(no subject)
Мы курили за школой сколько-то лет назад, и ходила среди подростков такая байка - если сдать в аптеку сигаретного пепла банку (здесь тогда рассказчик смешно округлял глаза), денег будет - четыре раза купить мечту, и на сдачу дадут вишневый швейцарский ножик - и свободен шагать, как вон тот довольный собой прохожий, сигаретным пунктиром наметывая темноту.
В окружении английского кирпича ли, русской глины ли, татарского ли песка я хотел, чтобы ты утолила мои печали, чтобы делась куда-то сосущая эта тоска - чтобы ты засыпала, как будто в моей горсти; чтобы ты улыбалась, еще не проснувшись толком. Нынче ночь, и мое отражение смотрит волком в яме зеркала в ванной, и хочется отойти.
Никуда не делись ни вересковые поля, ни испанское солнце, ни соленые камни у моря, ни июльская вишня, ни сибирская конопля вдоль седого, как я, рассохшегося забора - но копился неслышно стеклянный внутри объем, если куришь свои - не считаются, что стреляешь. Оказалось, что это не то чтобы прям враньё - банка чистого пепла действительно многое позволяет:
не моргнуть от удара женщины по щеке ли; отдавать ли, хотя понимаешь, что не вернут; улыбаться, когда понимаешь - на самом деле на улыбки осталось не более двух минут; ну, все то, за что я подростком продал бы душу. Жаль, что сгинул в карманах вишневый швейцарский нож. А осталось одно, чего и за пепел не купишь - и оно-то и нужно. Которого нет. Одно.
Валидолу бы, чтобы сердце не так стучало, о песке не думать, и особенно о глине. И о том, как бы ты утолила мои печали. Чтоб пришли бы, остались и больше не уходили - воля добрая; знакомой радужки чистый свет; чтобы в тьму ночную протянутая рука валидол отыскала. Заснуть под шепот, что смерти нет, не дослушав до уточняющего
- пока.