Судьба человека, Ч. 2/2

[mamlas]

Судьба человека, Ч. 1/2 || Ч. 2/2
Аутсайд. Частная социальная служба

Гражданин Швейцарии Йорг Дусс притерпелся к Тарусе, а она притерпелась к нему. Когда-то он приехал налаживать здесь деревообрабатывающие станки, и жить в России ему показалось в кайф. Вернувшись в свой городок, взахлеб рассказывал про бедных русских. Прошло двадцать лет. Йорг женился, родил двух детей и основал фонд со странным названием «Радуга тарусская».



Дом фонда в виде швейцарского шале нависает над русскими избушками. Манера одеваться за версту выдает в Йорге иностранца.

- Здесь старая одежда, - заглядывает он на склад с гуманитарной помощью; там все развешано и разложено по размерам.

Мебель сделана своими руками. По первой профессии Йорг плотник.

- Здесь социальный работник занимается с дети, - кивает он налево. - Здесь могут остановиться наши гости. - На втором этаже несколько комнаток для гостей. - А здесь кухня, и все могут пить чай.

Вот уже двадцать лет Йорг уговаривает знакомых и друзей пожертвовать денег на бедняков из Тарусы. Взамен - цветастые тапочки, связанные здешними бабушками.

- В 97-м году я жил в общежитии, мы голодали. А после 2000-го сколько всего менялось! В этом году мать-одиночка в Калужской области получает пять тысяч в месяц на ребенка до семи лет! - он не добавляет, правда, второе условие: безработная. Закон Калужской области.

- Но если дети не помогают, что я могу сделать? Была у нас такая баба Марфа, никто никогда к ней не приезжал. Сломала шейку бедра, лежала в больнице, мы за ней ухаживали. Она умерла. Похоронили - и вот она, дочь: «Моя недвижимость!» Я говорю: «К-де ты была?!» - от волнения у него проступает немецкий акцент. - А потом такие люди говорят: «Ничего не работает»!

Но, выходя из детского сада на улицу, он признает:

- Я вам честно скажу, если бы вот этот сад, с этими трудностями, стоял на Западе, они бы бастовали каждый день!

С соцзащитой у «Радуги» отношения простые - она здесь «скорая помощь»: раз в месяц отвозит продуктовые наборы самым нуждающимся, снимает жилье для семей в трудной ситуации. Йорг не считает, что государство у него в долгу:

- В Швейцарии это делают общественные и частные организации. Так должно быть и в России.

Светлана Васильевна Добренькая пятнадцать лет работала воспитателем у психохроников в местном доме престарелых. Уходила - психохроники плакали.

- Жалко было уходить, - говорит она. - Жалко ИХ было. Ну, сейчас уже не так, потому что там появилась такая же дура - директор.

- Какая же дура?

- Обнимает их всех! Им внимание нужно. И тогда хоть в драных штанах - но счастливые.

Уйдя с государственной должности, она затыкает дыры там, куда у государства не дотягиваются руки. Подшефная Наталья: приехала из Молдавии, трое детей, советский паспорт, жилья нет. Оформили документы, взяли с мужа письменное обещание не пить, сняли квартиру, отправили детей в реабилитационный центр - там хоть кормят. Наталью заставили искать работу и подыскали место мужу.

Но время идет, Наталья не работает, не делает ремонт. Светлана Васильевна думает снять их с довольствия. Она хоть и Добренькая, а человек жесткий.

- Вот иногда помогаешь человеку, а потом видишь: ну не хочет он жить по-другому! Ну и пусть живет! Разворачиваешься и ищешь другой объект. 
Анализ

Система социализации только называется таковой, фактически социализацией человека никто не занимается. Эмоциональное выгорание сотрудников можно остановить с помощью волонтеров, которые занимаются этим, пока им это интересно, не зависят финансово от работы. Усталость, приобретаемая от общения, или разочарованность в конкретном человеке не переносятся на других.

Время 24 января - 16 февраля

Место рабочее общежитие

Погружение. Уровень третий

Инсайд. Отрывки из дневника

18 февраля



Коммунарская участковая больница. Деревянные дорожки в парке выложены его руками. Уезжать тяжело

- Дядь Юр, гуляли сегодня?

- А что мне, - огрызается он, - здесь, что ли, сидеть? Не тюрьма!

- Надоело в общаге?

- А какая мне разница - что в общаге, что на улице. Все равно!

Нет, так не пойдет.

- Я вас не понимаю, - говорю я ему и, не обернувшись, выхожу.

- Я тебя тоже! - кричит он мне вслед.

