(no subject)
"Чудаки". Продолжение
IV
НА ВСТРѢЧУ НЕИЗВѢСТНОМУ
Быстро мчался поѣздъ, шипя и свистя, вгдядываясь громадными огненными гзазами въ темноту осенней ночи. Мчался онъ изъ тихой и ласковой провинціи къ далекому сѣверу, къ туманному, холодному Петербургу.
Въ одномъ изъ вагоновъ второго класса, переполненном усталой, дремавшей публикой, въ глубокомъ траурѣ [ех]ала Муся фонъ-Саксъ. Забившись въ уголокъ, одинокая и безпомощная, она вся погрузилась въ воспоминанія рол[шл]аго. Страшный кошмаръ, такъ круто измѣнившій ея жизнь! И теперь, теряя мужество, она мчится въ невѣдомые страны, къ новой жизни. Весь ея багажъ тутъ, вмѣстѣ съ нею. Маленькая корзиночка съ бѣльемъ и съ платьемъ. А въ кожаной дорожной сумочкѣ "через плечо" все ея наслѣдство: пятьсотъ рублей, старыя письма и фотографіи ея родителей.
Въ пути она уже несчетное число разъ перечитывала эти старыя письма, которыя покойный ея отецъ хранилъ всю жизнь какъ святыню. И какія хорошія это были письма. Полныя любви и нѣжности. Значитъ, было время, когда ея мать любили ея отца... И зачѣмъ это время такъ скоро прошло!
Бѣдный папочка! Его сердуе не выдержало муки, оно невѣки успокоилось.
Въ ушахъ молодой дѣвушки и теперь еще звучали жестокія слова Анны Егоровны, безпощадно наносившія послѣдніе удары измученному человѣку.
На вопросъ своей дочери: "Она говорит правду?" онъ не смогъ отвѣтить и уже не отвѣтитъ н и к о г д а. Какая мука отразилась тогда въ его свѣтлыхъ глазахъ, какой стонъ сорвался съ его посинѣвшихъ губъ, тихій стонъ, безнадежный!
Забывая все на свѣтѣ, Муся бросилась тогда къ нему. Она приподнимала его отяжелѣвшую голову, она покрывала поцѣлуями его мертвенно-блѣдное лицо, и самыя ласковыя слова дочерней любви срывались съ ея устъ. Словно она хотѣла вдохнуть въ него свою молодую жизнь. А потомъ, въ полномъ отчаяніи, она приникла ухомъ къ его сердцу. Оно уже не билось, это бѣдное сердце.
И все, что было потомъ, промелькнуло, какъ страшное, мучительное сновидѣніе.
Визгливыя рыданія Анны Егоровны, громкій плачъ двухъ черноголовыхъ дѣвочекъ, ея собственныя мучительнвя слезы... И холодный, спокойный трупъ отца на столѣ среди цвѣтовъ, и скромныя похороны, и стукъ земли, которую засыпали безврененную могилу.
Очнулась отъ страшнаго сна Муся только тогда, когда через нѣсколько недѣль послѣ похоронъ отца въ ея маленькую комнатку вошла Анна Егоровна. Блѣдная, съ опухшими отъ слезъ красными глазами, въ глубоком траурѣ, она все еще дышала своей вѣчной злобой.
- Разрѣшите войти, баронесса? - язвительно спросила она.
Муся встрепенулась.
- Конечно, Анна Егоровна, - она предложила стулъ своему врагу.
- Видите ли, мнѣ надо съ вами поговорить серьезно, баронесса, - съ той же ироніей продолжала Анна Егоровна, и ненависть отразилась въ ея блестящихъ черныхъ глазахъ, устремленныхъ на молодую дѣвушку.
- Вашъ покойный отецъ мало отрадного далъ мнѣ при жизни и мало хорошаго далъ послѣ смерти. Здоровье надломлено, положеніе болѣе чѣмъ двусмысленное, молодость прожита, двое малолѣтнихъ дѣтей и самыя ограниченныя средства. Все свое имущество, движимое и недвижимое, онъ завѣщалъ мнѣ и моимъ дѣтямъ. На ваше имя оставлено всего пятьсотъ рублей и какой-то пакетъ съ письмами, Деньги эти небольшія, но на первое время все-таки васъ поддержатъ.
