Чудеса посмертные старца Грегория
Нет, не люблю я Царское Село, и не бывала там с весны 1998-го. Павловск холмистый милее и уютнее, Петергоф, Александрия отраднее Ц.С., пусть там не бродят тени аса пушкинда и ААА.
Как шли Екатерининским парком - любимое кольцо с розовой крупной жемчужиной у меня ещё на пальце сияло, по снимкам проверяли, но как только зашли в Александровский парк, немного погуляли, сели на скамью, спутник мой возьми да и скажи: "Сейчас на могилку к старцу пойдём". Я на руки себе невзначай взгляд бросила и ахнула: жемчужина пропала! Золотой обод с финтифлюшками на пальце, а драгоценного камня как ни бывало. Вокруг трава, мухоморчик круглится красный, сыроежки, крупная квакша лениво ушла в кустики. Она, видно, жемчужину и унесла. Ах, вот так дань взяло с меня Царское... Поискали без толку раз и второй, пошли стернёй да суглинком.
Друг рассказывал мне, расстроившейся, в утешение: "А вот в детстве - мне лет двенадцать было - вышел такой случай: рассматривал я дома старинную печатку для писем с персидскими надписями, семейную реликвию, и вдруг треск и темнота: по всему дому пробки выбило! Включили свет, а печатки нет нигде, уж сколько мы её искали потом, видно, джинн унёс".
"Ах, видно, быть беде: ты меня разлюбишь".
"Нет, никогда не разлюблю".
Добрели, спотыкаясь, до места, куда, как доносили ррреволюсьонные солдаты, "бывшая Царица и княжны часто ходят плакать на батарею", там свещница устроена, как у Блаженной Ксении на Смоленском кладбище, памятный крест на месте пустой могилы. Зажгла свечки, оставленные благочестивыми паломниками, огоньки метались, но не гасли под сильным ветром, приписала на чужом листке со смешным грифом "Место для гениальных мыслей" записочку Григорию Ефимовичу, посидели мы на кривенькой лавке.
"Бог есть Любовь.
Ты люби!
Бог простит!" - вспомнила вслух изречение старца Григорея, "рачителя блудных жен", и почуяла некое душевное утешение, как ветерок лёгкий.
Вот и фотография места сего. Прочие фотки Царского Села будут завтра.
"Значит, старцу зачем-то моя жемчужина занадобилась!"
Обедали в итальянском кабачке "Фортунато" на Оранжерейной улице, разговор затеялся снова: напоказ протягиваю руку с перстнем, лишённым розового перла, к другу и говорю: "Да-а, старец силён..." В тот самый миг за стойкой бармен роняет поднос с кипящим кофе, чаем, напитками. "О, старец такое любил устраивать!" - сказал насмешливо мой друг. "Не будем больше говорить непочтительно о Григории Ефимовиче!" - поспешно сказала я. "Пиши рассказ!" - сказал друг. "Это выйдет пара к рассказу о цветаевском кольце с нефритовой лягушкой," - заметила я. Под унылое звяканье прибираемых осколков посуды отобедали, а там чудный летний день перешёл в осенний вечер с холодным дождем.
И это всё истинная правда уходящего дня. Вечно со мной нечто странное случается. Вот пусть не рассказ, но набросок получился.
Как шли Екатерининским парком - любимое кольцо с розовой крупной жемчужиной у меня ещё на пальце сияло, по снимкам проверяли, но как только зашли в Александровский парк, немного погуляли, сели на скамью, спутник мой возьми да и скажи: "Сейчас на могилку к старцу пойдём". Я на руки себе невзначай взгляд бросила и ахнула: жемчужина пропала! Золотой обод с финтифлюшками на пальце, а драгоценного камня как ни бывало. Вокруг трава, мухоморчик круглится красный, сыроежки, крупная квакша лениво ушла в кустики. Она, видно, жемчужину и унесла. Ах, вот так дань взяло с меня Царское... Поискали без толку раз и второй, пошли стернёй да суглинком.
Друг рассказывал мне, расстроившейся, в утешение: "А вот в детстве - мне лет двенадцать было - вышел такой случай: рассматривал я дома старинную печатку для писем с персидскими надписями, семейную реликвию, и вдруг треск и темнота: по всему дому пробки выбило! Включили свет, а печатки нет нигде, уж сколько мы её искали потом, видно, джинн унёс".
"Ах, видно, быть беде: ты меня разлюбишь".
"Нет, никогда не разлюблю".
Добрели, спотыкаясь, до места, куда, как доносили ррреволюсьонные солдаты, "бывшая Царица и княжны часто ходят плакать на батарею", там свещница устроена, как у Блаженной Ксении на Смоленском кладбище, памятный крест на месте пустой могилы. Зажгла свечки, оставленные благочестивыми паломниками, огоньки метались, но не гасли под сильным ветром, приписала на чужом листке со смешным грифом "Место для гениальных мыслей" записочку Григорию Ефимовичу, посидели мы на кривенькой лавке.
"Бог есть Любовь.
Ты люби!
Бог простит!" - вспомнила вслух изречение старца Григорея, "рачителя блудных жен", и почуяла некое душевное утешение, как ветерок лёгкий.
Вот и фотография места сего. Прочие фотки Царского Села будут завтра.
"Значит, старцу зачем-то моя жемчужина занадобилась!"
Обедали в итальянском кабачке "Фортунато" на Оранжерейной улице, разговор затеялся снова: напоказ протягиваю руку с перстнем, лишённым розового перла, к другу и говорю: "Да-а, старец силён..." В тот самый миг за стойкой бармен роняет поднос с кипящим кофе, чаем, напитками. "О, старец такое любил устраивать!" - сказал насмешливо мой друг. "Не будем больше говорить непочтительно о Григории Ефимовиче!" - поспешно сказала я. "Пиши рассказ!" - сказал друг. "Это выйдет пара к рассказу о цветаевском кольце с нефритовой лягушкой," - заметила я. Под унылое звяканье прибираемых осколков посуды отобедали, а там чудный летний день перешёл в осенний вечер с холодным дождем.
И это всё истинная правда уходящего дня. Вечно со мной нечто странное случается. Вот пусть не рассказ, но набросок получился.