- Какая неблагодарность! - услужливо подмазывается какой-то рабочий.

- Благодарности никогда нельзя ждать, - говорю я себе, прохожу длинный коридор, спускаюсь на первый этаж и выхожу в зиму: снег сверху и снизу, и мороз минус двадцать.

Это правильно, думаю я, пробираясь через сугроб. Это я вмешалась в его жизнь. Лучше стало от этого или хуже, мне не понять, если я жду благодарности.

Я приняла его слишком однобоко. Если бы он был
насквозь хороший, только хороший и «без в/п», сидел бы сейчас в своей квартире в Горках Ленинских.

Я не стремилась в нем разобраться. Играла в адаптацию, пока не надоело, а после случая с портвейном «777» предоставила его самому себе. Сегодня как раз неделя. И вот результат.

Как в таком случае поступает настоящий социальный работник? Настоящий социальный работник, наверное, немного психолог. Ведь, чтобы вернуть человека с улицы в нормальную жизнь, надо хотя бы знать, чего он хочет. Социальный работник во мне просит отдыха. Я испытываю разочарование. Что ж, все не бывает гладко.…

Мне уже неудобно просить у главного редактора денег на общежитие. Говорила, десять дней, - прошел месяц. От соцзащиты никакой помощи. Ожиданию нет конца. Я прошу еще денег, опуская глаза.

20 февраля

В паспортном столе Развилок, куда относятся Горки Ленинские, мне сказали: его квартиру купила бабушка, которая в прошлом году умерла. За наследством никто не обратился.

Я представляю себе одинокую старую женщину, которая незадолго до смерти покупает себе квартиру в Горках миллионов за пять. Бред. Но если все так и есть, он получит свою квартиру назад.

Сергей Владимирович - юрист, в свободное время помогает подопечным доктора Лизы вернуть квартиры. Иногда это удается. Сергей Владимирович проверит сделку в Регистрационной палате. Если сделка оформлена грязно, все решится просто - дядя Юра вернется домой.

Кладу телефон в сумку и смотрю на дядю Юру. Он сидит один в комнате - все на работе - и гадает на картах. Карты рассказывают ему будущее. И наговаривают на меня.

- Казенный король у тебя, - подозрительно смотрит он. - Наверно, мент. Ты держись от него подальше. А вот червый король. Это я.

Мы подозреваем друг друга. Я - что он недоговаривает о сделке. Он - что я замышляю что-то против него.

22 февраля

- В документах стоит его подпись. Скорее всего, подлинная, - говорит Сергей Владимирович, юрист.

- Напоили, и он подписал?

- Не факт. Обработка человека длится от трех до шести месяцев, и за это время он может поверить, что мошенник - его ребенок. Приходит милиция, а он кидается защищать. А может быть другая схема. Заключают договор купли-продажи, а в день сделки говорят: деньги задерживаются, вот немного сейчас, остальное - через три дня. Потом - через три месяца. Потом, понятно, ничего.

А в квартире живут дочь и внучка, бабушка не была одинока.

26 февраля

- А если мы его положим в больницу в нашем районе? - спрашивает начальник соцзащиты Ленинского района Валентина Медведкова.

- Хорошо бы, - не верю я.

- Звоните завтра с утра, - она дает телефоны. - Коммунарская участковая больница.

- Как вы это сделали? Я уже решила, что рассчитывать не на кого.

- Мы постоянно устраиваем людей - не очень много, но периодически. Кроме законов еще действуют человеческие договоренности!

Проведя в общежитии чуть больше месяца, иногда скучая и грозя сбежать, дядя Юра привязался к нему и теперь смахивает слезу. Тяжело, говорит, уезжать, когда к людям привыкаешь. Меняются телефонами, чтоб никогда не позвонить.

Коммунарская больница оказывается маленькой и уютной. Вместо двухъярусных продавленных коек современные кушетки, удобные и широкие. Палата на шесть человек. Много воздуха и света. Чистота.

12 марта

Гора с плеч! Отдыхаю от ответственности и своего подопечного. Прошло две недели. Началась весна. Приехала в больницу. Познакомилась с главврачом.

- Почему так трудно добиваться реакции от соцзащиты?

- Вы представляете их загруженность? - говорит доктор Сатаров. - Она вам пообещала, а в следующие полчаса ей позвонили десять человек, и никто не звонит с добром: это же соцзащита. Если бы они работали на одном, а не на четырех участках и с нормальной зарплатой, наверное, голова бы не пухла.

Я спрашиваю, на сколько можно рассчитывать. По закону есть три недели.