Анна Егоровна передала Мусѣ деньги и пакетъ и вопросительно глядѣла не нее, поджавъ губы.
- Вы меня поняли, баронесса? Лишній ротъ теперь былъ бы для меня обременителенъ.
- Я поняла, - холодно отвѣтила Муся. - И напрасно вы волновались, я все-равно не осталось бы въ вашемъ домѣ.
- Да, баронесса, вамъ у меня дѣлать нечего.
Анно Егоровна злобно поднялась.
- Не буду вамъ мѣшать... Читайте письма... и укладывайтесь.
Горделиво закинувъ голову, она вышла изъ комнаты.
Муся распечатала пакетъ.
Письмо отца... и еще старыя, пожелтѣвшія письма.
"Дорогая моя... тебѣ, дитя моей единственной любви..." Да, въ этомъ письмѣ всѣ тайны бѣднаго папы. Онъ полюбилъ ея мать и всю жизнь любилъ ее до послѣдняго дыханія. Столько въ этихъ строкахъ было глубокаго чувства, смертельной тоски и христіанского смиренія. А ей, своей Мусѣ, онъ завѣщалъ быть вѣчно такою, какою она была - любящей, нѣжной, трудолюбивой и стойкой. Просилъ не забывать его и молиться о немъ.
Слезы лились по щекамъ молодой дѣвушки, когда она читала эти строки. Онъ былъ "однолюбцемъ", ничто не могло вырвать первую и послѣднюю любовь изъ его сердца.
Дрожащими руками молодая дѣвушка схватилась [за] фотографіи своей матери. Она ея не помнила, а до [сих] поръ отецъ ревниво охранялъ старыя фотографіи, ... [не] показывая ихъ никому на свѣтѣ. Передъ жадными ... Муси предстала великолѣпная баронесса фонъ-Саксъ во всемъ блескѣ молодости и красоты. Правильное лицо, жгучіе глаза, черныя змѣящіеся волны волосъ, стройная фигура съ тонкой таліей и роскошной грудью. И эта дивная, пламенная красавица - мать Муси!
Но вотъ дрожащіе пальчики молодой дѣвушки коснулись пожелтѣвшихъ страницъ. Сколько нѣжности, граціи, утонченнаго кокетства сквозило въ этихъ черныхъ строкахъ. Только женщина с душой прекрасной и нѣжной могла такъ писать!
А вотъ и о ней, о Мусѣ, нѣсколько словъ:
"Наша маленькая крошка, наша златокудрая дѣвочка".
И какія-то новыя слезы, слезы счастья и умиленія хлынули изъ глазъ молодой дѣвушки.
Много разъ перечитывала она дорогія письма, наконецъ спрятала ихъ на своей груди и не разставалась съ ними ни на одно мгновеніе. Ей все казалось, что любопытные, жадные глаза Анны Егоровны стараются проникнуть въ загробную тайну человѣка, которому она отравила жизнь. Муся считала Анну Егоровну виновницей преждевременной смерти отца и не могла побѣдить въ своемъ сердцѣ ненависть къ этой маленькой грязной женщинѣ. На слѣдующій день, когда Муся колѣнопреклоненная рыдала у свѣжей могилы отца, онъ уже былъ для нея какимъ-то другимъ, новымъ. Какъ жалѣла она, что раньше онъ не посвятилъ ее въ трогательныя тайны своего сердца. Можетъ быть, она сумѣла бы его утѣшить, можетъ быть, она нашла бы способы примирить его съ матерью.
Ея отецъ, этотъ вѣчно-печальный, кроткій труженикъ, теперь предсталъ передъ Мусей въ новомъ романтическомъ освѣщеніи. Онъ предсталъ передъ нею рыцаремъ вѣчной любви къ красавицѣ, любви до могилы.
- Прощай, прощай, дорогая могилка, - шептала Муся, украшая подножіе креста цвѣтами. - Можетъ быть, не скоро я вернусь сюда. Но душа твоя, мой отецъ, прекрасный рыцарьъ вѣчной любви, твоя душа всегда будетъ со мною и твои совѣты всегда будут со мной. Я буду такой, как ты хочешь.
Съ трудомъ оторвалась Муся отъ дорогой могилы и, вернувшись домой, стала складывать свои вещи въ корзиночку.
