Ещё раз о вопросах языкознания (ностальгическое)
Этот пост о языке. Просто о языке, который мне не чужой и который мне нравится.
Поэтому историю и политику прошу оставить вне комментариев.
***
Русский - родной язык по умолчанию.
Украинский всегда был рядом и, несмотря на то что я родился и вырос на Дальнем Востоке, тоже родным. Через песни, которые напевал отец, через журналы «Малятко» и «Барвiнок, которые он в раннем детстве для меня выписывал, через книги. И когда мы приезжали на его родину, переходить на украинский получалось как-то само собой, а акцент исчезал уже через неделю.
Идиш ворвался в мою подростковую жизнь неожиданно и стремительно, раз и навсегда покорив меня тяжёлой вязью древнего письма и сформировав моё еврейское самосознание. Увы, я не владею им в полной мере, но не родным он просто быть не может…
А ещё был и есть польский. Но здесь что-то мистическое…
Отец владел им свободно, поскольку это был родной язык его бабушки, урождённой Ганны Гловацкой, лет сто тридцать назад бежавшей из отчего дома с любимым украинцем Михайлом Ищуком (дедом отца). К тому же, их село до войны было смешанным, украинско-польским, и такое двуязычие являлось для его жителей абсолютной нормой. Но в моём детстве кроме песен, которые иногда отец напевал за работой, этот язык никак не проявлялся.
Проявился он позднее и совершенно неожиданно. И удивительно, что импульсом к изучению польского языка стал «мамэ-лошн».
Моим первым учебником идиша была старая еврейская газета из Польши «Фолксштыме» (Голос народа). А в комплекте с ней прилагался её аналог на польском языке «Głos Ludu». В общем, из двух газет вышло два учебника.
Первым открытием было удивление от того, что я понимал почти всё написанное в польских текстах. Не знаю, существует ли генетическая память, но скорее всего это было из-за схожести польского языка с украинским.
Вторым открытием было ощущение того, что он очень красив и пушист. И, конечно, музыка языка, пришедшая через песни Марыли Родович и «Червоных Гитар». Не влюбиться в такое было просто невозможно…
И я выписал через «Посылторг» учебники и комплект виниловых пластинок «Mówimy po polsku». Очень эффективный курс, благодаря которому мне удалось вполне сносно освоить за год этот язык, ставший если не родным, то очень-очень близким.
Занимался с наслаждением, и было ощущение, что он просто вспоминается. Могу понять чувства Юлиана Тувима и Зузанны Гинчанки…
В любом государственном языке стандартным принято считать язык столицы, поэтому я, естественно, говорил так, как мне вещали приятные голоса с виниловых дисков. Отец, для которого родным был западноукраинский диалект польского языка, посмеивался над моей речью:
- Ty mówisz jak „przeklęty warszawiak”. (Ты говоришь как «проклятый варшавянин».)
- Dlaczego „przeklęty”? (Почему «проклятый»?)
- Ależ no honor jest... (Но ведь гонор же…)
Думаю, что без папиной помощи эффективность изучения была бы намного ниже.
А ещё были любимые всей страной сериалы «Ставка больше, чем жизнь», «Четыре танкиста и собака».
А потом радость общения с носителями языка. В Киеве, Хабаровске, Японии, Израиле.
И информация о том, что мой еврейский прадед стоял у истоков польского кинематографа.
И хорошие люди, с которыми понимаешь друг друга не только через язык.
И песни, песни…
…Эта песня-танго была написана для фильма «Большая дорога», снятого в 1946 году польской эмиграцией и, по понятным причинам, не вышедшего на экраны стран соцлагеря. И фильм, и песня посвящались солдатам армии Андерса, проделавших непростой путь от сибирских лагерей для польских военнопленных до боевых действий с армиями союзников в Италии. Через Среднюю Азию, Иран и Ближний Восток. А музыку к этой песне написал львовский еврей Генрик Варс, автор известного довоенного хита «Tylko we Lwowie».
