Остывает
Вечером, стоит солнцу коснуться горизонта, - мир немного рождается заново. Снова, постепенно и с изумлением, обретает себя. Вечером сам воздух чувствуется щедрым даром.
И в человеке, в ответ происходящему, по мере того, как остывает раскалённый дневной жарой мир, - восстают из оцепенения и умозрение, и чувственность, - все компоненты его существа. В летнюю жару днём спишь - тем мучительнее, бессмысленнее, что с открытыми глазами, ночью - бодрствуешь от прямого значения слова «бодрость», даже когда приходится это делать с глазами закрытыми. Сны в такие ночи ясны и насыщены живым кислородом, как проточная вода.
Лето - опыт полубытия. Впадаешь всё-таки, хоть отчасти, в анабиоз - не внешний, так внутренний. Жара останавливает внутреннюю живость, уводит в дрёму и морок наяву, в сны без сновидений. Опыт чистого перетерпливания загрубевшего, ослепшего времени (каким нежным было это время весной! - пока росло, пока чутко прислушивалось к самому себе). Ближе к осени время снова начнёт делаться тоньше, наполняться воздухом и движением. Бельмо лета спадёт с глаза мира, и глаз - огромный, размером во всё бытие - начнёт медленно открываться. Чтобы к ноябрю достичь предельного, режущего, беспощадного зрения. Летом он приоткрывается только ночью.
И в человеке, в ответ происходящему, по мере того, как остывает раскалённый дневной жарой мир, - восстают из оцепенения и умозрение, и чувственность, - все компоненты его существа. В летнюю жару днём спишь - тем мучительнее, бессмысленнее, что с открытыми глазами, ночью - бодрствуешь от прямого значения слова «бодрость», даже когда приходится это делать с глазами закрытыми. Сны в такие ночи ясны и насыщены живым кислородом, как проточная вода.
Лето - опыт полубытия. Впадаешь всё-таки, хоть отчасти, в анабиоз - не внешний, так внутренний. Жара останавливает внутреннюю живость, уводит в дрёму и морок наяву, в сны без сновидений. Опыт чистого перетерпливания загрубевшего, ослепшего времени (каким нежным было это время весной! - пока росло, пока чутко прислушивалось к самому себе). Ближе к осени время снова начнёт делаться тоньше, наполняться воздухом и движением. Бельмо лета спадёт с глаза мира, и глаз - огромный, размером во всё бытие - начнёт медленно открываться. Чтобы к ноябрю достичь предельного, режущего, беспощадного зрения. Летом он приоткрывается только ночью.