Домой! Какой ироніей теперь звучало это слово. У бѣдняжки не было дома, и она не знала, гдѣ его найдетъ. Маленькая дачка, въ которой Муся провела дѣтство и юность, теперь принадлежала Аннѣ Егоровнѣ.
Оставалось всего часа полтора до отхода поѣзда, и молодая дѣвушка спустилась въ садъ. Ей хотѣлось проститься со старыми деревьями, съ кустами малины и смородины, съ клумбами цвѣтовъ, со старой бесѣдкой, въ которой она провела столько хорошихъ часовъ вмѣстѣ съ покойнымъ отцомъ.
Какъ онъ измѣнился въ эти нѣсколько недѣль, ея любимый садикъ! Поздняя осень уже готовилась уступить свое мѣсто зимѣ. Аллеи сада были покрыты сухими пожелтѣвшими листьями и чернѣли оголенные стволы деревьевъ. И клумбы чернѣли, уже покрытыя рогожей. Только около бесѣдки весело поглядывали вѣчно-зеленыя пихты.
Молодая дѣвушка печально вздохнула. Маленькая простенькая дачка, лишенная изумрудной зелени, казалась теперь такой сиротливой и бѣдной. Невесело тутъ будетъ Аннѣ Егоровнѣ. Вѣроятно, ей придется провести тутъ всю зиму, такъ какъ не хватитъ денегъ для найма помѣщенія в городѣ.
Ахъ, съ этой маленькой дачкой, съ этимъ садикомъ Мусѣ такъ тяжко было разставаться. Вѣдь, все здѣсь было сооружено трудами ея покойнаго отца. Вспоминалось дѣтство, и куда-то на задній планъ отошло все горькое и тяжелое и ожила только нѣжная ласка вѣчно близкаго человѣка. Двѣ послѣднія крупныя слезинки, какъ капли бриліантовой росы, скатились по нѣжнымъ щекамъ молодой дѣвушки.
"Прощайте, прощайте навсегда!"
Часъ отъѣзда приближался, и надо было еще проститься съ Анной Егоровной и съ сестрами Вавой и Диной. Изъ сада Муся прошла прямо въ дѣтскую. Обѣ дѣвочки походили на Анну Егоровну, смуглыя, черноволосыя, съ блестящими недобрыми глазами. Мать научила ихъ ненавидѣть Мусю, и ненависти своѣй онѣ не скрывали.
- Что тебѣ нужно? - огрызнулась Дина.
- Зачѣмъ ты пришла? - топнула ножкой Вава.
- Я пришла проститься съ вами, - кротко отвѣтила молодая дѣвушка. - Я сейчас уѣзжаю, и мы уже больше никогда не увидимся.
- И хорошо дѣлаешь, что уѣзжаешь, - усмѣхнулась Дина.
Вава поднялась и протянула ей руку.
- Прощай, - равнодушно сказала она.
Мусино сердце больно сжалось. Столько заботилась она объ этихъ двухъ маленькихъ существахъ, и даже въ минуту прощанья дѣти выказывали ей только одну ненависть, но она не могла на нихъ сердиться, она знала "кто" вдохнулъ въ нихъ злобное чувство. Надо было еще проститься съ Анной Егоровной. Муся застала маленькую женщину въ столовой у окна за починкой бѣлья.
- Собрались уже? - равнодушно спросила Анна Егоровна, окидывая быстрымъ взглядомъ дорожный костюмъ молодой дѣвушки.
- Да, я сейчасъ уѣзжаю. Прощайте, Анна Егоровна.
Опустивъ работу на колѣни, Анна Егоровна протянула Мусѣ руку.
- Счастливаго пути.
Равнодушный небрежный тонъ не располагалъ къ бесѣдѣ. Понукнувъ головой, молодая дѣвушка вышла изъ маленькаго домика, построеннаго ея отцомъ, въ которомъ она провела почти всю свою жизнь.
Быстро мчится поѣздъ, свистя и шипя, и громадными огненными глазами словно вглядывается въ разсветъ осенняго утра. Мчится онъ къ далекому сѣверу, къ туманному, холодному Петербургу.
