Денди - красавец, щеголь и нарцисс / Из истории культуры потребления
Ещё из истории моды, в т.ч. мужской
Зачем нужны денди
Составитель курса Ольга Вайнштейн о том, как в XIX веке произошла революция в мире мужских костюмов и к чему это привело / Курс № 11 История дендизма
Литературовед Татьяна Венедиктова - о том, чем денди подкупил публику, чему эти нарциссы и щеголи научили современников и что оставили потомкам. ©Ещё в курсе №11
Двое неизвестных и, предположительно, Альфред д’Орсе. Литография. Середина XIX века
Денди - и рационалист, и романтик
Красавец, щеголь и нарцисс - это вечный тип, который встречался и до XIX века, встречается и сейчас. Тогда спрашивается, почему же именно в XIX столетии мы сталкиваемся с дендизмом как четко и ярко очерченным явлением?
Денди возникает на скрещении двух идеологий, или способов чувствования, которые на протяжении всего XIX века спорили. Это, с одной стороны, просветительство с его культом рационализма, владения собой, самоконтроля - все это есть в денди. И, с другой стороны, как будто бы существенно противоположная, романтическая идея: жизнетворчество, отношение к себе как к произведению искусства, способность получать наслаждение от само(вос)производства и самовосприятия.
Что объединяет эти две контрастирующие посылки? Как кажется, идея личности - свободной, самодостаточной, суверенной. Суверенность обеспечивается упражнением разумной воли, с одной стороны, а с другой - тем, что, подобно произведению искусства, личность не подчинена какому-то конкретному значению или практическому назначению. Как сформулировал один американский поэт, «A poem should not mean but be» /Это последние строки стихотворения Арчибальда Маклиша «Ars Poetica»/. Иначе говоря, полноценное стихотворение не значит (что-либо конкретное), оно просто есть, то есть несет в себе всю полноту возможных значений. И таков же в каком-то смысле денди: своим бытием среди людей он являет им идеал личностной суверенности.
Новалис. Портрет Франца Гарейса. 1799 год
Идеал, впрочем, всегда не только выше, но и беднее «просто жизни», которая служит ему фоном и контекстом. Возникает вопрос, какой энергией питалось эстетское жизнетворчество денди? На взгляд, преобладавший среди романтиков (преимущественно - «гениоцентристов»), - энергией трансцендентного: в человека нисходит нечто свыше. Но у тех же романтиков мелькает и мысль о том, что художник живет бесконечностью обмена с другими людьми. Жизнь художника, говорил Новалис, - вечный тысячеустный разговор, притом не только с высшим, но и со всем, что вокруг. И с этой точки зрения на денди можно посмотреть немножечко в другой перспективе.
Чем богат денди
Денди, утверждал Бодлер, должен спать и бодрствовать перед зеркалом. Что и так, и не так. Если бы он спал и бодрствовал исключительно перед зеркалом, он не был бы, конечно же, собой. В одиночестве он лишь готовится к настоящему перформансу, сценой которого в XIX веке является салон. И что же происходит в салоне? Тот же Бодлер говорил, что дендизм появляется тогда, когда возникают ситуации перехода и неопределенности, когда старая аристократия ослабевает, а новая еще не готова вступить на ее место. И точно: в салонах зрелого XIX века старая, аристократическая, и новая, буржуазная, элиты встречались, смешивались, будучи - обе! - не уверены в себе, одна уже в значительной степени обессилена, другая еще недостаточно сильна.
Денди. Карикатура Оноре Домье. XIX век
В этой-то обстановке и перед этой аудиторией выступает... денди. Как правило, он незнатен и небогат, его капитал - чувство стиля, чувство формы, способность предъявить как целостную форму и самого себя, и любой свой опыт.
Почему же этот талант оказывается вдруг востребованным и важным? Потому, что в культуре «современного» типа (а XIX век - это век ее бурного становления и распространения вширь) едва ли не каждый человек старается быть собой - единственным, неповторимым, ни на кого не похожим. И в то же время мучительно не понимает, как это осуществить, убеждаясь, что стать ни на кого не похожим он может, только становясь похожим на кого-то. Для человека, чуткого к этому парадоксу, денди - с его последовательно иронической позицией - как раз и становится востребованной моделью поведения.
Учитель культуры потребления
О стратегиях дендистского поведения немало написано. Например, о том, что денди очень естественен, натурален, но при этом всем понятно, что натуральность эта сделана, искусственна. В искусственности, однако, может проявиться нечто, заслуживающее называться искусством, то есть большее, чем работа по шаблону. Чтобы считывать эти различия, нужно уметь их замечать, а это непросто. К своей аудитории денди предъявляет довольно высокие и довольно необычные требования.
