(no subject)
«Я прекраснее всех женщин между Ланкой и Гималаями, но те, кто обвиняют меня в гордыне, совсем ничего обо мне не знают. Неправда, я решительно не горда: ведь ещё в ранней юности я поняла, что в моём самоощущении исключительности нет ничего исключительного. Каждый человек в моём окружении, если поговорить с ним по душам и позаботиться о том, чтобы он слегка приоткрыл лепестки откровенности, думал о себе как о заколдованном принце, каждый находил в себе некие неповторимые и стоящие преклонения черты, каждый несознанно и неистово любил прежде всего себя.
Я проверяла много раз: это правило сбывалось и на смуглой до черноты служанке, лицо которой испорчено родинкой, и на всеми презираемом хиджре, и на немолодом вислоусом стражнике.
Махараджи, царевны, герои на колесницах, о которых при жизни, им в лицо рассказывались сказания и пелись песни, - все они бесконечно менее важны для безвестного слушателя сказаний и песен, чем он, этот слушатель, для самого себя.
И если подумать, простые люди совершенно правы - ведь каждый являет собой частицу Целого, крохотную долю великого Атмана, но удивительную, уникальную частицу, которая знает о своей уникальности так хорошо, как никто более, и призвание которой, быть может, и состоит в том, чтобы быть удивлённым носителем этого знания. Было бы глупо отрицать, что любой и всякий из нас ценит свою душу превыше всех прочих, даже превыше души любимого.
К чему я клоню? Да вот к чему: если девочка, рождённая чудесным образом для неведомой цели, выросшая первой красавицей своей страны и сопредельных земель, умудрилась и не возгордиться сверх меры, и не пропасть с головой в любовном омуте, то этой стойкостью в добродетели обязана она вовсе не беседам с лесными аскетами и почтенными подвижницами, а запретному шушуканью с кухонными девчонками, за которое её могли запереть и оставить без сладостей».
Я проверяла много раз: это правило сбывалось и на смуглой до черноты служанке, лицо которой испорчено родинкой, и на всеми презираемом хиджре, и на немолодом вислоусом стражнике.
Махараджи, царевны, герои на колесницах, о которых при жизни, им в лицо рассказывались сказания и пелись песни, - все они бесконечно менее важны для безвестного слушателя сказаний и песен, чем он, этот слушатель, для самого себя.
И если подумать, простые люди совершенно правы - ведь каждый являет собой частицу Целого, крохотную долю великого Атмана, но удивительную, уникальную частицу, которая знает о своей уникальности так хорошо, как никто более, и призвание которой, быть может, и состоит в том, чтобы быть удивлённым носителем этого знания. Было бы глупо отрицать, что любой и всякий из нас ценит свою душу превыше всех прочих, даже превыше души любимого.
К чему я клоню? Да вот к чему: если девочка, рождённая чудесным образом для неведомой цели, выросшая первой красавицей своей страны и сопредельных земель, умудрилась и не возгордиться сверх меры, и не пропасть с головой в любовном омуте, то этой стойкостью в добродетели обязана она вовсе не беседам с лесными аскетами и почтенными подвижницами, а запретному шушуканью с кухонными девчонками, за которое её могли запереть и оставить без сладостей».