Медно-красное, медово-медленное
О, старинная живожурнальная забава, сладостное отвлечение от обязательного, сочное прорастание нежданного - флешмоб, помнит ли кто тебя ещё? Есть, есть верные сердца, которые помнят! - и вот в рамках флешмоба о семи любимых предметах на заданную букву щедрый haydamak выделил мне буковку М. Ясно же, что любимого и важного на эту букву куда больше, но тем и прекрасен флешмоб, что надо укладываться в рамки и отбирать, а то ишь.
(Что же, и мастерство, и меру [без которой, знамо дело, не выйдет никакой вожделенной безмерности] оставим за пределами списка?! - Сурово: да, оставим. Потому что та самая мера на ту же букву. - Что, и Мандельштама не назовём? и Монтеня!? и Мамардашвили? а Марк Аврелий неужели не просится, неужели не умещается в этот ряд? - Ммммм… назвать - назовём обязательно, даром что в список не включим. Поскольку все они, включая первого из них - учителя (мои) в одном из важнейших занятий всё на ту же, на ту же букву: мышления. Хотя, очень возможно, в собственном случае я некритично путаю его с воображением - но оно на другую букву.)
(Ну, про мучное и макароны [одно из прекраснейших блюд детства - макароны с маслом и сахаром], про мёд [можно попросту ложками. Но на хлеб - особенно если опять же с маслом - отдельная радость] и мармелад, про молоко [вот в частности если белый хлеб туда покрошить - совершенно самодостаточная вещь, ничего другого не надо. Можно даже чёрный] и мясо [да, жирное, острое, жареное - ооооо] не будем же мы говорить? - ну и про масло, конечно, которое не будем же, не будем мы намазывать на хлеб, правда ведь, вопреки вожделенью!? - хотя чувствовать и воображать о них будем неизменно. И о малиновом вареньи, да. С ним, кстати, можно вытерпеть даже манную кашу, - которую, конечно, мы в этот список ни ногой не пустим.)
(И забудем ли станцию метро Маяковская - да и само метро, подсознание городов, подстрочный комментарий к ним, поездки в котором, междувременье между разными точками обязательности - восхитительная область свободы? - не забудем ни за что. И младшего братца его, МЦК, к которому я уже успела очень привязаться и наобращивать его смыслами, - тоже не забудем. Ан в список не включим.)
(А московский район Матвеевское, полный воздуха, ветра и неба, особенной округлой лёгкости и одновременно - размашистой широты московского Юго-Запада? А звонкую станцию Филёвской линии Молодёжная, где вечно - нервная, жёсткая, острая весна, даже когда глубокая и умиротворяющая осень? - С другой стороны, есть и - как будто соименная ей, но на самом-то деле нет! - улица Молодёжная в окрестностях Ленинского проспекта, где, напротив, спокойно и тепло, ясно и надёжно, - и обе они прекрасны и важны, и вычти какую-нибудь из них - убудет от полноты жизни.)
(А Московский вокзал в бесконечно любимом Петербурге ты что, забыла!? - Да как же можно.)
(И, ох, как же не упомянуть Мироздание! - Оно, родимое, вообще первый адресат всех внутренних движений и предмет всех вниманий, а остальные и остальное - Его представители и посланцы. - В список-то Оно так вписалось бы, что даже прямо и возглавило бы его, - у меня с ним несомненно страстные, высокоэротизированные отношения. - Но принцип есть принцип.)
И сколько ещё, сколько ещё прекрасных предметов, существ и сущностей оставим мы за рамками списка единственно в угоду дисциплине!
(А вот намеренно не включу я сюда - у каждого же списка должна быть тень, которую он отбрасывает, правда? - ни математики, ни музыки, с которыми не сложилось никаких отношений прямо совсем - не пустили они меня в себя, а я и не ломилась; ни мая, ни молодости - совсем не случилось их ни полюбить, ни освоить. - Но с мартом, в котором родилась мама, всё куда сложнее, он предмет моей тревожной нежности, и как хорошо, что ограниченность списка позволяет его не включать.)
Во всяком случае, ограничимся мы теми предметами, что пришли на ум - самыми первыми. В самом первом есть некоторая особенная точность, которой есть смысл следовать.
М, медно-красная, медово-медленная буквица, морковно-сладкая, мясистая, аккуратная, терпеливая, собирающая - и при этом плавящаяся, текучая. Плоская. Звук, ею обозначаемый, в общем-то горизонтален. Правда, жаркое, крупное, в самую сердцевину бьющее слово Magyarország тоже начинается на неё, прекрасную (и там она жгуче-кирпичная, грубоватая), но мы на сей раз обойдёмся русскими звуками.
