Работа себя
Собиралась сегодня на выставку живописи бидермайера в Пушкинском музее (и даже мечтала доехать наконец до «Додо-спэйса») - и не пошла, потому что совсем не укладываюсь в расписание работ, днём надо точно пожертвовать. Сидела, гдядя в перенасыщенное напряжённо-сладким осенним светом окно (последняя сентябрьская сладость перед честной горечью октября!) и думала сквозь работу о том, что дело тут «даже» не в бидермайере, а в глотке жизни, которым опять оказалось меньше (а это самообеднение, самооскудение, конечно - то есть, в некотором очень явном смысле - грех против собственного естества, данного нам на взращивание и культивирование). Мне то есть мнится (есть такой персональный пред-рассудок, оформляющий многое рассудочное), что всё, что мы делаем в жизни - это, помимо прочего (а пожалуй что, и в некой сердцевине), «работа себя»: культивирование, оформление и разращивание себя как человеческой единицы, как куска бытия (как будто мы должны в конце концов вернуть эту единицу, этот кусок Творцу в более «совершенном» виде, чем получили! Особенно забавно такая структура смотрится внутри довольно безрелигиозного сознания - но она там очень устойчива, - что, впрочем, я объясняю как форму противостояния хаосу).
Думала в утешение себе, что работа - такая же форма вполне глубокого участия в жизни, как ходьба по солнечным улицам (тут ключевое слово, собственно, «участие», которое, как известно, - форма благодарности миру, - не-участвующий неблагодарен). Что она (даже такая механическая, как расшифровка интервью, чем нынче и занимаюсь) - ложбинка, выдолбленная в плоти бытия, куда жизнь стекает и загустевает там, даже кристаллизуется - и потом её можно брать в руки и рассматривать. Работа - в любом случае - манипуляция с самим веществом жизни, всегда хоть немного шаманская, алхимическая, структурно-преобразующая. Работа и любые её результаты - хоть забитые гвозди - это то, что помогает жизни не исчезнуть, во всяком случае - исчезать помедленнее; она меняет внутреннее время жизни: «загущивая», она задерживает её.
Я уж не говорю о том, что работа - это форма познания мира (взаимопроникновения с ним - с иллюзией собственного доминирования в этом процессе: ох, сладкая иллюзия!!), а познание, как известно - это форма его (мира) присвоения. А хочется больше, больше, больше… (В общем, установка вполне детская, подростковая: ориентированная на «рост»; сорокачетырёхлетнему, знающему уже об ограниченности своих временнЫх, соматических и прочих ресурсов, не помешала бы бОльшая доля смирения.)
Вообще, я, кажется, нахожу это в себе в качестве одной из основных мотиваций: перетаскать к себе жизни как можно больше, сделать эдакий хомячий запас её на все времена, чтобы не исчезала, даже когда исчезает, а всегда была (отсюда и собирание книг, которые ведь запросто можно и в библиотеках читать: ан нет, живучи у меня под боком, они увеличивают количество жизни во мне). (И это, в общем, совершенно то же самое - по структуре, по типу мотиваций - что, скажем, накопление денег или собирание фарфоровых статуэток, так что не стоило бы особенно обольщаться.) При этом как-то на задний план отступает то соображение, что накопленной жизнью надо ещё уметь распорядиться, с ней надо ещё уметь как-то справиться. Вопрос, «как» это сделать, почему-то (в отличие от многого другого) сам собой не возникает, его надо уже ставить с некоторым усилием, а уж отвечать на него - тем более. Важно, что такое перманентное присвоение мира - персональная форма спора с небытием (собственно, человек и представляет собой спор с небытием в одном из своих, так сказать, динамических определений).
Думала в утешение себе, что работа - такая же форма вполне глубокого участия в жизни, как ходьба по солнечным улицам (тут ключевое слово, собственно, «участие», которое, как известно, - форма благодарности миру, - не-участвующий неблагодарен). Что она (даже такая механическая, как расшифровка интервью, чем нынче и занимаюсь) - ложбинка, выдолбленная в плоти бытия, куда жизнь стекает и загустевает там, даже кристаллизуется - и потом её можно брать в руки и рассматривать. Работа - в любом случае - манипуляция с самим веществом жизни, всегда хоть немного шаманская, алхимическая, структурно-преобразующая. Работа и любые её результаты - хоть забитые гвозди - это то, что помогает жизни не исчезнуть, во всяком случае - исчезать помедленнее; она меняет внутреннее время жизни: «загущивая», она задерживает её.
Я уж не говорю о том, что работа - это форма познания мира (взаимопроникновения с ним - с иллюзией собственного доминирования в этом процессе: ох, сладкая иллюзия!!), а познание, как известно - это форма его (мира) присвоения. А хочется больше, больше, больше… (В общем, установка вполне детская, подростковая: ориентированная на «рост»; сорокачетырёхлетнему, знающему уже об ограниченности своих временнЫх, соматических и прочих ресурсов, не помешала бы бОльшая доля смирения.)
Вообще, я, кажется, нахожу это в себе в качестве одной из основных мотиваций: перетаскать к себе жизни как можно больше, сделать эдакий хомячий запас её на все времена, чтобы не исчезала, даже когда исчезает, а всегда была (отсюда и собирание книг, которые ведь запросто можно и в библиотеках читать: ан нет, живучи у меня под боком, они увеличивают количество жизни во мне). (И это, в общем, совершенно то же самое - по структуре, по типу мотиваций - что, скажем, накопление денег или собирание фарфоровых статуэток, так что не стоило бы особенно обольщаться.) При этом как-то на задний план отступает то соображение, что накопленной жизнью надо ещё уметь распорядиться, с ней надо ещё уметь как-то справиться. Вопрос, «как» это сделать, почему-то (в отличие от многого другого) сам собой не возникает, его надо уже ставить с некоторым усилием, а уж отвечать на него - тем более. Важно, что такое перманентное присвоение мира - персональная форма спора с небытием (собственно, человек и представляет собой спор с небытием в одном из своих, так сказать, динамических определений).