и тянется и длится
Собираю чемодан в Саратов, думаю о длящейся до сих пор Перми (город длится внутри человека, как состояние). На прощание на вокзале Пермь окатила дождём буквально как из ведра, - крестила, значит, во пермяки. Значит, вернусь.
(Если город, думалось, сияет солнышком при твоём отъезде, значит, ему всё равно.)
Город - состояние, да (и среды, и человека); он начинается в нас задолго до того, как мы туда попадём - прокладывает в нас пути себе - и не кончается ещё долго после того, как мы оттуда уедем. Город - принимаемая жизнью форма, - конечно, обладающая своими инерциями.
Сам город, во плоти, совокупность домов и улиц - только осязаемое ядрышко города-события, только его удерживающий центр.
Всё-таки Пермь слишком близко к Москве (вёзший меня оттуда абаканский поезд шёл 23 часа 28 минут); ближе Астрахани даже, до которой то ли 26, то ли 28 часов, сейчас не помню. А очень хочется (так, что даже чувствуется очень важным) далеко. Понятно, что лучше всего на поезде, чтобы как следует прочувствовать это далеко. Хочется самого состояния далеко, удалённости от обжитого, вообще - больших расстояний. - Практического смысла в этом ровно никакого - чистая экзистенциальная пластика, изменение формы существования как возможности для всех мыслимых его содержаний. Так другие, более приближенные к норме люди слушают, например, музыку, как я хожу по пространствам и перемещаюсь в них.
Город же, в который всё время возвращаешься (вот Саратов уже и такой), становится совокупностью точек отсчёта. Он - как линейка, которой себя измеряешь: что приросло, что уменьшилось? Большое тело, в которое влезаешь, чувствуя себя его душой, смотришь - насколько теперь по размеру?
Город, в который возвращаешься, приобретает некоторые черты вечности. Намываешь себе из времени золото вечности - по крупинкам.
Вообще цепляюсь за возвращения и повторения: слишком жаль всего уходящего, всего безвозвратного, всего обречённого. Любое повторение приобретает значение ритуала - организующего, собирающего (следственно - сберегающего драгоценное вещество бытия), формирующего начала. Возвращаясь в одно и то же место, мы имеем иллюзию, будто возвращаемся в какое-то из пережитых здесь времён или, скорее, - во все пережитые здесь времена сразу. Возвращения - разновидность бессмертия, его реального, живого опыта.
Даже если в месте, куда возвращаемся, изменилось вообще всё. Но хотя бы что-то остаётся же неизменным - хоть воздух. И этого одного уже совершенно достаточно для бессмертия.
Пермь - Москва, рассвет
(Если город, думалось, сияет солнышком при твоём отъезде, значит, ему всё равно.)
Город - состояние, да (и среды, и человека); он начинается в нас задолго до того, как мы туда попадём - прокладывает в нас пути себе - и не кончается ещё долго после того, как мы оттуда уедем. Город - принимаемая жизнью форма, - конечно, обладающая своими инерциями.
Сам город, во плоти, совокупность домов и улиц - только осязаемое ядрышко города-события, только его удерживающий центр.
Всё-таки Пермь слишком близко к Москве (вёзший меня оттуда абаканский поезд шёл 23 часа 28 минут); ближе Астрахани даже, до которой то ли 26, то ли 28 часов, сейчас не помню. А очень хочется (так, что даже чувствуется очень важным) далеко. Понятно, что лучше всего на поезде, чтобы как следует прочувствовать это далеко. Хочется самого состояния далеко, удалённости от обжитого, вообще - больших расстояний. - Практического смысла в этом ровно никакого - чистая экзистенциальная пластика, изменение формы существования как возможности для всех мыслимых его содержаний. Так другие, более приближенные к норме люди слушают, например, музыку, как я хожу по пространствам и перемещаюсь в них.
Город же, в который всё время возвращаешься (вот Саратов уже и такой), становится совокупностью точек отсчёта. Он - как линейка, которой себя измеряешь: что приросло, что уменьшилось? Большое тело, в которое влезаешь, чувствуя себя его душой, смотришь - насколько теперь по размеру?
Город, в который возвращаешься, приобретает некоторые черты вечности. Намываешь себе из времени золото вечности - по крупинкам.
Вообще цепляюсь за возвращения и повторения: слишком жаль всего уходящего, всего безвозвратного, всего обречённого. Любое повторение приобретает значение ритуала - организующего, собирающего (следственно - сберегающего драгоценное вещество бытия), формирующего начала. Возвращаясь в одно и то же место, мы имеем иллюзию, будто возвращаемся в какое-то из пережитых здесь времён или, скорее, - во все пережитые здесь времена сразу. Возвращения - разновидность бессмертия, его реального, живого опыта.
Даже если в месте, куда возвращаемся, изменилось вообще всё. Но хотя бы что-то остаётся же неизменным - хоть воздух. И этого одного уже совершенно достаточно для бессмертия.
Пермь - Москва, рассвет