Как российская деревня научилась выживать без государства, Ч.1/2
Ещё о современной российской деревне
«Одна Москва останется! Всё! Только вы будете жить!» / Глубинка резкости
Жители деревни Тимошино, которая дважды в год - в ледостав и ледоход - лишается всякой связи с внешним миром / Репортаж из 2013 года
Как обитатели труднодоступных деревень Костромской области, отрезанных от большой земли бездорожьем, научились обходиться без медицины, участковых и школ. ©Ещё у Максима Шера
Надежда Щека, сотрудница сельской админстрации
В начале ноября 2013 года корреспондент «Русской планеты» воспользовался любезным приглашением социолога Артемия Позаненко, изучающего изолированные деревенские сообщества при финансовой поддержке фонда «Хамовники», и присоединился к экспедиции исследователя в Костромскую область. В поездке их сопровождал фотограф Максим Шер. Репортаж корреспондента «Русской планеты» Егора Сковороды, который ездил по костромским деревням вместе с Позаненко и Шером, сделавшим фотопортреты жителей деревни Тимошино, вы прочитаете и увидите ниже.В начале ноября 2013 года фотограф Максим Шер сопровождал социолога Артемия Позаненко, изучающего изолированные деревенские сообщества современной России, в его путешествии по Костромской области. Школы и медпункты в этих местах массово закрываются (впрочем, Минздрав выделяет одну аптечку на населенный пункт - ее вручают самому активному и ответственному жителю), а железные дороги разобраны на металлолом. Но деревенские давно научились выживать без государства - они сами прокладывают грунтовки и наводят паромные переправы, улаживают конфликты в отсутствие полиции (сельские участковые не заглядывают на свою территорию годами), и не без успеха строят непонятную горожанам и невидимую для статистики и налоговых органов локальную экономику, основанную на собирательстве и отходничестве.
2. Паром через Унжу
- Кажется, она заглохла, - неожиданно говорит таксист, который везет нас от Мантурово, ближайшей станции железной дороги. На окраинах Мантурово горы бревен, в которых возится хищная клешня лесопогрузчика.
- Ну ничего, тут связь пока еще есть, можно другую машину вызвать, - подумав, добавляет водитель и начинает копаться в нутре своей «девятки» елового цвета.
Мы стоим на трассе, которая из Костромы, минуя Киров, движется в Пермь, откуда переваливает в Екатеринбург и расползается по Сибири. От Кирова дорога ответвляется на север, идет через Ухту и Сыктывкар и пропадает в Архангельской области, где-то за Печорой. В придорожной столовой дальнобойщики покупают водку и говорят друг другу: «Помнишь, я недавно обогнал тебя в Бурятии?»
За полями чернеют костромские леса, внутри лесов скрываются деревни, которые отделены от мира десятками километров плохого пути, так что их жители фактически находятся в изоляции.
«Вохомский, Октябрьский, Кологривский, Межевской район - там очень много таких мест. До 20 % населения района могут жить в изоляции», - говорит Артемий Позаненко, аспирант и сотрудник НИУ ВШЭ, который изучает подобные локальные сообщества. По его словам, такие деревни обычно оказываются более жизнеспособными, чем те, что стоят вблизи трасс; в них заметно медленнее идет сокращение населения, а жители меньше рассчитывают на помощь абстрактной власти и предпочитают самоорганизацию.
Зимой Позаненко изучал деревню Выгорки, где местные жители сами сделали паром и ездят по официально не существующей дороге, которую они своими силами расчищают летом и зимой. Сейчас он направляется в соседнее - всего в полусотне километров от Выгорок - село Тимошино.
«Всегда, во многих местах, и не только даже в Макарьевском районе, нам говорили, что надо ехать в Тимошино, там своя республика, там тимошата, там всё совсем по-другому», - вспоминает исследователь.
До Тимошино нужно добираться через маленький город Макарьев, который стоит на реке Унжа. Трасса здесь идет вдоль Унжи, и придорожные деревни лепятся к ней и к реке, тут и там указатели с расстоянием: «Завражье 0,5», «Туйково 1», «Угоры 0,5», «Ледина 1,1», «Выползово 0,4», «Хлебишино 0,3».