- Будем держать, сколько нужно, - обещает врач. - Потом - штрафы платить.

Дядя Юра провожает меня до автобуса. Не забывает припомнить, что хотел уйти. И сумку собрал.

- Ребята остановили. Говорят: ты ж девчонку подведешь. Я из-за тебя только не ухожу.

- Ну, спасибо за одолжение!

Выход один: дом престарелых. Попасть в него можно только в регионе прописки. В Подмосковье у него прописки нет. И к тому же очередь: в прошлом году в Ленинском районе в ней было 17 человек. В этом - 15: двое умерли. Ленинская соцзащита связывается с Курском.

Аутсайд. Разговор с главой управления соцзащиты о незаконно оказанной помощи



В доме престарелых некуда деться от одиночества

Валентина Ивановна раскладывает на рабочем столе полотенце с надписью Praha, ставит на него чашки и чайник, достает ключи с брелком Italia и приносит из чуланчика сыр и хлеб - за ее спиной выглядывает панно Ierusalem. Валентина Ивановна возглавляет управление соцзащиты Ленинского района Московской области. Невозможно годами сочувствовать всем, думаю я. Чувства - спонтанное, профессия - наработанное. Профессия убивает чувства.

- Не верю, что человек черствеет! - слишком позитивно говорит Валентина Ивановна, она недавно вернулась из отпуска. - Я иногда уже начинаю на людей кидаться. Мне семи дней хватает реабилитироваться, я отдохну - и опять могу улыбаться.

- Но человек все равно выгорает.

- Нет! Старики бывают вредные: суп принесла - чуть на нее не вылил. Молоденькая заплачет, а кто много лет проработал - соберет остатки в миску и уйдет. Что делать, такая работа!

- Как вы считаете, система работает?

- Я даже не сомневаюсь. Другое дело, она несовершенна! - говорит она даже задорно. - Не хватает учреждений социального обслуживания, надо строить. Потом, нужны вот такие… «бомжатник», конечно, грубо звучит… я бы назвала домами временного пребывания.

- Ну и построили бы. Что мешает?

- Глобально - 122-й закон, который в народе называют «О монетизации льгот». Он передал районные учреждения соцзащиты в область. Теперь глава района кивает на область: «А вы областные!» А область - на главу: «А вы нам дайте помещение!» Надо, чтобы глава был как царек и все у него под рукой. А сколько отчетов?! Я даже не могу вам пересчитать. У нас, по-моему, вся страна погрязла!.. Щас я вам покажу, идите сюда!

Она встает и выходит из кабинета.

- Вот это все завалено бумагой! - Мы заглядываем в подсобку с панно Ierusalem.

Я хочу посчитать.

- Пойдемте! - зовет из соседнего кабинета Валентина Ивановна.

- 4 на 4 - это 16, - считаю я одну кучу. - 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 на 2 - это 14. И на 10 - 140! Это 7000 страниц.

- Во-о-от! - кивает она под стол. - Когда нам ее привезли, мы не знали, куда распихать!

- Как же они успевают читать в казначействе?

- А они не читают, это просто такое требование. Чтобы были. В электронном виде и в бумажном.

Мы спускаемся на первый этаж, там под стеклом перечень документов для получения социальной помощи.

- Правда много кажется? - все еще весело говорит Валентина Ивановна. - Но на самом деле заявление нужно написать, паспорт. Ну, копия финансово-лицевого счета. Все…

Откуда же тогда чувство, что все наоборот?

- Мне всегда упрощало задачу, что в районе я как рыба в воде, - сдается Валентина Ивановна. - Очень важно знать другие службы. Законы законами, а звонишь в ЕИРЦ: «Ой, Лен, вот человек сидит, чтобы не бегал сто раз, дай мне копию счета». По закону не положено, но как важно, что везде люди. Надо все лицом к че-ло-ве-ку. И ЖКХ, и Регистрационная палата. Тогда и нам было бы легче.

- А можно как-нибудь это изменить?

- Заключить соглашение - в электронном виде обмениваться информацией. И быстро, и удобно! А бывает, пришел человек - у него пенсия десять тысяч, надбавка по инвалидности, компенсация по ЖКХ - получается пятнадцать тысяч, живет один. Не положено ему, а на лекарства  надо! Вот что ему сказать?.. Стараемся хоть чуть-чуть дать. Спрашиваю в другом районе: «А как вы?» - «А мы отказываем, а мы не даем». Я говорю: «А почему?» - «Ну, в законе ж написано». Получается, мы нарушили закон. Когда-нибудь, может, скажут: «Валентина Ивановна, верните деньги в бюджет, вы неправомерно оказали помощь!» Между прочим, хожу по лезвию бритвы.