1. Малое. Контрабандой протащу сюда и мелочи - не совсем синонимичные ему, но, понятно, глубоко ему родственные. - Малое с его смирением и терпением, мелочи с их внимательным вбиранием в себя полноты мира - которую в каждой из них можно пощупать; мелочи - секундные стрелки бытия, показывающие, может быть, самое точное и самое драгоценное его время, потому что - самое (казалось бы) быстротечное. Но именно что казалось бы: уходящую жизнь вернее и неожиданнее всего сберегают в себе именно они - и через них с нею, исчезнувшей, можно контактировать напрямую. Просто проживать её снова. Они очень чутки к человеку, создают вернейший его слепок, поэтому, если нужно кого-то почувствовать, - как же не через них?
2. Медленность - наилучший режим взаимодействия с миром. Да и с самой собой. Лучшая скорость (а ещё лучше - её отсутствие), на которой вообще можно что-то разглядеть.
3. Меланхолия - а она тот модус отношений с тем же самым миром (и с самой собой заодно), который чувствуется наиболее честным и самым адекватным. Ей и предадимся.
4. Молескины - под этим именем протащу я в список, опять-таки несколько контрабандой, толстые мясистые карманные блокноты размером в ладонь, с твёрдой обложкой: идеальная среда для размножения и проращивания мыслей и предмыслий. Но о да, молескины, с нежной тонкой линовкой, со страницами цвета топлёного молока (а не этого вот кричащего белого)... это любовь. Чувственная и порочная. И даже где-то разврат.
5. Молчание - оно видится мне полнотой высказывания и лучшим способом присутствия в любом разговоре. Чем дальше, тем больше.
6. Москва - это, вообще-то, в моём случае синоним всего (даром что оно на другую букву). Это книга обо всём, которая растёт на глазах и пишет сама себя, которую читаешь всем телом, как слепец пальцами своего Брайля, всеми чувствами, включая обязательно шестое. Наверно, это глубже любви, сильнее любви, неотменимее её. Но это всё-таки она.
7. Мудрость - ох, люблю безответно и безнадёжно; точно знаю, что не достигну, но хочется же. Ту, которая - полнота понимания ещё, может быть, прежде умствований; которая знание-плюс-осознание-его-ограничений; которая - родная и сиамская сестра глубины и непретенциозной крупности… Как её не любить, прекрасную? Но ещё пуще того, каюсь, люблю я - грешной, низкой, порочной, взаимной и вполне осуществившейся любовью - мудрствование (лукавое, а какое же ещё), мудрование, мудрёж и прочих незаконных однокоренных псевдоблизнецов Её, единственной. Они утешают в Её отсутствие и вообще веселят.
8. [бонус] Мяу - идеальное в своей универсальности слово в персональном лексиконе (да, Иосиф Александрович Б. тоже его любил; так что слово можно смело считать цитатой из него). Оно годится для выражения всех решительно душевных движений, особливо же - затем, чтобы снизить пафос, смягчить смущение и / или сократить дистанцию. За то и любим. Мяу.
This entry was originally posted at https://yettergjart.dreamwidth.org/462614.html. Please comment there using OpenID.
(Что же, и мастерство, и меру [без которой, знамо дело, не выйдет никакой вожделенной безмерности] оставим за пределами списка?! - Сурово: да, оставим. Потому что та самая мера на ту же букву. - Что, и Мандельштама не назовём? и Монтеня!? и Мамардашвили? а Марк Аврелий неужели не просится, неужели не умещается в этот ряд? - Ммммм… назвать - назовём обязательно, даром что в список не включим. Поскольку все они, включая первого из них - учителя (мои) в одном из важнейших занятий всё на ту же, на ту же букву: мышления. Хотя, очень возможно, в собственном случае я некритично путаю его с воображением - но оно на другую букву.)
(Ну, про мучное и макароны [одно из прекраснейших блюд детства - макароны с маслом и сахаром], про мёд [можно попросту ложками. Но на хлеб - особенно если опять же с маслом - отдельная радость] и мармелад, про молоко [вот в частности если белый хлеб туда покрошить - совершенно самодостаточная вещь, ничего другого не надо. Можно даже чёрный] и мясо [да, жирное, острое, жареное - ооооо] не будем же мы говорить? - ну и про масло, конечно, которое не будем же, не будем мы намазывать на хлеб, правда ведь, вопреки вожделенью!? - хотя чувствовать и воображать о них будем неизменно. И о малиновом вареньи, да. С ним, кстати, можно вытерпеть даже манную кашу, - которую, конечно, мы в этот список ни ногой не пустим.)
(И забудем ли станцию метро Маяковская - да и само метро, подсознание городов, подстрочный комментарий к ним, поездки в котором, междувременье между разными точками обязательности - восхитительная область свободы? - не забудем ни за что. И младшего братца его, МЦК, к которому я уже успела очень привязаться и наобращивать его смыслами, - тоже не забудем. Ан в список не включим.)
(А московский район Матвеевское, полный воздуха, ветра и неба, особенной округлой лёгкости и одновременно - размашистой широты московского Юго-Запада? А звонкую станцию Филёвской линии Молодёжная, где вечно - нервная, жёсткая, острая весна, даже когда глубокая и умиротворяющая осень? - С другой стороны, есть и - как будто соименная ей, но на самом-то деле нет! - улица Молодёжная в окрестностях Ленинского проспекта, где, напротив, спокойно и тепло, ясно и надёжно, - и обе они прекрасны и важны, и вычти какую-нибудь из них - убудет от полноты жизни.)
