Цветочный горшок
Пускай патриоты кидают в меня камни, я декоративный домашний цветок без корней. Точнее мои корни в ярко раскрашенном цветочном горшке. Меня можно транспортировать куда угодно.
О каких корнях речь?
Родилась в Москве, в роддоме Гагаринского района. Через месяц бабушка забрала меня в Киев. На поезде, в детской ванночке. В одном вагоне с нами ехал народный артист СССР и на центральном вокзале его встречал оркестр. Поезд остановился, двери открылись, грянула музыка и на перрон боевым шагом ступила моя бабушка. С ванночкой. Со мной.
Через год бахнул Чернобыль. Меня с двумя несовершеннолетними тетками отправили в Подмосковье. В Зеленоград. Раз в неделю приезжали родители или бабушки прибраться в снятой для нас троих квартире и сварить кастрюлю борща. Находили одну и ту же картину: тетушки летают по двору и младенец в коляске - нарядное платье, бант на скундых волосишках, мокрые подгузники и древесный листочек в лапках. Медитирую.
Затем Сумы. Бабушка, дедушка, тетя-старшеклассница, младший брат. Изредка поездки в Тернополь к родителям или их же кратковременные визиты.
Потом снова Киев. Вроде бы надолго... Да нет. Не успела окончить школу и новая, резкая, болезненная эмиграция. Билефельд, снова Киев на полгода - закончить школу экстерном. Затем Мюнстер. А после - Мюнхен.
И здесь - всего на пять лет и новый переезд - Нюрнберг.
О каких корнях речь?
Поездка в Украину в этом августе-сентябре - две недели длинною в год. Невероятное количество событий для столь короткого срока.
Прогулки по киевским и харьковским достопримечательностям и просто улочкам. Трехдневный сплав на байдарках по Северскому Донцу. Два музыкальных фестиваля в Харькове. Два спектакля Театра 19. Типография. Лавра. Выставка современного искусства. Первое сентября - линейка в старой школе. Пара деловых встреч. Пьянки в барах, на кухнях и в подворотнях.
И люди! Много-много людей. Очень родных. И не очень родных. И совсем не родных, но любимых. И не родных, не любимых, но ярких. И не родных, не любимых, не ярких, но людей. И несколько нелюдей.
Все такие разные. Оптимисты и пессимисты, активные и ленивые, состоятельные и дожидающиеся следующей зарплаты, психически здоровые и со всякими расстройствами. И с каждым - одно и то же: через два часа застольных заседаний под водочку, пиво или коктейль тема разговора неизменно сползает в кошмарную, дикую, чудовищную депрессуху. Для них это может и не депрессуха, они так живут, но - для меня. Стоимость домов и дач нашего "гаранта конституции" и стоимость его же вертолета, размеры зарплат, подробности убийств, качество воды и дорог. Если сейчас выйти из пафосной Маракуйи, пройти по новенькой чистой дорожке, свернуть в ближайший двор, то обратно можно не вернуться. Если захотеть вырастить тыкву и помидоры, продать их, заплатить налог государству, то можно потерять дом и оказаться в тюрьме.
Нарекания были всегда, но именно сейчас они переступили грань обыкновенных человеческих жалоб уровня "хорошо там, где нас нет". Это не стандартные "фи". Это настоящая, жуткая безысходность. Мы не верим в возможность даже самого минимального изменения в ту сторону, которая была бы для нас преемлема. В сторону еще большего кошмара - да, верим!
Я не обижусь, если именно те, с кем велись беседы, скажут, мол, ты лжешь. Я буду рада, если не согласятся, если возразят: "На самом деле мы верим в свет!" Но к сожалению, так никто и не сказал. Наоборот, соглашались, да, мол, жопа!
О каких корнях речь?
Поездка в Украину - лучшее, что могло случиться со мной в этом году. По количеству событий, людей, впечатлений, по ритму жизни, которого так не хватает в Германии - самый замечательный отдых (как смена интерьера).
Но! Мы спустились по трапу в аэропорту Меммингена и я в буквальном смысле припала к земле. С первого же дня после отпуска ощутилось спокойствие, размеренность, умиротворенность - не факт, что хорошо. Просто другая энергетика.
Было пол второго ночи. Я медленно ходила по нашей нюрнбергской квартире, в которой не была всего-то две недели, новыми глазами смотрела на стены, заново училась пить воду из-под крана и думала о том, что теперь ничто не будет, как прежде. И это ваааааще не кокетство и не риторический прием. Это ощущалось физиологически - ничто не будет, как прежде, потому что я живу в стране, где можно пить воду из под крана и где тебе не перережут горло просто так, "патамуша бес попутал". И сам этот факт - большая ответственность.