- Много придется вернуть?

- Не знаю! Сколько насчитают… Я считаю, иначе нельзя… Унизившись однажды - пришли, да еще раз унизить - отказать. А так хоть тысячу, но все-таки дали. 
Анализ

Это придумала не соцзащита, в нашей стране это - данность. Невозможно оформить человека в социальное учреждение другой области. Невозможно доказать, что он пострадал от мошенничества. Невозможно помочь человеку, руководствуясь стандартами.

Время 24 февраля - 18 апреля

Место Коммунарская участковая больница

Погружение. Уровень четвертый

Инсайд. Отрывки из дневника

20 апреля

Отчаявшись добиться взаимопонимания между отделами соцзащиты, отправляю факс в Курск: «Русский репортер» просит. Курск немеет. Испугались, объясняет Ленинская соцзащита. Через две недели второй человек в соцзащите Курской области говорит:

- Пришлите документы, и я подпишу путевку.

Ленинская соцзащита отправляет бумаги в Курск. Там не получают. Начинаются и заканчиваются майские праздники. Проходит две недели. Курск разродился директивой: направить Черного Ю.А. в Обоянь. Обоянский интернат - закрытое учреждение для бывших заключенных. Тюрьма на пенсии. Трехметровый забор и полиция на входе. Он там был.

10 мая



Директор, главврач и женский хор дома ветеранов. Железногорск

- Мы не можем определить в другой, потому что у него судимость, - непререкаемым тоном сообщает Вадим Викторович из Курска.

- Какая статья, - спрашиваю. - Сидел или условно?

- Статьи не знаю, но информация точная, - говорит он.

- Он три месяца живет в больнице и месяц в рабочем общежитии - никто не жаловался.

- Вот пусть приезжает и докажет, что исправился!

Что и кому должен доказывать человек в 72 года?

11 мая

- Ты что, Оль! - говорит дядя Юра. - Как бы я три года в народном суде сидел? Народным заседателем! Оговаривают меня. Хочешь, поехали сейчас к нашему участковому. В Горки!

Звоню Валентине Ивановне. Она уверена, что ошибка.

- Вадим Викторович, - набираю я Курск, - у меня в руках справка от участкового Горок Ленинских, - на ходу сочиняю название, - об отсутствии судимости.

- Слушайте, вы достали уже с этим Черным! - раздражается он. - Мы не можем всех в пансионат для ветеранов войны.

- Но у вас шесть интернатов в области. Например, Железногорск.

Железногорск - единственная точка соприкосновения между этим человеком и системой. Пару дней назад он проронил мечтательно: «Вот в Железногорске, я слышал, хорошо. Но там только для горняков…»

17 мая

Был обычный четверг, и я без особой надежды позвонила в Курск.

- Да мы когда-нибудь увидим этого Черного? - возмутился Вадим Викторович. - Я уже две недели назад подписал ему путевку в Железногорск!

3 июня

- Что, сегодня поедем? - спрашивает дядя Юра. - А может, я здесь останусь?..

Звать за стол больных он отказывается, нынешняя его семья - в белых халатах. Улыбаются, грустят, напутствуют, травят душу.

- Куда же ты поедешь!

- Ю-у-ур, ты к нам приезжай!

- Убегу! - легко соглашается он.

- И хоть он по фамилии Черный, но теперь он как наши халаты - Белый! - Главврач убегает среди чаепития. И возвращается с подарком: туристический нож в оранжевых ножнах - внезапное движение души. Дядя Юра совсем расчувствовался, со слезами на глазах.

- Нож подарил - значит, уважает…

Слезы на глазах у сестер, и одна даже ушла, чтоб не смот­реть.

Прошу Валентину Ивановну прокатить нас в Горки за пенсией и обратно на ее служебной машине. Жара, пробки - его укачивает, он хватается за сердце. Останавливаем машину, все торты и абрикосы вылетают у него обратно. Через полтора часа мы привозим в Горки полутруп - дядя Юра стал серого цвета.

На огромном щите над дорогой рекламный щит: «Прямо в мозг!»

- ПРЯМО В МОРГ! - мерещится дяде Юре.

Я иду к медсестрам - спросить, можно ли остаться до завтра. Нет, говорят они, он уже выписан. Можно позвонить главврачу, он разрешит. Но дядя Юра уже все решил для себя сам…

На перроне нас ждет Оксана, фотограф «РР». Электронные билеты. Полупьяный дядя Юра удивляется, до чего техника дошла.