По словам Артемия Позаненко, в этих местах расселение шло вдоль рек, поэтому дальше, за этими деревнями, могут быть десятки километров безлюдных лесов. Длина Унжи - почти 450 километров, но на всем протяжении реки стоят только три города: Кологрив (около 3 тысяч жителей), Мантурово (17 тысяч) и Макарьев (7 тысяч).
3. Артемий Позаненко
В Макарьеве на главной площади блинная, торговый центр «Браузер», Ленин с вытянутой рукой и ярко-зеленые купола, которые пока не подняли на восстанавливаемую церковь. «Если есть что грязное на свете, так это деньги», - в блинной старушка отчитывает девушку, которая, не вымыв руки после купюр, взяла ими сырники. По радио идет передача для автомобилистов «Как не остаться в сугробе».
Гуляя по городу, видишь пилорамы и горы серого горбыля, остатки производства. По словам Позаненко, в областях вроде Костромской даже в небольшом городе может быть до сотни таких небольших пилорам.
Многие деревянные дома сверху обшиты сайдингом. Как правило, такой обшивкой покрыты дома отходников, которые ездят работать в другие регионы и крупные города, откуда и привозят эту моду, рассказывает Позаненко. Кладбище в Макарьеве - и это тоже привычно в провинции - все разноцветное от искусственных венков.
Когда-то этот город вырос вокруг монастыря, основанного в XV веке преподобным Макарием Унженским (он же - Макарий Желтоводский).
У входа в монастырь монахиня режет тыкву. «Прямо к храму идите, я подойду», - не отрывая глаз от тыквы, говорит она. Тишину в монастыре не нарушают даже галки, по двору с резкими и угловатыми движениями ходит юродивый.
«Про-хо-ддит-те», - скрипит он, указывая на собор.
У входа сложены дрова, а стены внутри церкви еще хранят остаток тепла. На склоне холма, за стеной, молодые монахини копают землю и ведрами тащат ее наверх, в монастырский сад. Монастырь расположился на высоком берегу, за ним река, за рекой леса, где-то в этих лесах Тимошино, которое раньше относилось к монастырским землям. Впервые это название упоминается в начале XVII века, и в следующем году «тимошата» планируют праздновать свое четырехсотлетие.
4. Рында рядом с автобусной остановкой в Тимошино
«Люди как-то сами все вопросы обычно решают»
Тимошино - куст деревень, до которого после переправы через реку надо добираться около 40 километров по плохой дороге через лес. В советское время сюда даже ходил автобус, правда только пару месяцев в году, когда зимой река крепко замерзала. Сейчас три раза в неделю в Макарьев за почтой на своей «буханке» приезжает Сергей Шилов, который заодно берет с собой и людей.
«Вот за рейс мне платят 800 рублей, ты представь. Переправа наша стоит 300 рублей, 600 рублей уходит на бензин. И они считают это заработной платой? И то еще умудряются месяцами не платить!» - ругает Шилов свою работу. Он говорит, что давно бы бросил это дело, но тогда многие вообще не смогут выбраться из Тимошино. Сейчас же местные точно знают: рано утром во вторник, четверг и субботу в город за почтой поедет «буханка».
Для нас, впрочем, в машине свободных мест уже нет. Макарьевские же таксисты по осени уже отказываются ехать до Тимошино.
- Поезжайте с нашим участковым, его там на Комсомолке алкоголики порезали, и он сейчас как раз в больницу приезжал, - советуют нам мужики. И сами звонят ему, просят нас подвезти.
Участковый Сергей Петушков живет в Тимошино, ему около 35 лет, и он один из самых молодых жителей села. Под его ответственностью - участок в самом Макарьеве, Комсомолка (первая деревня за рекой), Тимошино и деревни вокруг него. В город ему приходится ездить через день.
Как говорит Артемий Позаненко, ситуация, когда в деревне есть свой участковый, - скорее исключение: «Часто бывает так, что район висит только на одном участковом, который живет в райцентре и никогда никуда не ездит. Фактически он приезжает туда в лучшем случае раз в год - или если какое-то прямо убийство произошло. А так люди как-то сами все вопросы обычно решают».
Переправа через Унжу представляет собой паром, его тянет небольшой катерок. Перед паромом скопилась очередь машин, которые ждут его уже пару часов: вода в реке неожиданно поднялась, и теперь лесопогрузчик своей клешней вытаскивает из реки бетонные плиты, чтобы паром смог подойти к берегу, не скребясь о дно. В обычное время из этих плит по песчаному берегу проложена дорога, и машины заезжают на паром по ней. Когда вода отступит, плиты нужно будет укладывать снова.