Мы приходим, таким образом, к мысли о том, что денди стоит рассматривать как учителя культуры потребления. Именно эти уроки он транслирует в XIX веке довольно узкой, избранной, салонной аудитории, тем самым доставляя удовольствие себе и ей. Сегодня аудитория гораздо шире, пестрее, распыленней, и так же распылен, расщеплен, вездесущ и неосязаем стал тип денди.
О том, что культура потребления глубоко связана с романтической культурой, очень интересно писал британский социолог Колин Кэмпбелл в книге «Романтическая этика и дух современного консюмеризма» («перевернутое» название знаменитой работы Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма»). Кэмпбелл предложил заметить в романтическом духе те свойства воображения, которые получат широкое распространение только позже, то есть для нас - сегодня. Не очень осознавая ни их точное происхождение, ни их характеристики, мы принимаем их как что-то само собой разумеющееся или, наоборот, что-то чуждо-враждебное. В любом случае критическое понимание культуры потребления подменяется часто простой подверженностью ей или попытками простого ее отрицания.
Тонкое потребление и серьезный гедонизм
Кэмпбелл говорит: на рубеже XVIII-XIX столетий возникает так называемый новый гедонизм. «Старый» гедонизм - способность, готовность и желание наслаждаться по преимуществу материальными благами - заведомо ограничен, хотя бы в силу того, что человек может вместить в себя только определенное количество сладкой пищи, питья и иных чувственных удовольствий. Чтобы удовольствие стало бесконечным, оно должно было стать опосредованным воображением, коллективным и индивидуальным. Так был в какой-то момент запущен мотор желаний, который почти сразу начала эксплуатировать (выгоды и дальнейшего роста ради) рыночная экономика.
Монах у моря. Картина Каспара Давида Фридриха. 1808-1810 годы
Романтики очень серьезно относились к удовольствию/наслаждению. С точки зрения Вордсворта, это «великий принцип», одна из «стихий» жизни (он говорит о «grand elementary principle of pleasure»). Восприятие жизни на волне позитивно окрашенной эмоции - это простор для игры воображения, среда и средство производства духовных ценностей. Это также ресурс, который романтики открыли и очень активно использовали - другое дело, что он не бесконечен, как все жизненные ресурсы. Знаменитое романтическое страдание, безутешный байронизм, плач Каина с Манфредом - плод противоречия между ощущением безграничных возможностей, которыми манит человека жизнь, и ощущением их неполной, даже ничтожно малой доступности. Потому что человек неизбежно конечен, а его воображение - нет.
Разумеется, связывая происхождение современной культуры потребления с романтизмом, мы имеем в виду не так потребление вещей, как восприятие их смыслов и ценностей. Речь не идет и о вульгарном присвоении: скажем, чтение художественной литературы может быть описано как акт очень тонкого потребления новых опытов и творческой работы с ними.
Чем важна фигура денди
Денди - одновременно аскет и гедонист, бездельник и труженик (Ольга Вайнштейн как раз показала, что денди постоянно и упорно трудится над собственным образом), глубоко ироническая фигура. А что такое ирония? Это способность отнестись к чему бы то ни было сразу с нескольких точек зрения. Для романтиков ирония - упражнение в свободе, способность соединять несоединимое, производить богатые и нетривиальные смыслы путем умножения противоречивых позиций. Но ирония подразумевает понимающего адресата: иронии нет, если ее кто-то не считывает! Поэтому, думая о денди-иронике, обязательно нужно иметь в виду и аудиторию, с которой он неразлучен, с которой тесно взаимодействует, по отношению к которой делает что-то весьма важное.
Творчество - противоположность потребления, но провести между ними границу не всегда легко и просто. Может быть, суть различия в том, что потребление связано с исчерпанием уже готовых возможностей, а творчество связано с созданием возможностей, которых прежде не было. Если сейчас в исторической памяти остались образы выдающихся денди позапрошлого века, то они и остались именно потому, что в их поведении даже современниками ясно ощущалась творческая составляющая. Выдающиеся денди создавали новые смыслы для публики, и публика это ценила. Через этих своих героев она осваивала нечто более значительное и обширное, чем новые способы повязывать галстук или использовать монокль.
Татьяна Венедиктова - профессор филологического факультета МГУ, заведующая кафедрой общей теории словесности (теории дискурса и коммуникации), специалист по истории литературы США и Западной Европы, переводчик. Автор книг «Поэзия Уолта Уитмена», «Человек, который создал себя сам. Американский опыт в лицах и типах», «Обретение голоса. Американская национальная поэтическая традиция», «„Разговор по-американски“: дискурс торга в литературной традиции США».