- Мы в купе едем? - радуется он в первый раз за вечер. - Я на охоту все время в купе ездил. У меня же с собой ружье, патроны! В плацкарте нельзя!

Откидные спинки, хорошее белье, телевизор, кондиционер.

- Я в таком никогда не ездил!

Мы откидываем спинку дивана - там заправленная постель. Дядя Юра складывает руки на груди, как Ленин в мавзолее.

4 июня

Семь утра. Быстрый завтрак. С вещами на выход - Курск. Дядя Юра выходит вперед, и когда я, собрав вещи, выглядываю на перрон (не убежал?), вижу его в счастливом расположении духа:

- Ты что, Оль! Здесь даже воздух мне родной!

- Выйдите и ждите, вас позовут, - лязгнула зубами женщина с высокой прической.

Я вышла, сразу почувствовав себя чужой. Вдруг сейчас ничего не выйдет? Эта женщина из кабинета говорит с секретарем:

- Они что, сами его приперли?

Нет-нет-нет, это не про нас! НЕ МОЖЕТ ЖЕ ОНА ГОВОРИТЬ ТАКИЕ ВЕЩИ ПРИ НАС. Нам разрешили войти.

- Вы были в Обояни, - начала эта, с прической.

- Да, - поскучнел дядя Юра, - был…

- Почему вы оттуда сбежали?

- Я не сбегал, я заявление написал.

- Как с вами трудно, товарищ Юрий Исакович Черный! - взрывается Вадим Викторович, обещавший «все в один день».

Паника. Набираю доктора Сатарова.

- Откуда я знаю, что это главврач, - говорит Вадим Викторович, но все-таки берет трубку.

- Какая назойливая дама! - цедит Прическа.

То есть в их понимании это ненормально, когда журналист занимается чьей-то судьбой.

- Людмила Александровна, - говорит вдруг Вадим Викторович, - пусть люди едут и не теряют времени.

Железногорск.  Проходная под наблюдением единственной женщины. Она поднимает глаза от кроссворда и улыбается.

Дом ветеранов снаружи похож на дом отдыха: длинные балконы и угловой силуэт.  Нас встречают директор и главврач - это VIP-встреча.

- Я только утром узнал о вашем приезде, - обескуражен директор.

Он широко раскидывает руки и становится похож на директора детского лагеря, кем, собственно, и был пару лет назад.

Дела: документы, осмотр врача. Две недели дядя Юра будет жить один и общаться только с врачами - карантин. Он вешает календарик на стену своей комнаты, шляпу в шкаф и оборачивается довольный.

- Болтается! - показывает на кран умывальника, осмотрев комнату по-хозяйски.

У нас не хватает кое-каких справок. Их разрешили привезти потом. Но если бы дядя Юра или любой другой 72-летний человек приехал без справок сам, заверения бы не помогли. Почти достигнув цели, можно легко потерять все.

5 июня

На сцене восемь бабушек в одинаковых блузках. Их попросили задержаться - сейчас будут снимать. И как только дядя Юра своей разболтанной походкой входит в зал, грохает хор:

- Я ТЕБЯ ТАК ДОЛГО ЖДАЛА-А-А! Я ТЕБЕ ВЕСНОЮ БЫЛА-А-А! ОТЗВЕНЕЛА ИВОЛГИ ТРЕ-Е-ЕЛЬ! У ТЕБЯ ДРУГАЯ ТЕПЕРЬ!

Здесь бы самое время поставить точку. Для этого есть много оснований. Ну, например, тогда получается хеппи-энд: его ждали именно здесь, пусть он будет счастлив и обретет свое место. Но ведь это не так.

О чем он думает, сидя между директором и главврачом? Прикидывает, свободный ли выход через проходную, где дыры в заборе и если что - как сбежать?

Потом этот момент затеряется в повседневности. Дяде Юре не понравится сосед по комнате, он захочет другой жизни, затоскует.

Но это - его жизнь. В ней еще рано ставить точку. А в единоборстве с системой мы победили. По крайней мере мне так кажется. Сейчас.

Время 25 марта - 4 июня

Место дом ветеранов, Железногорск.
Юрий Исакович Черный Родился в городе Льгове Курской области в 1938 году. В 16 лет с матерью переехал в Горки Ленинские, где жил до тех пор, пока пять лет назад не потерял квартиру, поддавшись обработке жилищных мошенников. Работал сантехником, был народным заседателем в суде, вел кружок спортивной стрельбы при ДОСААФ, охотник, рыбак. Детей нет.
РР © Ольга Тимофеева
Фото для «РР»: Оксана Юшко