Человек и (не) его пространства
Насмотрелась я в журнале catch_life фотографий про Италию (там их пока всего две, но по размаху и мощи пространства, по качеству заполняющего его света - уже много) и много чего не могу перестать думать и чувствовать по этому поводу. Все чувствования и мысли сводятся, надо признать, к сокрушению по поводу своей человеческой малости.
Дело даже не в том, что «я этого никогда не увижу» (хотя по всей вероятности так оно и будет; невозможность входит в мои отношения с другими странами, культурами и ландшафтами в качестве устойчивой, неустранимой компоненты). Дело и в том, что, скорее всего, оказалось бы не по зубам, даже если бы вдруг увидела: слишком оно мощно и огромно.
Дело не только - даже не в первую очередь - в недоступности этого для меня. Дело, что гораздо горше, в моей, принципиальной и неминуемой, несоразмерности ему.
Глядя отсюда, странно мне, маленькому московскому человеку, что вообще возможно жить в такой красоте и мощи - и оставаться при этом просто-человеком. Кажется, будто само телесное пребывание в таких пространствах должно ОЧЕНЬ укрупнять человеческое существо. Задавать ему принципиально другой масштаб.
О культурной насыщенности всех этих пространств уж и не говорю. Скорее всего, точно оказалась бы не по зубам, но испытать ожог этой насыщенностью - в любом случае стоило бы.
(Кстати, не оттого ли мне никогда не хотелось в «залюбленные», захватанные массовым вниманием [как утешала я себя] города и страны: в ту же Италию, например, или во Францию, или в «экстатическую», как написала в комменте к посту с фотографиями shaherezada, Испанию? Ни Рим, ни Венеция, ни Париж никогда не волновали моего воображения - так, чтобы совсем всерьёз и адресованно-лично. То есть да, думала я, это, как общеобязательную классику, «надо» увидеть, чтобы быть человеком в его полноте, - но лично меня туда не тянуло и не тянет. Так вот, теперь я думаю, что в этом слишком много от - банального и недостойного, хотя и понятного - самооберегания: страшно оказаться с крупным лицом к лицу. Всё равно что смотреть на солнце без очков: глаза сожжёшь. А душа, привыкшая к московской повседневности, возьмёт да и разорвётся. Я просто боялась и боюсь.
Мне бы на окраины. Там, мнится, свет рассеянный.
По счастью, у меня нет выбора. Я не по доброй воле отказываюсь, иначе было бы совсем стыдно. Но стыдно всё равно.)
Стыдно быть собой, не видевши - ну не обязательно и не только этого, а вообще - великих пространств мира, не принявши их вызова, не подвергшись их формовке. Стыдно быть маленьким человеком - особенно осознавая притом, что сколько ни расти на наличном материале и подножном корму, всё равно не вырастешь до размеров, хотя бы теоретически доступных тому, кто ездил по свету и испытал на себе воздействие других культур. Уже сама инаковость, мнится, воспитывает - независимо от того, что из неё мы понимаем и сколько из неё мы способны вместить. Она задаёт растящее напряжение, властную вертикаль.
(Нет-нет, по самому гамбургскому счёту мне жаловаться грех, уже хотя бы потому, что в моей жизни - в качестве развёрнутого, тщательно прожитого и слишком даже личного опыта - случились три великих города: Москва, Прага и Будапешт, а также - отдельной пронзительной темой - Петербург. Но ведь слишком многого я не видела и не увижу. Тем более что, мнится, Рим или Венеция - испытания всё-таки принципиально другого масштаба. Куда более «взрослые». Они, чувствуется, - такой экзамен на человечность, который запросто можно и не выдержать.)
Не ездивший - так и стучит у меня во внутренних ушах - слеп, у него слепая душа. Что бы она ни видела вблизи себя, некоторые глаза у неё так и остаются не открытыми. Она маленькая уже потому, что другие пространства и непонятные объёмы чужой жизни её не растянули. Такой человек никогда не будет сильным, смелым, свободным. Остро видящим и крупно чувствующим. Замечающим неявные и нетривиальные связи между элементами бытия. Он никогда не выпрямится в полный рост: будет жить, согнувшись.