Записал Кирилл Головастиков
© «Arzamas», апрель 2015
Зачем нужны денди
Составитель курса Ольга Вайнштейн о том, как в XIX веке произошла революция в мире мужских костюмов и к чему это привело / Курс № 11 История дендизма
Литературовед Татьяна Венедиктова - о том, чем денди подкупил публику, чему эти нарциссы и щеголи научили современников и что оставили потомкам. ©Ещё в курсе №11
Двое неизвестных и, предположительно, Альфред д’Орсе. Литография. Середина XIX века
Денди - и рационалист, и романтик
Красавец, щеголь и нарцисс - это вечный тип, который встречался и до XIX века, встречается и сейчас. Тогда спрашивается, почему же именно в XIX столетии мы сталкиваемся с дендизмом как четко и ярко очерченным явлением?
Денди возникает на скрещении двух идеологий, или способов чувствования, которые на протяжении всего XIX века спорили. Это, с одной стороны, просветительство с его культом рационализма, владения собой, самоконтроля - все это есть в денди. И, с другой стороны, как будто бы существенно противоположная, романтическая идея: жизнетворчество, отношение к себе как к произведению искусства, способность получать наслаждение от само(вос)производства и самовосприятия.
Что объединяет эти две контрастирующие посылки? Как кажется, идея личности - свободной, самодостаточной, суверенной. Суверенность обеспечивается упражнением разумной воли, с одной стороны, а с другой - тем, что, подобно произведению искусства, личность не подчинена какому-то конкретному значению или практическому назначению. Как сформулировал один американский поэт, «A poem should not mean but be» /Это последние строки стихотворения Арчибальда Маклиша «Ars Poetica»/. Иначе говоря, полноценное стихотворение не значит (что-либо конкретное), оно просто есть, то есть несет в себе всю полноту возможных значений. И таков же в каком-то смысле денди: своим бытием среди людей он являет им идеал личностной суверенности.
Новалис. Портрет Франца Гарейса. 1799 год
Идеал, впрочем, всегда не только выше, но и беднее «просто жизни», которая служит ему фоном и контекстом. Возникает вопрос, какой энергией питалось эстетское жизнетворчество денди? На взгляд, преобладавший среди романтиков (преимущественно - «гениоцентристов»), - энергией трансцендентного: в человека нисходит нечто свыше. Но у тех же романтиков мелькает и мысль о том, что художник живет бесконечностью обмена с другими людьми. Жизнь художника, говорил Новалис, - вечный тысячеустный разговор, притом не только с высшим, но и со всем, что вокруг. И с этой точки зрения на денди можно посмотреть немножечко в другой перспективе.
Чем богат денди
Денди, утверждал Бодлер, должен спать и бодрствовать перед зеркалом. Что и так, и не так. Если бы он спал и бодрствовал исключительно перед зеркалом, он не был бы, конечно же, собой. В одиночестве он лишь готовится к настоящему перформансу, сценой которого в XIX веке является салон. И что же происходит в салоне? Тот же Бодлер говорил, что дендизм появляется тогда, когда возникают ситуации перехода и неопределенности, когда старая аристократия ослабевает, а новая еще не готова вступить на ее место. И точно: в салонах зрелого XIX века старая, аристократическая, и новая, буржуазная, элиты встречались, смешивались, будучи - обе! - не уверены в себе, одна уже в значительной степени обессилена, другая еще недостаточно сильна.
Денди. Карикатура Оноре Домье. XIX век
В этой-то обстановке и перед этой аудиторией выступает... денди. Как правило, он незнатен и небогат, его капитал - чувство стиля, чувство формы, способность предъявить как целостную форму и самого себя, и любой свой опыт.
Почему же этот талант оказывается вдруг востребованным и важным? Потому, что в культуре «современного» типа (а XIX век - это век ее бурного становления и распространения вширь) едва ли не каждый человек старается быть собой - единственным, неповторимым, ни на кого не похожим. И в то же время мучительно не понимает, как это осуществить, убеждаясь, что стать ни на кого не похожим он может, только становясь похожим на кого-то. Для человека, чуткого к этому парадоксу, денди - с его последовательно иронической позицией - как раз и становится востребованной моделью поведения.
Учитель культуры потребления
О стратегиях дендистского поведения немало написано. Например, о том, что денди очень естественен, натурален, но при этом всем понятно, что натуральность эта сделана, искусственна. В искусственности, однако, может проявиться нечто, заслуживающее называться искусством, то есть большее, чем работа по шаблону. Чтобы считывать эти различия, нужно уметь их замечать, а это непросто. К своей аудитории денди предъявляет довольно высокие и довольно необычные требования.