Въ вагоне II-го класса публика просыпается, потягивается, разминаетъ усталые члены, переговаривается и шумъ проснувшейся жизни отрываетъ Мусю отъ ея думъ. Еще одинъ день проходитъ въ пути и еще одна ночь. И вотъ Муся въ Петербурге.
Весь день сидитъ она въ номерѣ маленькой гостиницы, словно боится выйти на улицу. Надъ столицей тяжело повисло сѣрое, свинцовое небо. Грязно, сыро. Мороситъ мелкій дождь. Какъ сумрачные великаны, высятся многоэтажные дома. На улицахъ движеніе и шумъ.
Муся въ отчаяніи. Куда ей идти? Что ей дѣлать? Она подсчитала свои деньги, сообразовалась съ расходами и видитъ, какъ не надолго хватитъ ей ея "капитала".
Надо искать работы. Но гдѣ искать? Какой работы?
И Муся теряется и прячется въ уголокъ полинявшаго дивана, и слезы готовы брызнуть изъ ея глазъ.
Такъ проходятъ дни за днями. Мучительно одиночество въ этомъ большом городѣ съ этими печальными мыслями. А, между тѣмъ, здѣсь живетъ ея мать. Сладкая мечта ея дѣтскихъ лѣтъ, единственная вѣчная любовь ея отца, любовь до могилы!
"Куда вы поѣдете, можетъ быть, къ маменькѣ?" - нѣтъ-нѣтъ да и прозвучитъ въ ушахъ молодой дѣвушки язвительный вопросъ Анны Егоровны.
И Муся робко себя спрашиваетъ: "А почему бы и нѣтъ?"
И сердце сладко бьется въ ея груди.
Адресъ баронессы фонъ-Саксъ уже в рукахъ ея дочери. Пойти самой или послать письмо?
И вотъ Муся строчитъ посланіе, полное робкой и нѣжной любви, съ мольбой протягиваетъ она свои руки, ждетъ участія и защиты.
Жребій брошенъ. Письмо опущено въ почтовый ящикъ и надо ждать отвѣта. Какъ тревожно, какъ болѣзненно то замираетъ, то громко стучитъ ея сердце.
© О.Бебутова, 1930 г.
IV
НА ВСТРѢЧУ НЕИЗВѢСТНОМУ
Быстро мчался поѣздъ, шипя и свистя, вгдядываясь громадными огненными гзазами въ темноту осенней ночи. Мчался онъ изъ тихой и ласковой провинціи къ далекому сѣверу, къ туманному, холодному Петербургу.
Въ одномъ изъ вагоновъ второго класса, переполненном усталой, дремавшей публикой, въ глубокомъ траурѣ [ех]ала Муся фонъ-Саксъ. Забившись въ уголокъ, одинокая и безпомощная, она вся погрузилась въ воспоминанія рол[шл]аго. Страшный кошмаръ, такъ круто измѣнившій ея жизнь! И теперь, теряя мужество, она мчится въ невѣдомые страны, къ новой жизни. Весь ея багажъ тутъ, вмѣстѣ съ нею. Маленькая корзиночка съ бѣльемъ и съ платьемъ. А въ кожаной дорожной сумочкѣ "через плечо" все ея наслѣдство: пятьсотъ рублей, старыя письма и фотографіи ея родителей.
Въ пути она уже несчетное число разъ перечитывала эти старыя письма, которыя покойный ея отецъ хранилъ всю жизнь какъ святыню. И какія хорошія это были письма. Полныя любви и нѣжности. Значитъ, было время, когда ея мать любили ея отца... И зачѣмъ это время такъ скоро прошло!
Бѣдный папочка! Его сердуе не выдержало муки, оно невѣки успокоилось.
Въ ушахъ молодой дѣвушки и теперь еще звучали жестокія слова Анны Егоровны, безпощадно наносившія послѣдніе удары измученному человѣку.
На вопросъ своей дочери: "Она говорит правду?" онъ не смогъ отвѣтить и уже не отвѣтитъ н и к о г д а. Какая мука отразилась тогда въ его свѣтлыхъ глазахъ, какой стонъ сорвался съ его посинѣвшихъ губъ, тихій стонъ, безнадежный!