Одна из моих самых тяжёлых навязчивостей - в том, что человек, не видевший мира, обречён на ничтожество. Разумеется, только в том случае, если этот человек - я, но от этого не легче. Скорее уж прямо наоборот.
Дело даже не в том, что «я этого никогда не увижу» (хотя по всей вероятности так оно и будет; невозможность входит в мои отношения с другими странами, культурами и ландшафтами в качестве устойчивой, неустранимой компоненты). Дело и в том, что, скорее всего, оказалось бы не по зубам, даже если бы вдруг увидела: слишком оно мощно и огромно.
Дело не только - даже не в первую очередь - в недоступности этого для меня. Дело, что гораздо горше, в моей, принципиальной и неминуемой, несоразмерности ему.
Глядя отсюда, странно мне, маленькому московскому человеку, что вообще возможно жить в такой красоте и мощи - и оставаться при этом просто-человеком. Кажется, будто само телесное пребывание в таких пространствах должно ОЧЕНЬ укрупнять человеческое существо. Задавать ему принципиально другой масштаб.
О культурной насыщенности всех этих пространств уж и не говорю. Скорее всего, точно оказалась бы не по зубам, но испытать ожог этой насыщенностью - в любом случае стоило бы.
(Кстати, не оттого ли мне никогда не хотелось в «залюбленные», захватанные массовым вниманием [как утешала я себя] города и страны: в ту же Италию, например, или во Францию, или в «экстатическую», как написала в комменте к посту с фотографиями shaherezada, Испанию? Ни Рим, ни Венеция, ни Париж никогда не волновали моего воображения - так, чтобы совсем всерьёз и адресованно-лично. То есть да, думала я, это, как общеобязательную классику, «надо» увидеть, чтобы быть человеком в его полноте, - но лично меня туда не тянуло и не тянет. Так вот, теперь я думаю, что в этом слишком много от - банального и недостойного, хотя и понятного - самооберегания: страшно оказаться с крупным лицом к лицу. Всё равно что смотреть на солнце без очков: глаза сожжёшь. А душа, привыкшая к московской повседневности, возьмёт да и разорвётся. Я просто боялась и боюсь.
Мне бы на окраины. Там, мнится, свет рассеянный.
По счастью, у меня нет выбора. Я не по доброй воле отказываюсь, иначе было бы совсем стыдно. Но стыдно всё равно.)
Стыдно быть собой, не видевши - ну не обязательно и не только этого, а вообще - великих пространств мира, не принявши их вызова, не подвергшись их формовке. Стыдно быть маленьким человеком - особенно осознавая притом, что сколько ни расти на наличном материале и подножном корму, всё равно не вырастешь до размеров, хотя бы теоретически доступных тому, кто ездил по свету и испытал на себе воздействие других культур. Уже сама инаковость, мнится, воспитывает - независимо от того, что из неё мы понимаем и сколько из неё мы способны вместить. Она задаёт растящее напряжение, властную вертикаль.
(Нет-нет, по самому гамбургскому счёту мне жаловаться грех, уже хотя бы потому, что в моей жизни - в качестве развёрнутого, тщательно прожитого и слишком даже личного опыта - случились три великих города: Москва, Прага и Будапешт, а также - отдельной пронзительной темой - Петербург. Но ведь слишком многого я не видела и не увижу. Тем более что, мнится, Рим или Венеция - испытания всё-таки принципиально другого масштаба. Куда более «взрослые». Они, чувствуется, - такой экзамен на человечность, который запросто можно и не выдержать.)
Не ездивший - так и стучит у меня во внутренних ушах - слеп, у него слепая душа. Что бы она ни видела вблизи себя, некоторые глаза у неё так и остаются не открытыми. Она маленькая уже потому, что другие пространства и непонятные объёмы чужой жизни её не растянули. Такой человек никогда не будет сильным, смелым, свободным. Остро видящим и крупно чувствующим. Замечающим неявные и нетривиальные связи между элементами бытия. Он никогда не выпрямится в полный рост: будет жить, согнувшись.
Одна из моих самых тяжёлых навязчивостей - в том, что человек, не видевший мира, обречён на ничтожество. Разумеется, только в том случае, если этот человек - я, но от этого не легче. Скорее уж прямо наоборот.