Что сказал библиофаг о венгерской литературе, будучи о ней спрошен
Примерно вот что: http://prochtenie.ru/geo/29510
Отвлекаясь от личных мотивов моего интереса к венгерской словесности (которые могут быть коротко суммированы примерно так: я ее воспринимаю как послание, написанное мне - и мне тоже, в мои руки вложенное, но по небрежению в свое время не прочитанное), я бы сказала, что она интересна мне как важный вариант общеевропейской. Поскольку (отталкиваясь от реплики коллеги Бавильского) я не верю ни в поступательное восходящее развитие литератур (особенно всех - в одном общем направлении, в свете чего есть «преуспевающие» и «отстающие» в этом движении), ни даже в то, что у культурного пространства есть первостепенный качественный «центр» и второсортная «периферия», я бы назвала венгерскую словесность одной из точек интенсивности европейского мировосприятия. И эта интенсивность весьма высока.
Литература венгров, исключительно богатая в формальном отношении (на мой взгляд, в этом отношении превосходящая русскую) интересна мне как смысловая (и эмоциональная) лаборатория с особенным устройством, как мощный смысловой аккумулятор. Разумеется, в силу специфики языка, чуждого окрестным народам (как сказал, на мой взгляд чудовищно - до несправедливости - преувеличивая, но, видимо, точно отражая общеевропейскую интуицию, коллега Кобрин, «язык, который никто не понимает, который почти невозможно выучить», - интересно, с чего люди вообще это взяли, поскольку венгерский язык обладает чрезвычайно логичной, ясной структурой - и в этом отношении, вы не поверите, существенно превосходит русский...) она «увернута» в себя: в нее входит - и на свой лад перерабатывается - множество глубоко и внимательно усвоенных влияний. Это литература с огромным кругозором (венгерские переводчики работают много, тщательно и качественно, дорастив тем самым свой язык до уровня всемирного, универсального по вмещаемым объемам. Одним из важнейших событий моей жизни, важнейшей школой восприятия был некогда Марсель Пруст в переводе Альберта Дьердьяи). Но мало что выбирается оттуда наружу. Венгерская словесность с ее сложной памятью, конечно, полна локальных, внутренних отсылок. «Они пишут книги для себя», как сказал один мой давний собеседник, - но это неправда. Эта литература, по моему разумению, недорасслышана своими соседями и собратьями по культурному пространству - именно в своей общечеловечности и универсальности, которая и не существует иначе, как в локальных вариантах.
В основном я читала и читаю венгерских поэтов, имеющих уже статус классиков: Эндре Ади (1877-1919), Аттилу Йожефа (1905-1937), Михая Бабича (1883-1941), Дежё Костолани (1885-1936), Фридьеша Каринти (1887-1938), Миклоша Радноти (1909-1944), Лёринца Сабо (1900-1957), Яноша Пилинского (1921-1981), Шандора Вёреша (1913-1989). И Шандора Петёфи (1823-1849), разумеется. Недавно, благодаря живущей в Венгрии переводчице Майе Цесарской, перечитала читанный в юности роман Антала Серба (1901-1945) «Путник и лунный свет», сравнив его со сделанным ею русским переводом (по-моему, точным и живым), - но это первая половина XX века. Из прозаиков я бы назвала Шандора Мараи (1900-1989) с его, прежде всего, огромным дневником, который он писал всю жизнь (он мне очень родствен в жанровом отношении, таким образом). Стоит назвать и литературоведа, эссеиста, прозаика и поэта Агнеш Немеш Надь (1922-1991). Вообще же на современников мне раскрыли глаза в последние годы русские переводчики: великий роман Петера Надаша «Книга воспоминаний» впервые попал в мои руки в блистательном, на мой взгляд, переводе Вячеслава Середы, - как и не менее великий роман Ласло Краснахоркаи «Сатанинское танго», как и - несколькими годами раньше - «Harmonia caelestis» и «Исправленное издание» Петера Эстерхази.
На вопрос, «чем выделяется венгерская словесность на фоне других европейских?», я - никогда не сравнивая ее подробно с другими европейскими и не имея соответствующих компетенций - рискнула бы тем не менее ответить: глубиной, интенсивностью, пристальностью внимания к миру и внешнему, и внутреннему (русские читатели могут это оценить по двум почти наугад выбранным - и прекрасно переведенным образцам: по «Книге воспоминаний» и «Сатанинскому танго» с их медленным, осязаемым временем), восприимчивостью к трагическим аспектам жизни. И это ответ еще на один вопрос - о сходстве ее с русской литературой: горечь и рефлексия. Только, по моему пристрастному чувству, венгры безутешнее и беспощаднее. Люблю именно за это.