Забывая все на свѣтѣ, Муся бросилась тогда къ нему. Она приподнимала его отяжелѣвшую голову, она покрывала поцѣлуями его мертвенно-блѣдное лицо, и самыя ласковыя слова дочерней любви срывались съ ея устъ. Словно она хотѣла вдохнуть въ него свою молодую жизнь. А потомъ, въ полномъ отчаяніи, она приникла ухомъ къ его сердцу. Оно уже не билось, это бѣдное сердце.
И все, что было потомъ, промелькнуло, какъ страшное, мучительное сновидѣніе.
Визгливыя рыданія Анны Егоровны, громкій плачъ двухъ черноголовыхъ дѣвочекъ, ея собственныя мучительнвя слезы... И холодный, спокойный трупъ отца на столѣ среди цвѣтовъ, и скромныя похороны, и стукъ земли, которую засыпали безврененную могилу.
Очнулась отъ страшнаго сна Муся только тогда, когда через нѣсколько недѣль послѣ похоронъ отца въ ея маленькую комнатку вошла Анна Егоровна. Блѣдная, съ опухшими отъ слезъ красными глазами, въ глубоком траурѣ, она все еще дышала своей вѣчной злобой.
- Разрѣшите войти, баронесса? - язвительно спросила она.
Муся встрепенулась.
- Конечно, Анна Егоровна, - она предложила стулъ своему врагу.
- Видите ли, мнѣ надо съ вами поговорить серьезно, баронесса, - съ той же ироніей продолжала Анна Егоровна, и ненависть отразилась въ ея блестящихъ черныхъ глазахъ, устремленныхъ на молодую дѣвушку.
- Вашъ покойный отецъ мало отрадного далъ мнѣ при жизни и мало хорошаго далъ послѣ смерти. Здоровье надломлено, положеніе болѣе чѣмъ двусмысленное, молодость прожита, двое малолѣтнихъ дѣтей и самыя ограниченныя средства. Все свое имущество, движимое и недвижимое, онъ завѣщалъ мнѣ и моимъ дѣтямъ. На ваше имя оставлено всего пятьсотъ рублей и какой-то пакетъ съ письмами, Деньги эти небольшія, но на первое время все-таки васъ поддержатъ.
Анна Егоровна передала Мусѣ деньги и пакетъ и вопросительно глядѣла не нее, поджавъ губы.
- Вы меня поняли, баронесса? Лишній ротъ теперь былъ бы для меня обременителенъ.
- Я поняла, - холодно отвѣтила Муся. - И напрасно вы волновались, я все-равно не осталось бы въ вашемъ домѣ.
- Да, баронесса, вамъ у меня дѣлать нечего.
Анно Егоровна злобно поднялась.
- Не буду вамъ мѣшать... Читайте письма... и укладывайтесь.
Горделиво закинувъ голову, она вышла изъ комнаты.
Муся распечатала пакетъ.
Письмо отца... и еще старыя, пожелтѣвшія письма.
"Дорогая моя... тебѣ, дитя моей единственной любви..." Да, въ этомъ письмѣ всѣ тайны бѣднаго папы. Онъ полюбилъ ея мать и всю жизнь любилъ ее до послѣдняго дыханія. Столько въ этихъ строкахъ было глубокаго чувства, смертельной тоски и христіанского смиренія. А ей, своей Мусѣ, онъ завѣщалъ быть вѣчно такою, какою она была - любящей, нѣжной, трудолюбивой и стойкой. Просилъ не забывать его и молиться о немъ.
Слезы лились по щекамъ молодой дѣвушки, когда она читала эти строки. Онъ былъ "однолюбцемъ", ничто не могло вырвать первую и послѣднюю любовь изъ его сердца.
Дрожащими руками молодая дѣвушка схватилась [за] фотографіи своей матери. Она ея не помнила, а до [сих] поръ отецъ ревниво охранялъ старыя фотографіи, ... [не] показывая ихъ никому на свѣтѣ. Передъ жадными ... Муси предстала великолѣпная баронесса фонъ-Саксъ во всемъ блескѣ молодости и красоты. Правильное лицо, жгучіе глаза, черныя змѣящіеся волны волосъ, стройная фигура съ тонкой таліей и роскошной грудью. И эта дивная, пламенная красавица - мать Муси!
