Из навязчивого
Основное чувство моё о людях - их (принципиальная, не индивидуальная только, а, так сказать, видовая, относящаяся к каждому, к человеку как к виду) ранимость, уязвимость, постоянно присутствующая опасность неосторожным движением (моим) обрушить их внутренние конструкции, - сослепу, сглупу, по эгоцентричному невниманию и небрежению, - вообще нанести им широкий диапазон ущерба от сиюминутно поцарапать до сломать жизнь.
(И да, да, да, оказаться мучительно и привычно, мучительно-привычно виноватой, - настолько привычно, что в этом даже легко. Признав «Я виновата», освобождаешь себя от ещё более мучительной задачи бороться, самоутверждаться и оправдываться (и сжигать в этом тонны, тонны душевного материала) - и тем самым снова наносить раны партнёру по интеракции и чувствовать себя виноватой; вина - это то, что воспроизводится само собою и на любом материале. - Признаешь себя виноватой - сразу становится видно далеко во все стороны света. Оно настолько всегда, что с этим я - мнится - умею справляться. - Это слишком накатанная дорожка: стоит ступить - тут же скользишь, быстро и далеко. Ветер в ушах свищет.)
Высоко, слишком высоко вероятно, что это гордыня, извращаясь, навязывает мне такой образ: «они все» - бедные, слабые и хрупкие, а я - самая сильная (пусть даже поневоле: по тупой слоновой мощи), а то, что при этом чувствую себя виноватой - так это я ещё и хорошая-добрая-совестливая. Слёзы крокодиловы.
О себе я никакой такой трепетной хрупкости, тонкости плёнки, которую-де легко прорвать, кстати, действительно не чувствую; защитные механизмы устроили так, что к пятидесяти с лишним моим годам наросла толстая мозолистая шкура. (Реакция по типу «я виновата» действительно острее и сильнее других, разве что страх превосходит её в силе.) - Ну потому, кстати, многого о других и не чувствую - и, классический слон в посудной лавке, растаптываю, растаптываю, растаптываю…
Вообще, мнится мне, существование с другими - сплошное самопреодоление и самодисциплина, самоограничение и самоконтроль. Только отвлеклась, рассеялась вниманием, - бац! - катастрофа. Да не моя, а чужая.
(И да, да, да, оказаться мучительно и привычно, мучительно-привычно виноватой, - настолько привычно, что в этом даже легко. Признав «Я виновата», освобождаешь себя от ещё более мучительной задачи бороться, самоутверждаться и оправдываться (и сжигать в этом тонны, тонны душевного материала) - и тем самым снова наносить раны партнёру по интеракции и чувствовать себя виноватой; вина - это то, что воспроизводится само собою и на любом материале. - Признаешь себя виноватой - сразу становится видно далеко во все стороны света. Оно настолько всегда, что с этим я - мнится - умею справляться. - Это слишком накатанная дорожка: стоит ступить - тут же скользишь, быстро и далеко. Ветер в ушах свищет.)
Высоко, слишком высоко вероятно, что это гордыня, извращаясь, навязывает мне такой образ: «они все» - бедные, слабые и хрупкие, а я - самая сильная (пусть даже поневоле: по тупой слоновой мощи), а то, что при этом чувствую себя виноватой - так это я ещё и хорошая-добрая-совестливая. Слёзы крокодиловы.
О себе я никакой такой трепетной хрупкости, тонкости плёнки, которую-де легко прорвать, кстати, действительно не чувствую; защитные механизмы устроили так, что к пятидесяти с лишним моим годам наросла толстая мозолистая шкура. (Реакция по типу «я виновата» действительно острее и сильнее других, разве что страх превосходит её в силе.) - Ну потому, кстати, многого о других и не чувствую - и, классический слон в посудной лавке, растаптываю, растаптываю, растаптываю…
Вообще, мнится мне, существование с другими - сплошное самопреодоление и самодисциплина, самоограничение и самоконтроль. Только отвлеклась, рассеялась вниманием, - бац! - катастрофа. Да не моя, а чужая.