5. Паром через Унжу
- И вот постоянно такая канитель, - бросает участковый.
После нескольких плит у грузовика заканчивается топливо, и всем приходится ждать, пока его подвезут. Солнце опускается за лес, и участковый лихо лавирует между разъевшими дорогу лужами уже в плотных сумерках. Добравшись до Макарьева с утра, в Тимошино мы попадаем уже в темноте. Фарами высвечиваются безмолвные ряды домов.
37 коров, 70 свиней, 34 овцы, 16 коз, 380 птиц, 20 кроликов и 26 пчелосемей
- Еще немного, и село-то все равно умрет. Одна Москва останется! Всё! Только вы будете жить! - перекрикивает грохот трактора усач Николай Сучилов, глава поселения. Трактором он ворочает бетонную плиту, которую пытается положить перед входом в здание администрации. После этого Сучилов уезжает по своим делам, и встретиться с ним больше не удастся.
6. Здание Тимошинской сельской администрации
Административно все окрестные деревни слиты в Тимошинское сельское поселение, которое включает в себя шесть деревень: само Тимошино, Карьково, Халабурдиха, Нестерово, Кукуй-1 и Кукуй-2. Здесь кончается дорога, и во все стороны на много километров простирается лес - до границ Нижегородской области и дальше.
«Эти деревни были объединены после принятия в 2003 году 131 закона "Об общих принципах организации местного самоуправления", - говорит Артемий Позаненко. - Тогда появилась новая муниципальная сетка, и вскоре начали всё укрупнять под видом оптимизации. В итоге в каждом районе остался районный центр, может быть, два-три относительно крупных села и больше ничего. Во многом это делается из экономии: сейчас по всем фронтам идет сокращение расходов. Меньше школ, меньше больниц - меньше траты».
- Мы сейчас самое маленькое поселение в районе, - говорит Надежда Щека, одна из двух сотрудниц администрации. - Нас, конечно, хотели еще укрупнить, но по географическому положению нас просто не с кем уже объединять.
- Поселение самое маленькое, а площадь самая большая - 3638 квадратных километра. Больше, чем даже многие районы области, - добавляет Екатерина Куртова, вторая сотрудница. У печи в углу администрации стоит избирательная урна.
7. Екатерина Куртова, сотрудница сельской администрации
На здании администрации еще держится зеленая вывеска «Сбербанка», но отделение закрыли год назад - все платежи теперь принимает почта: свет, телефон, налоги, интернет, штрафы.
Бюджет всего поселения - 1 миллион 200 тысяч рублей в год, почти весь он уходит на содержание самой администрации и на составление бумаг: так, район настойчиво требовал представить генплан Тимошино, на составление которого недавно ушло около 100 тысяч.
«Лучше бы мы на эти деньги хоть немного дорогу починили», - ворчат в администрации.
Сегодня в первом Кукуе остался один постоянный житель, во втором уже никого; во всем Тимошино зарегистрировано 398 человек, но фактически живет не больше 250, рассказывает Щека. Три небольших магазина, частная пекарня, почта, школа, фельдшерский пункт, клуб, лесничество и СПК «Восток» (осколок когда-то большого совхоза) - вот практически и все официальные рабочие места.
Кто-то занимается сбором и сдачей грибов и ягод (брусника, клюква, черника), есть семьи, которые сдают до тонны в год. Клюкву в этом году принимали по 70 рублей за килограмм. Кто-то идет в отход, - как говорят в Тимошино, «в Москву заборы строить ездят».
«У нас там свой человек работает, большой начальник, он многих зазвал к себе», - рассказывает про «заборы» один из жителей.
Огороды здесь у всех, скотину по-прежнему держат многие: «Без этого не проживешь». Вынув толстую пачку бумаг, Екатерина Куртова перечисляет официальные цифры тимошинской живности: так, на 1 октября 2013 года здесь было 46 голов крупного рогатого скота (37 коров, 9 быков и телят), 70 свиней, 34 овцы, 16 коз, 2 лошади, 380 птиц, 20 кроликов и 26 пчелосемей.