Знаю, что мой польский далёк от совершенства, но всё же хотел бы ещё раз объясниться на нём в любви к этому городу…
Поэтому историю и политику прошу оставить вне комментариев.
***
Русский - родной язык по умолчанию.
Украинский всегда был рядом и, несмотря на то что я родился и вырос на Дальнем Востоке, тоже родным. Через песни, которые напевал отец, через журналы «Малятко» и «Барвiнок, которые он в раннем детстве для меня выписывал, через книги. И когда мы приезжали на его родину, переходить на украинский получалось как-то само собой, а акцент исчезал уже через неделю.
Идиш ворвался в мою подростковую жизнь неожиданно и стремительно, раз и навсегда покорив меня тяжёлой вязью древнего письма и сформировав моё еврейское самосознание. Увы, я не владею им в полной мере, но не родным он просто быть не может…
А ещё был и есть польский. Но здесь что-то мистическое…
Отец владел им свободно, поскольку это был родной язык его бабушки, урождённой Ганны Гловацкой, лет сто тридцать назад бежавшей из отчего дома с любимым украинцем Михайлом Ищуком (дедом отца). К тому же, их село до войны было смешанным, украинско-польским, и такое двуязычие являлось для его жителей абсолютной нормой. Но в моём детстве кроме песен, которые иногда отец напевал за работой, этот язык никак не проявлялся.
Проявился он позднее и совершенно неожиданно. И удивительно, что импульсом к изучению польского языка стал «мамэ-лошн».
Моим первым учебником идиша была старая еврейская газета из Польши «Фолксштыме» (Голос народа). А в комплекте с ней прилагался её аналог на польском языке «Głos Ludu». В общем, из двух газет вышло два учебника.
Первым открытием было удивление от того, что я понимал почти всё написанное в польских текстах. Не знаю, существует ли генетическая память, но скорее всего это было из-за схожести польского языка с украинским.
Вторым открытием было ощущение того, что он очень красив и пушист. И, конечно, музыка языка, пришедшая через песни Марыли Родович и «Червоных Гитар». Не влюбиться в такое было просто невозможно…
И я выписал через «Посылторг» учебники и комплект виниловых пластинок «Mówimy po polsku». Очень эффективный курс, благодаря которому мне удалось вполне сносно освоить за год этот язык, ставший если не родным, то очень-очень близким.
Занимался с наслаждением, и было ощущение, что он просто вспоминается. Могу понять чувства Юлиана Тувима и Зузанны Гинчанки…
В любом государственном языке стандартным принято считать язык столицы, поэтому я, естественно, говорил так, как мне вещали приятные голоса с виниловых дисков. Отец, для которого родным был западноукраинский диалект польского языка, посмеивался над моей речью:
- Ty mówisz jak „przeklęty warszawiak”. (Ты говоришь как «проклятый варшавянин».)
- Dlaczego „przeklęty”? (Почему «проклятый»?)
- Ależ no honor jest... (Но ведь гонор же…)
Думаю, что без папиной помощи эффективность изучения была бы намного ниже.
А ещё были любимые всей страной сериалы «Ставка больше, чем жизнь», «Четыре танкиста и собака».
А потом радость общения с носителями языка. В Киеве, Хабаровске, Японии, Израиле.
И информация о том, что мой еврейский прадед стоял у истоков польского кинематографа.
И хорошие люди, с которыми понимаешь друг друга не только через язык.
И песни, песни…
…Эта песня-танго была написана для фильма «Большая дорога», снятого в 1946 году польской эмиграцией и, по понятным причинам, не вышедшего на экраны стран соцлагеря. И фильм, и песня посвящались солдатам армии Андерса, проделавших непростой путь от сибирских лагерей для польских военнопленных до боевых действий с армиями союзников в Италии. Через Среднюю Азию, Иран и Ближний Восток. А музыку к этой песне написал львовский еврей Генрик Варс, автор известного довоенного хита «Tylko we Lwowie».
Знаю, что мой польский далёк от совершенства, но всё же хотел бы ещё раз объясниться на нём в любви к этому городу…
Click to view