Но вотъ дрожащіе пальчики молодой дѣвушки коснулись пожелтѣвшихъ страницъ. Сколько нѣжности, граціи, утонченнаго кокетства сквозило въ этихъ черныхъ строкахъ. Только женщина с душой прекрасной и нѣжной могла такъ писать!
А вотъ и о ней, о Мусѣ, нѣсколько словъ:
"Наша маленькая крошка, наша златокудрая дѣвочка".
И какія-то новыя слезы, слезы счастья и умиленія хлынули изъ глазъ молодой дѣвушки.
Много разъ перечитывала она дорогія письма, наконецъ спрятала ихъ на своей груди и не разставалась съ ними ни на одно мгновеніе. Ей все казалось, что любопытные, жадные глаза Анны Егоровны стараются проникнуть въ загробную тайну человѣка, которому она отравила жизнь. Муся считала Анну Егоровну виновницей преждевременной смерти отца и не могла побѣдить въ своемъ сердцѣ ненависть къ этой маленькой грязной женщинѣ. На слѣдующій день, когда Муся колѣнопреклоненная рыдала у свѣжей могилы отца, онъ уже былъ для нея какимъ-то другимъ, новымъ. Какъ жалѣла она, что раньше онъ не посвятилъ ее въ трогательныя тайны своего сердца. Можетъ быть, она сумѣла бы его утѣшить, можетъ быть, она нашла бы способы примирить его съ матерью.
Ея отецъ, этотъ вѣчно-печальный, кроткій труженикъ, теперь предсталъ передъ Мусей въ новомъ романтическомъ освѣщеніи. Онъ предсталъ передъ нею рыцаремъ вѣчной любви къ красавицѣ, любви до могилы.
- Прощай, прощай, дорогая могилка, - шептала Муся, украшая подножіе креста цвѣтами. - Можетъ быть, не скоро я вернусь сюда. Но душа твоя, мой отецъ, прекрасный рыцарьъ вѣчной любви, твоя душа всегда будетъ со мною и твои совѣты всегда будут со мной. Я буду такой, как ты хочешь.
Съ трудомъ оторвалась Муся отъ дорогой могилы и, вернувшись домой, стала складывать свои вещи въ корзиночку.
Домой! Какой ироніей теперь звучало это слово. У бѣдняжки не было дома, и она не знала, гдѣ его найдетъ. Маленькая дачка, въ которой Муся провела дѣтство и юность, теперь принадлежала Аннѣ Егоровнѣ.
Оставалось всего часа полтора до отхода поѣзда, и молодая дѣвушка спустилась въ садъ. Ей хотѣлось проститься со старыми деревьями, съ кустами малины и смородины, съ клумбами цвѣтовъ, со старой бесѣдкой, въ которой она провела столько хорошихъ часовъ вмѣстѣ съ покойнымъ отцомъ.
Какъ онъ измѣнился въ эти нѣсколько недѣль, ея любимый садикъ! Поздняя осень уже готовилась уступить свое мѣсто зимѣ. Аллеи сада были покрыты сухими пожелтѣвшими листьями и чернѣли оголенные стволы деревьевъ. И клумбы чернѣли, уже покрытыя рогожей. Только около бесѣдки весело поглядывали вѣчно-зеленыя пихты.
Молодая дѣвушка печально вздохнула. Маленькая простенькая дачка, лишенная изумрудной зелени, казалась теперь такой сиротливой и бѣдной. Невесело тутъ будетъ Аннѣ Егоровнѣ. Вѣроятно, ей придется провести тутъ всю зиму, такъ какъ не хватитъ денегъ для найма помѣщенія в городѣ.
Ахъ, съ этой маленькой дачкой, съ этимъ садикомъ Мусѣ такъ тяжко было разставаться. Вѣдь, все здѣсь было сооружено трудами ея покойнаго отца. Вспоминалось дѣтство, и куда-то на задній планъ отошло все горькое и тяжелое и ожила только нѣжная ласка вѣчно близкаго человѣка. Двѣ послѣднія крупныя слезинки, какъ капли бриліантовой росы, скатились по нѣжнымъ щекамъ молодой дѣвушки.
"Прощайте, прощайте навсегда!"