Мы приходим, таким образом, к мысли о том, что денди стоит рассматривать как учителя культуры потребления. Именно эти уроки он транслирует в XIX веке довольно узкой, избранной, салонной аудитории, тем самым доставляя удовольствие себе и ей. Сегодня аудитория гораздо шире, пестрее, распыленней, и так же распылен, расщеплен, вездесущ и неосязаем стал тип денди.
О том, что культура потребления глубоко связана с романтической культурой, очень интересно писал британский социолог Колин Кэмпбелл в книге «Романтическая этика и дух современного консюмеризма» («перевернутое» название знаменитой работы Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма»). Кэмпбелл предложил заметить в романтическом духе те свойства воображения, которые получат широкое распространение только позже, то есть для нас - сегодня. Не очень осознавая ни их точное происхождение, ни их характеристики, мы принимаем их как что-то само собой разумеющееся или, наоборот, что-то чуждо-враждебное. В любом случае критическое понимание культуры потребления подменяется часто простой подверженностью ей или попытками простого ее отрицания.
Тонкое потребление и серьезный гедонизм
Кэмпбелл говорит: на рубеже XVIII-XIX столетий возникает так называемый новый гедонизм. «Старый» гедонизм - способность, готовность и желание наслаждаться по преимуществу материальными благами - заведомо ограничен, хотя бы в силу того, что человек может вместить в себя только определенное количество сладкой пищи, питья и иных чувственных удовольствий. Чтобы удовольствие стало бесконечным, оно должно было стать опосредованным воображением, коллективным и индивидуальным. Так был в какой-то момент запущен мотор желаний, который почти сразу начала эксплуатировать (выгоды и дальнейшего роста ради) рыночная экономика.
Монах у моря. Картина Каспара Давида Фридриха. 1808-1810 годы
Романтики очень серьезно относились к удовольствию/наслаждению. С точки зрения Вордсворта, это «великий принцип», одна из «стихий» жизни (он говорит о «grand elementary principle of pleasure»). Восприятие жизни на волне позитивно окрашенной эмоции - это простор для игры воображения, среда и средство производства духовных ценностей. Это также ресурс, который романтики открыли и очень активно использовали - другое дело, что он не бесконечен, как все жизненные ресурсы. Знаменитое романтическое страдание, безутешный байронизм, плач Каина с Манфредом - плод противоречия между ощущением безграничных возможностей, которыми манит человека жизнь, и ощущением их неполной, даже ничтожно малой доступности. Потому что человек неизбежно конечен, а его воображение - нет.
Разумеется, связывая происхождение современной культуры потребления с романтизмом, мы имеем в виду не так потребление вещей, как восприятие их смыслов и ценностей. Речь не идет и о вульгарном присвоении: скажем, чтение художественной литературы может быть описано как акт очень тонкого потребления новых опытов и творческой работы с ними.
Чем важна фигура денди
Денди - одновременно аскет и гедонист, бездельник и труженик (Ольга Вайнштейн как раз показала, что денди постоянно и упорно трудится над собственным образом), глубоко ироническая фигура. А что такое ирония? Это способность отнестись к чему бы то ни было сразу с нескольких точек зрения. Для романтиков ирония - упражнение в свободе, способность соединять несоединимое, производить богатые и нетривиальные смыслы путем умножения противоречивых позиций. Но ирония подразумевает понимающего адресата: иронии нет, если ее кто-то не считывает! Поэтому, думая о денди-иронике, обязательно нужно иметь в виду и аудиторию, с которой он неразлучен, с которой тесно взаимодействует, по отношению к которой делает что-то весьма важное.
Творчество - противоположность потребления, но провести между ними границу не всегда легко и просто. Может быть, суть различия в том, что потребление связано с исчерпанием уже готовых возможностей, а творчество связано с созданием возможностей, которых прежде не было. Если сейчас в исторической памяти остались образы выдающихся денди позапрошлого века, то они и остались именно потому, что в их поведении даже современниками ясно ощущалась творческая составляющая. Выдающиеся денди создавали новые смыслы для публики, и публика это ценила. Через этих своих героев она осваивала нечто более значительное и обширное, чем новые способы повязывать галстук или использовать монокль.
Татьяна Венедиктова - профессор филологического факультета МГУ, заведующая кафедрой общей теории словесности (теории дискурса и коммуникации), специалист по истории литературы США и Западной Европы, переводчик. Автор книг «Поэзия Уолта Уитмена», «Человек, который создал себя сам. Американский опыт в лицах и типах», «Обретение голоса. Американская национальная поэтическая традиция», «„Разговор по-американски“: дискурс торга в литературной традиции США».
Записал Кирилл Головастиков
© «Arzamas», апрель 2015