Об интонациях городов
А ещё по наводке grymzastar оказалась я вчера в сообществе ohotazasnarkom, посвящённом «путешествиям куда и за чем угодно» (занятие - прямо по мне; как же было там не оказаться!).
И увидела там, среди прочего, много-много города Рима - и оказалось - ну, или показалось, но важно ли!? - что Рим по цветовой гамме очень напоминает (мне, мне, кому же ещё!) Будапешт - один из Главных-городов-моей-жизни. И вот только сейчас - и только поэтому - мне вдруг захотелось в Рим. Раньше - по внутренним мотивам и по большому внутреннему счёиу - никогда не хотелось: да, «надо» (бы) прожить, проходить, прощупать - как прочитать обязательную классику, часть общеевропейской «культурной программы», как часть экзамена на принадлежность к европейству. Но ведь - засмотрен, залюблен, заговорен, общее место европейской культуры... А тут он вдруг заговорил (города - они и с фотографий говорят) с тааакой неожиданно узнаваемой интонацией, что пришлось внутренне тихо завыть ему в ответ (конечно, и собственным воспоминаниям, и собственному несбывшемуся, но без этого вообще нельзя, без этого, родимого, никакое восприятие не будет полным). Он зацепил меня за моё, единственное. За такое, о чём сам, конечно, не знает. Но ведь так Большое и делает: оно подходит к каждому по тем единственным тропинкам, к которым этот каждый восприимчив.
Конечно, попади я в Рим - он окажется совсем не таким, каким вчера мне почувствовался. Я это уже заранее знаю совершенно уверенно. Но надо же ему было окликнуть меня так, чтобы я услышала! Надо же ему было сказать мне: послушай, я тоже имею к тебе отношение. Прямое. Я умею говорить на твоих языках.
Всякий город (всякий - от Рима и Афин до Сыктывкара и Красногорска) мыслится мне издавна как задание человеку. Как своего рода испытание для него. В этом смысле я «боюсь» Больших Городов мировой истории - боюсь не выдержать испытания, не справиться с заданием (на сложность внутренней работы в ответ городу, на адекватность ему моих внутренних событий). Боюсь, знамо дело, заранее, ибо шансов попасть туда достаточно мало. Но боюсь так всерьёз, что даже воображение моё, мечтая о далёких пространствах (а это, как известно, - одно из основных его занятий), тянется по преимуществу к неочевидным областям европейского культурного мира: окраинам, перекрёсткам. Всё мнится, будто они не так режут глаз, будто свет их рассеян: от Рима с Венецией, от Лондона с Парижем - только зажмуривайся, а вот, скажем, Бухарест или Лиссабон, а пуще того - Тирана или Скопье - самое оно. Перед лицом Рима, мнится, надо быть крупной и значительной. Можно, конечно, и мелкой, он-то простит, он и не такое видывал, он, пожалуй что, и не заметит - да только так не увидишь ничего.
Помнится мне, что у Фрейда был - по каким-то собственным его причинам - «архетипический» страх Рима, - не Великих Городов Истории вообще, а именно Рима, - и он будто бы несколько раз не мог решиться в него въехать, и решился только на шестом, что-ли, десятке лет. Мой страх не так архетипичен. В нём слишком много рефлективного, головного‚ а значит, в конечном счёте, - легковесного. Я бы решилась.
В общем, как заметил Михаил Алексеевич (Кузмин),
«…Может быть, судьбу и переспорю,
Сбудется веселая дорога,
Отплывем весной туда, где жарко,
И покормим голубей Сан-Марка,
Поплывем вдоль Золотого Рога
К голубому, ласковому морю!»
И увидела там, среди прочего, много-много города Рима - и оказалось - ну, или показалось, но важно ли!? - что Рим по цветовой гамме очень напоминает (мне, мне, кому же ещё!) Будапешт - один из Главных-городов-моей-жизни. И вот только сейчас - и только поэтому - мне вдруг захотелось в Рим. Раньше - по внутренним мотивам и по большому внутреннему счёиу - никогда не хотелось: да, «надо» (бы) прожить, проходить, прощупать - как прочитать обязательную классику, часть общеевропейской «культурной программы», как часть экзамена на принадлежность к европейству. Но ведь - засмотрен, залюблен, заговорен, общее место европейской культуры... А тут он вдруг заговорил (города - они и с фотографий говорят) с тааакой неожиданно узнаваемой интонацией, что пришлось внутренне тихо завыть ему в ответ (конечно, и собственным воспоминаниям, и собственному несбывшемуся, но без этого вообще нельзя, без этого, родимого, никакое восприятие не будет полным). Он зацепил меня за моё, единственное. За такое, о чём сам, конечно, не знает. Но ведь так Большое и делает: оно подходит к каждому по тем единственным тропинкам, к которым этот каждый восприимчив.
Конечно, попади я в Рим - он окажется совсем не таким, каким вчера мне почувствовался. Я это уже заранее знаю совершенно уверенно. Но надо же ему было окликнуть меня так, чтобы я услышала! Надо же ему было сказать мне: послушай, я тоже имею к тебе отношение. Прямое. Я умею говорить на твоих языках.
Всякий город (всякий - от Рима и Афин до Сыктывкара и Красногорска) мыслится мне издавна как задание человеку. Как своего рода испытание для него. В этом смысле я «боюсь» Больших Городов мировой истории - боюсь не выдержать испытания, не справиться с заданием (на сложность внутренней работы в ответ городу, на адекватность ему моих внутренних событий). Боюсь, знамо дело, заранее, ибо шансов попасть туда достаточно мало. Но боюсь так всерьёз, что даже воображение моё, мечтая о далёких пространствах (а это, как известно, - одно из основных его занятий), тянется по преимуществу к неочевидным областям европейского культурного мира: окраинам, перекрёсткам. Всё мнится, будто они не так режут глаз, будто свет их рассеян: от Рима с Венецией, от Лондона с Парижем - только зажмуривайся, а вот, скажем, Бухарест или Лиссабон, а пуще того - Тирана или Скопье - самое оно. Перед лицом Рима, мнится, надо быть крупной и значительной. Можно, конечно, и мелкой, он-то простит, он и не такое видывал, он, пожалуй что, и не заметит - да только так не увидишь ничего.
Помнится мне, что у Фрейда был - по каким-то собственным его причинам - «архетипический» страх Рима, - не Великих Городов Истории вообще, а именно Рима, - и он будто бы несколько раз не мог решиться в него въехать, и решился только на шестом, что-ли, десятке лет. Мой страх не так архетипичен. В нём слишком много рефлективного, головного‚ а значит, в конечном счёте, - легковесного. Я бы решилась.
В общем, как заметил Михаил Алексеевич (Кузмин),
«…Может быть, судьбу и переспорю,
Сбудется веселая дорога,
Отплывем весной туда, где жарко,
И покормим голубей Сан-Марка,
Поплывем вдоль Золотого Рога
К голубому, ласковому морю!»