Часъ отъѣзда приближался, и надо было еще проститься съ Анной Егоровной и съ сестрами Вавой и Диной. Изъ сада Муся прошла прямо въ дѣтскую. Обѣ дѣвочки походили на Анну Егоровну, смуглыя, черноволосыя, съ блестящими недобрыми глазами. Мать научила ихъ ненавидѣть Мусю, и ненависти своѣй онѣ не скрывали.
- Что тебѣ нужно? - огрызнулась Дина.
- Зачѣмъ ты пришла? - топнула ножкой Вава.
- Я пришла проститься съ вами, - кротко отвѣтила молодая дѣвушка. - Я сейчас уѣзжаю, и мы уже больше никогда не увидимся.
- И хорошо дѣлаешь, что уѣзжаешь, - усмѣхнулась Дина.
Вава поднялась и протянула ей руку.
- Прощай, - равнодушно сказала она.
Мусино сердце больно сжалось. Столько заботилась она объ этихъ двухъ маленькихъ существахъ, и даже въ минуту прощанья дѣти выказывали ей только одну ненависть, но она не могла на нихъ сердиться, она знала "кто" вдохнулъ въ нихъ злобное чувство. Надо было еще проститься съ Анной Егоровной. Муся застала маленькую женщину въ столовой у окна за починкой бѣлья.
- Собрались уже? - равнодушно спросила Анна Егоровна, окидывая быстрымъ взглядомъ дорожный костюмъ молодой дѣвушки.
- Да, я сейчасъ уѣзжаю. Прощайте, Анна Егоровна.
Опустивъ работу на колѣни, Анна Егоровна протянула Мусѣ руку.
- Счастливаго пути.
Равнодушный небрежный тонъ не располагалъ къ бесѣдѣ. Понукнувъ головой, молодая дѣвушка вышла изъ маленькаго домика, построеннаго ея отцомъ, въ которомъ она провела почти всю свою жизнь.
Быстро мчится поѣздъ, свистя и шипя, и громадными огненными глазами словно вглядывается въ разсветъ осенняго утра. Мчится онъ къ далекому сѣверу, къ туманному, холодному Петербургу.
Въ вагоне II-го класса публика просыпается, потягивается, разминаетъ усталые члены, переговаривается и шумъ проснувшейся жизни отрываетъ Мусю отъ ея думъ. Еще одинъ день проходитъ въ пути и еще одна ночь. И вотъ Муся въ Петербурге.
Весь день сидитъ она въ номерѣ маленькой гостиницы, словно боится выйти на улицу. Надъ столицей тяжело повисло сѣрое, свинцовое небо. Грязно, сыро. Мороситъ мелкій дождь. Какъ сумрачные великаны, высятся многоэтажные дома. На улицахъ движеніе и шумъ.
Муся въ отчаяніи. Куда ей идти? Что ей дѣлать? Она подсчитала свои деньги, сообразовалась съ расходами и видитъ, какъ не надолго хватитъ ей ея "капитала".
Надо искать работы. Но гдѣ искать? Какой работы?
И Муся теряется и прячется въ уголокъ полинявшаго дивана, и слезы готовы брызнуть изъ ея глазъ.
Такъ проходятъ дни за днями. Мучительно одиночество въ этомъ большом городѣ съ этими печальными мыслями. А, между тѣмъ, здѣсь живетъ ея мать. Сладкая мечта ея дѣтскихъ лѣтъ, единственная вѣчная любовь ея отца, любовь до могилы!
"Куда вы поѣдете, можетъ быть, къ маменькѣ?" - нѣтъ-нѣтъ да и прозвучитъ въ ушахъ молодой дѣвушки язвительный вопросъ Анны Егоровны.
И Муся робко себя спрашиваетъ: "А почему бы и нѣтъ?"
И сердце сладко бьется въ ея груди.
Адресъ баронессы фонъ-Саксъ уже в рукахъ ея дочери. Пойти самой или послать письмо?
И вотъ Муся строчитъ посланіе, полное робкой и нѣжной любви, съ мольбой протягиваетъ она свои руки, ждетъ участія и защиты.
Жребій брошенъ. Письмо опущено въ почтовый ящикъ и надо ждать отвѣта. Какъ тревожно, какъ болѣзненно то замираетъ, то громко стучитъ ея сердце.
© О.Бебутова, 1930 г.