This entry was originally posted at https://yettergjart.dreamwidth.org/363980.html. Please comment there using OpenID.
Отвлекаясь от личных мотивов моего интереса к венгерской словесности (которые могут быть коротко суммированы примерно так: я ее воспринимаю как послание, написанное мне - и мне тоже, в мои руки вложенное, но по небрежению в свое время не прочитанное), я бы сказала, что она интересна мне как важный вариант общеевропейской. Поскольку (отталкиваясь от реплики коллеги Бавильского) я не верю ни в поступательное восходящее развитие литератур (особенно всех - в одном общем направлении, в свете чего есть «преуспевающие» и «отстающие» в этом движении), ни даже в то, что у культурного пространства есть первостепенный качественный «центр» и второсортная «периферия», я бы назвала венгерскую словесность одной из точек интенсивности европейского мировосприятия. И эта интенсивность весьма высока.
Литература венгров, исключительно богатая в формальном отношении (на мой взгляд, в этом отношении превосходящая русскую) интересна мне как смысловая (и эмоциональная) лаборатория с особенным устройством, как мощный смысловой аккумулятор. Разумеется, в силу специфики языка, чуждого окрестным народам (как сказал, на мой взгляд чудовищно - до несправедливости - преувеличивая, но, видимо, точно отражая общеевропейскую интуицию, коллега Кобрин, «язык, который никто не понимает, который почти невозможно выучить», - интересно, с чего люди вообще это взяли, поскольку венгерский язык обладает чрезвычайно логичной, ясной структурой - и в этом отношении, вы не поверите, существенно превосходит русский...) она «увернута» в себя: в нее входит - и на свой лад перерабатывается - множество глубоко и внимательно усвоенных влияний. Это литература с огромным кругозором (венгерские переводчики работают много, тщательно и качественно, дорастив тем самым свой язык до уровня всемирного, универсального по вмещаемым объемам. Одним из важнейших событий моей жизни, важнейшей школой восприятия был некогда Марсель Пруст в переводе Альберта Дьердьяи). Но мало что выбирается оттуда наружу. Венгерская словесность с ее сложной памятью, конечно, полна локальных, внутренних отсылок. «Они пишут книги для себя», как сказал один мой давний собеседник, - но это неправда. Эта литература, по моему разумению, недорасслышана своими соседями и собратьями по культурному пространству - именно в своей общечеловечности и универсальности, которая и не существует иначе, как в локальных вариантах.
В основном я читала и читаю венгерских поэтов, имеющих уже статус классиков: Эндре Ади (1877-1919), Аттилу Йожефа (1905-1937), Михая Бабича (1883-1941), Дежё Костолани (1885-1936), Фридьеша Каринти (1887-1938), Миклоша Радноти (1909-1944), Лёринца Сабо (1900-1957), Яноша Пилинского (1921-1981), Шандора Вёреша (1913-1989). И Шандора Петёфи (1823-1849), разумеется. Недавно, благодаря живущей в Венгрии переводчице Майе Цесарской, перечитала читанный в юности роман Антала Серба (1901-1945) «Путник и лунный свет», сравнив его со сделанным ею русским переводом (по-моему, точным и живым), - но это первая половина XX века. Из прозаиков я бы назвала Шандора Мараи (1900-1989) с его, прежде всего, огромным дневником, который он писал всю жизнь (он мне очень родствен в жанровом отношении, таким образом). Стоит назвать и литературоведа, эссеиста, прозаика и поэта Агнеш Немеш Надь (1922-1991). Вообще же на современников мне раскрыли глаза в последние годы русские переводчики: великий роман Петера Надаша «Книга воспоминаний» впервые попал в мои руки в блистательном, на мой взгляд, переводе Вячеслава Середы, - как и не менее великий роман Ласло Краснахоркаи «Сатанинское танго», как и - несколькими годами раньше - «Harmonia caelestis» и «Исправленное издание» Петера Эстерхази.
На вопрос, «чем выделяется венгерская словесность на фоне других европейских?», я - никогда не сравнивая ее подробно с другими европейскими и не имея соответствующих компетенций - рискнула бы тем не менее ответить: глубиной, интенсивностью, пристальностью внимания к миру и внешнему, и внутреннему (русские читатели могут это оценить по двум почти наугад выбранным - и прекрасно переведенным образцам: по «Книге воспоминаний» и «Сатанинскому танго» с их медленным, осязаемым временем), восприимчивостью к трагическим аспектам жизни. И это ответ еще на один вопрос - о сходстве ее с русской литературой: горечь и рефлексия. Только, по моему пристрастному чувству, венгры безутешнее и беспощаднее. Люблю именно за это.
This entry was originally posted at https://yettergjart.dreamwidth.org/363980.html. Please comment there using OpenID.