Страдал за литературу, но иначе
По поводу страдания за стихи.
История безусловно красивая, но я её не помню. А за исполнение стихов, вернее даже будет сказать - в результате исполнения стихов - меня и в самом деле, как я припомнил, прочитав эту историю, били, причём дважды.
Первый раз случился, когда я ещё о том, чтобы писать стихи с матом, и помыслить не мог и вообще был нежный, ранимый, тонкий, ходил в белых штанах, а перед тем, как вынести мусорное ведро к находящейся в ста метрах от дома мусорке, проводил минут десять у зеркала, повязывая шейный платок или подбирая галстук, причёсываясь и расправляя складки на одежде. Было мне лет 14, 15 или 16. У меня тогда появлялось много разных новых знакомств… даже нет, не знакомств, а скорее кругов, компаний. Не знаю, как точнее описать. Я как-то легко входил в новые для себя компании, общался с ними, слушал и рассказывал разные байки, о чём-то спорил, выпивал, но с отдельными людьми в этих компаниях не знакомился, не интересовался и не запоминал, как их зовут, не запоминал лиц и т.п. Мне был интересен процесс диалога, но было глубоко плевать на какие-то фиксированные маркеры тех, с кем этот диалог происходит. То есть, вот есть я, а есть некая говорящая группа людей. Они, конечно, представлялись, я тоже, но их имена и лица моментально выпадали из моей головы как нечто несущественное. Для себя я их определял условными наименованиями: «тусовка с Юго-Западного», «тусовка с лавочки напротив угла Дома Советов» и т.п. Имена были просто не нужны, потому что имя нужно, когда нужно рассказать о конкретном человеке, например, или позвать конкретного человека на расстоянии при условии, что рядом с ним есть ещё люди. А когда есть просто место в городе, где разговаривают, - зачем имена? Достаточно знать, как пройти. И вот в одной из таких безликих безымянных компаний я и показал свои стихи. Не «начал читать», а именно показал. Скреплённую скрепкой стопку ксероксов с листков, распечатанных на пишущей машинке. И в этот момент меня внезапно в самом деле начали бить. Я настолько удивился, что даже боли особенно не почувствовал. То есть, до того момента я долгое время туда приходил, как-то общался и всегда это место было ко мне доброжелательным. А тут на тебе. Через некоторое время один мой одноклассник, тоже бывавший иногда в том месте, расспросил этих людей и поведал мне причину их внезапного гнева. Оказалось, что ровно до момента, когда я достал эти листки, мы были с ними со всеми, условно, на равных. Одинаковые никто. А тут вдруг оказалось, что один из присутствующих заявляется как а) поэт, бля, и б) имеющий доступ к «иностранной машине, которая что-то там печатает». Кому-то из них это немедленно стало обидно, и обида пошла в кулаки, а остальные просто подхватили зажигательную инициативу.
Второй раз случился во время армейской службы в штабе ЛенВО. Мы с сослуживцами гуляли по Санкт-Петербургу и пили из горла какое-то греческое вино. В одном из попавшихся на пути скверов я обнаружил пустой постамент, на который немедленно взобрался и стал читать соответствующий, как мне показалось, ситуации отрывок из поэмы Андрея Вознесенского «Авось». Про памятник, само собой. Мои товарищи стояли внизу и слушали. К ним подошла внушительная группа молодых людей, оказавшаяся вскоре превосходящими силами противника. Но мы об этом ещё не знали. Напротив, нам показалось, что у них, как говорится, открытые и приятные лица. Один из них, когда я закончил читать, подошёл к постаменту и, улыбаясь, протянул мне руку. Я, ничего не думая плохого, наклонился эту руку пожать. А эта зараза вдруг сдёрнула меня с постамента и сразу же двинула мне в челюсть. Остальные в тот же момент блокировали моих спутников. Я опешил. Воскликнул что-то недоумевающее, а внезапный противник мой у меня и спрашивает: «Ты хоть знаешь, кто тут раньше стоял?» Один из моих товарищей, биясь в руках держащих его, крикнул: «Да кто бы ни стоял! Он постоял, теперь вот Денис постоял - что такого?» Ему тоже влепили зуботычину, после чего нам предложили уйти и мы ушли. За углом, правда, у одного, как раз у того, который кричал в мою защиту, случилось гневное желание бежать обратно и «всех нахуй убить», но тут мы уже сами его удержали, пока приступ не прошёл.
Вот такие две истории. Обе, к слову, без мата и портвейна. Хотя я, конечно, и портвейн пил, и стихи с матом писал. И сейчас, наверное, пишу. Просто, я вообще стихи редко пишу, не каждый месяц и даже не каждый сезон. Пожалуй, и не каждый год. Так что я даже не знаю, перестал я уже или просто время следующего ещё не пришло.
Запись опубликована Записки Дениса ЯЦУТКО. Вы можете оставить комментарии здесь или здесь.