(А Московский вокзал в бесконечно любимом Петербурге ты что, забыла!? - Да как же можно.)
(И, ох, как же не упомянуть Мироздание! - Оно, родимое, вообще первый адресат всех внутренних движений и предмет всех вниманий, а остальные и остальное - Его представители и посланцы. - В список-то Оно так вписалось бы, что даже прямо и возглавило бы его, - у меня с ним несомненно страстные, высокоэротизированные отношения. - Но принцип есть принцип.)
И сколько ещё, сколько ещё прекрасных предметов, существ и сущностей оставим мы за рамками списка единственно в угоду дисциплине!
(А вот намеренно не включу я сюда - у каждого же списка должна быть тень, которую он отбрасывает, правда? - ни математики, ни музыки, с которыми не сложилось никаких отношений прямо совсем - не пустили они меня в себя, а я и не ломилась; ни мая, ни молодости - совсем не случилось их ни полюбить, ни освоить. - Но с мартом, в котором родилась мама, всё куда сложнее, он предмет моей тревожной нежности, и как хорошо, что ограниченность списка позволяет его не включать.)
Во всяком случае, ограничимся мы теми предметами, что пришли на ум - самыми первыми. В самом первом есть некоторая особенная точность, которой есть смысл следовать.
М, медно-красная, медово-медленная буквица, морковно-сладкая, мясистая, аккуратная, терпеливая, собирающая - и при этом плавящаяся, текучая. Плоская. Звук, ею обозначаемый, в общем-то горизонтален. Правда, жаркое, крупное, в самую сердцевину бьющее слово Magyarország тоже начинается на неё, прекрасную (и там она жгуче-кирпичная, грубоватая), но мы на сей раз обойдёмся русскими звуками.
1. Малое. Контрабандой протащу сюда и мелочи - не совсем синонимичные ему, но, понятно, глубоко ему родственные. - Малое с его смирением и терпением, мелочи с их внимательным вбиранием в себя полноты мира - которую в каждой из них можно пощупать; мелочи - секундные стрелки бытия, показывающие, может быть, самое точное и самое драгоценное его время, потому что - самое (казалось бы) быстротечное. Но именно что казалось бы: уходящую жизнь вернее и неожиданнее всего сберегают в себе именно они - и через них с нею, исчезнувшей, можно контактировать напрямую. Просто проживать её снова. Они очень чутки к человеку, создают вернейший его слепок, поэтому, если нужно кого-то почувствовать, - как же не через них?
2. Медленность - наилучший режим взаимодействия с миром. Да и с самой собой. Лучшая скорость (а ещё лучше - её отсутствие), на которой вообще можно что-то разглядеть.
3. Меланхолия - а она тот модус отношений с тем же самым миром (и с самой собой заодно), который чувствуется наиболее честным и самым адекватным. Ей и предадимся.
4. Молескины - под этим именем протащу я в список, опять-таки несколько контрабандой, толстые мясистые карманные блокноты размером в ладонь, с твёрдой обложкой: идеальная среда для размножения и проращивания мыслей и предмыслий. Но о да, молескины, с нежной тонкой линовкой, со страницами цвета топлёного молока (а не этого вот кричащего белого)... это любовь. Чувственная и порочная. И даже где-то разврат.
5. Молчание - оно видится мне полнотой высказывания и лучшим способом присутствия в любом разговоре. Чем дальше, тем больше.
6. Москва - это, вообще-то, в моём случае синоним всего (даром что оно на другую букву). Это книга обо всём, которая растёт на глазах и пишет сама себя, которую читаешь всем телом, как слепец пальцами своего Брайля, всеми чувствами, включая обязательно шестое. Наверно, это глубже любви, сильнее любви, неотменимее её. Но это всё-таки она.
7. Мудрость - ох, люблю безответно и безнадёжно; точно знаю, что не достигну, но хочется же. Ту, которая - полнота понимания ещё, может быть, прежде умствований; которая знание-плюс-осознание-его-ограничений; которая - родная и сиамская сестра глубины и непретенциозной крупности… Как её не любить, прекрасную? Но ещё пуще того, каюсь, люблю я - грешной, низкой, порочной, взаимной и вполне осуществившейся любовью - мудрствование (лукавое, а какое же ещё), мудрование, мудрёж и прочих незаконных однокоренных псевдоблизнецов Её, единственной. Они утешают в Её отсутствие и вообще веселят.
8. [бонус] Мяу - идеальное в своей универсальности слово в персональном лексиконе (да, Иосиф Александрович Б. тоже его любил; так что слово можно смело считать цитатой из него). Оно годится для выражения всех решительно душевных движений, особливо же - затем, чтобы снизить пафос, смягчить смущение и / или сократить дистанцию. За то и любим. Мяу.
This entry was originally posted at https://yettergjart.dreamwidth.org/462614.html. Please comment there using OpenID.