Перед теми, кто рядом здесь.
Перед теми, кто остался там.
О каких корнях речь?
Родилась в Москве, в роддоме Гагаринского района. Через месяц бабушка забрала меня в Киев. На поезде, в детской ванночке. В одном вагоне с нами ехал народный артист СССР и на центральном вокзале его встречал оркестр. Поезд остановился, двери открылись, грянула музыка и на перрон боевым шагом ступила моя бабушка. С ванночкой. Со мной.
Через год бахнул Чернобыль. Меня с двумя несовершеннолетними тетками отправили в Подмосковье. В Зеленоград. Раз в неделю приезжали родители или бабушки прибраться в снятой для нас троих квартире и сварить кастрюлю борща. Находили одну и ту же картину: тетушки летают по двору и младенец в коляске - нарядное платье, бант на скундых волосишках, мокрые подгузники и древесный листочек в лапках. Медитирую.
Затем Сумы. Бабушка, дедушка, тетя-старшеклассница, младший брат. Изредка поездки в Тернополь к родителям или их же кратковременные визиты.
Потом снова Киев. Вроде бы надолго... Да нет. Не успела окончить школу и новая, резкая, болезненная эмиграция. Билефельд, снова Киев на полгода - закончить школу экстерном. Затем Мюнстер. А после - Мюнхен.
И здесь - всего на пять лет и новый переезд - Нюрнберг.
О каких корнях речь?
Поездка в Украину в этом августе-сентябре - две недели длинною в год. Невероятное количество событий для столь короткого срока.
Прогулки по киевским и харьковским достопримечательностям и просто улочкам. Трехдневный сплав на байдарках по Северскому Донцу. Два музыкальных фестиваля в Харькове. Два спектакля Театра 19. Типография. Лавра. Выставка современного искусства. Первое сентября - линейка в старой школе. Пара деловых встреч. Пьянки в барах, на кухнях и в подворотнях.
И люди! Много-много людей. Очень родных. И не очень родных. И совсем не родных, но любимых. И не родных, не любимых, но ярких. И не родных, не любимых, не ярких, но людей. И несколько нелюдей.
Все такие разные. Оптимисты и пессимисты, активные и ленивые, состоятельные и дожидающиеся следующей зарплаты, психически здоровые и со всякими расстройствами. И с каждым - одно и то же: через два часа застольных заседаний под водочку, пиво или коктейль тема разговора неизменно сползает в кошмарную, дикую, чудовищную депрессуху. Для них это может и не депрессуха, они так живут, но - для меня. Стоимость домов и дач нашего "гаранта конституции" и стоимость его же вертолета, размеры зарплат, подробности убийств, качество воды и дорог. Если сейчас выйти из пафосной Маракуйи, пройти по новенькой чистой дорожке, свернуть в ближайший двор, то обратно можно не вернуться. Если захотеть вырастить тыкву и помидоры, продать их, заплатить налог государству, то можно потерять дом и оказаться в тюрьме.
Нарекания были всегда, но именно сейчас они переступили грань обыкновенных человеческих жалоб уровня "хорошо там, где нас нет". Это не стандартные "фи". Это настоящая, жуткая безысходность. Мы не верим в возможность даже самого минимального изменения в ту сторону, которая была бы для нас преемлема. В сторону еще большего кошмара - да, верим!
Я не обижусь, если именно те, с кем велись беседы, скажут, мол, ты лжешь. Я буду рада, если не согласятся, если возразят: "На самом деле мы верим в свет!" Но к сожалению, так никто и не сказал. Наоборот, соглашались, да, мол, жопа!
О каких корнях речь?
Поездка в Украину - лучшее, что могло случиться со мной в этом году. По количеству событий, людей, впечатлений, по ритму жизни, которого так не хватает в Германии - самый замечательный отдых (как смена интерьера).
Но! Мы спустились по трапу в аэропорту Меммингена и я в буквальном смысле припала к земле. С первого же дня после отпуска ощутилось спокойствие, размеренность, умиротворенность - не факт, что хорошо. Просто другая энергетика.
Было пол второго ночи. Я медленно ходила по нашей нюрнбергской квартире, в которой не была всего-то две недели, новыми глазами смотрела на стены, заново училась пить воду из-под крана и думала о том, что теперь ничто не будет, как прежде. И это ваааааще не кокетство и не риторический прием. Это ощущалось физиологически - ничто не будет, как прежде, потому что я живу в стране, где можно пить воду из под крана и где тебе не перережут горло просто так, "патамуша бес попутал". И сам этот факт - большая ответственность.
Перед теми, кто рядом здесь.
Перед теми, кто остался там.