеспечил чужую, в сущности, девчонку, чтобы не пошла по рукам? Но, сколько помню, этими вопросами никто не задавался. Все, как в анекдоте: сказано - в морг, значит - в морг!
Еще одна любопытная деталь вдогонку. Шестая глава шестой части романа, что повествует о самоубийстве Свидригайлова, нашпигована библейской символикой по самое некуда - вот уж где воистину словечка в простоте не сказано. В гостинице Аркадий Иванович спрашивает телятины и чаю. Священник Н. Епишев и филологиня Т. Касаткина в один голос твердят, что мясо ему подают аки блудному сыну, коего Отец встречает, заколая упитаннаго тельца.
Телятину Аркадий Иванович, однако ж, не ест. Ну вот, злорадствует m-me Касаткина, в очередной раз оставил предложенное от Господа без внимания! Но коль скоро устроили мы самодельную экзегезу, отчего ж, разносторонности ради, не добавить к новозаветному прочтению эпизода ветхозаветное? В таком разе позвольте полюбопытствовать: телец, от которого Свидригайлов не вкусил, - предложен Господом или же Господу? Согласно книге Левит, телятина могла быть мирной жертвой, жертвой за грех или жертвой всесожжения. В первых двух случаях с забитой скотиной надлежало поступать следующим образом:
«И вынет <священник> из тельца… весь тук его, тук покрывающий внутренности, и весь тук, который на внутренностях, и обе почки, и тук, который на них, который на стегнах, и сальник на печени; с почками отделит он это… и сожжет их священник на жертвеннике всесожжения. А кожу тельца и все мясо его с головою, и внутренности его и нечистоту его, всего тельца пусть вынесет вне стана на чистое место, где высыпается пепел и сожжет его огнем на дровах» (Лев., 4, 8-12).
Как видим, при искуплении греха на жертвенник возлагались нутряной жир, почки и сальник. Мясо же было жертвой всесожжения:
«И разложат сыны Аароновы, священники, части, голову и тук на дровах, которые на огне, на жертвеннике» (Лев., 1, 8).
Телятина, к которой Свидригайлов более чем демонстративно не притронулся, не есть искупительная жертва за грех. Вывод: искупать, по большому счету, нечего.
Что в сухом остатке? Ноль. И прав был В. Кирпотин: достоверно ничего плохого о Свидригайлове ни читателям, ни героям книги не известно. Не вышел из Аркадия Ивановича нераскаянный грешник, - не в чем ему каяться, и да не довлеет над ним всяческое беззаконие. Было дело, беспредельничал в черновиках романа отпетый махновец. Вот это был отморозок высокой пробы. И Дунечке-то сулил взломать мохнатый сейф «с несказанным удовольствием», и братца-то ейного за мокруху уважал и утешал: «Да вы не бойтесь, я ведь много таких дел знаю. Я ведь и сам участвовал». Так ведь он в черновиках так и остался - на пару с уквашенной в дупель Сонечкой Мармеладовой («пьяная и с рыбой» - помните?). В результате мы имеем лишь то, что имеем, - канонический текст романа. А что сверх того, - от лукавого.
Стало быть, закономерен вопрос: если Свидригайлов не антипод Раскольникова, то кто он? и что вообще в романе делает?
[1] Ну нет у меня под рукой «Уложения о наказаниях», ну нет!
[2] Здесь и далее разрядка моя - А.К.