8. Пункт доступа в интернет на почте
Эти данные записаны со слов самих жителей, а поэтому на самом деле животных может быть больше: люди опасаются, что государство обложит их налогом (сейчас налога на скотину нет), а потому на всякий случай занижают цифры.
- Один раз в 2009 году нам давали дотацию: на корову 3000, на свинью 1500, на овечку 700 рублей, - вспоминает Щека. - А когда стали субсидии-то оформлять, люди говорят, что а у меня пять овечек-то! А у нас-то по книге-то числится две. Мы же справку даем по книгам. Вот они субсидию-то не получили. Но ее один год давали только, и то ее нам выдали не в полном объеме, а только процентов 70.
- Конечно, если бы государство поддерживало тех, кто держит, то, может, и люди бы стали больше их держать. Но государство не хотит, - говорит Екатерина Куртова.
За кормом для скотины надо ехать в Макарьев или даже в саму Кострому. «Все очень дорого. А у нас даже по той дорогой цене купить корма проблема, даже и по той дорогой цене», - вздыхает Щека.
Сейчас, перед началом осеннего ледостава, Тимошино запасается впрок, и все 30 мешков корма, завезенных накануне в магазин, уже раскупили. С появлением льда паром перестанет ходить, и деревни окажутся без связи с миром на месяц или два - до тех пор, пока не наморозится ледовая переправа.
- Мы рискуем, конечно, своими жизнью и здоровьем: трещит всё, но мы идем, лед плывет, и мы на лодочках плывем, - смеются обе женщины.
9.Слева направо: Алевтина Николаевна Сафонова, учитель начальных классов; Ольга Геннадьевна Новожилова, повар; Татьяна Витальевна Новожилова, учитель русского и литературы, директор школы; Галина Яковлевна Разумова, учитель математики. Сейчас в школе осталось только шесть учеников
«Возраст-то у них предумерший уже»
- Не то чтобы мы не хотели, чтобы дети здесь жили. Но сами же представляем, какое наше будущее будет. Чего нас ожидает в дальнейшем-то? Мы сами-то понимаем. Это воля судьбы такая, что нам детей здесь оставлять-то нельзя. Здесь делать совершенно нечего, - разводит руками Надежда Щека.
К словам здесь часто прибавляют «-то», а дети, окончив школу, уезжают учиться в города и там же остаются жить. Дочка Щеки работает инженером в Нижневартовске, сын - автослесарем в Костроме. Только летом Тимошино наполняется детским шумом, приезжают внуки: «Летом-то деревня оживает-оживает».
«Очень много нежилых домов; если идете по центральной деревне, то в основном-то уже нежилое помещение. Процентов 70 у нас пенсионеры, и у них возраст-то такой... предумерший уже. Мы-то сами уже предпенсионного возраста, а они-то уже предумершего», - находит нужное слово Щека, должно быть, привыкшая к бюрократическому слогу.
В самом Тимошино еще осталась девятилетняя школа (10-е и 11-е классы закрыли несколько лет назад). В школе шесть учителей и шесть учеников. Старое здание школы сгорело 15 лет назад, после чего она переехала в бывшее здание больницы. Больница закрылась еще раньше, остался только фельдшерский пункт.
10. Фельдшерский пункт в Тимошино
- Никто не поедет на село. У нас и в районе-то уже есть такие фельдшера, которые работают на своей законной пенсии, - вздыхает фельдшер Елена Соболева. Если она уйдет на пенсию или уволится, тимошинский ФАП (фельдшерско-акушерский пункт), «конечно, закроют». Фельдшером она работает здесь с 1991 года, с тех пор как вернулась после учебы в Шарье.
«Тогда на участке у нас было народу 1580 человек, - вспоминает Соболева. - У нас был и доктор, и акушерка, и медсестра, и фельдшер, и санитарка... А теперь я одна работаю».
Скорая помощь из Макарьева сюда не ездит почти никогда: если возникает необходимость, на своих машинах довозят до парома, а скорая встречает уже на той стороне.
11. Елена Соболева, фельдшер
«Ну как я могу вызвать скорую? Вы сами видите - паром, - разводит руками фельдшер. - Недавно было у нас здесь ДТП на дороге. Девушка сломала позвоночник. Вы знаете, мы ждали эту скорую четыре часа. Пока ее перевезли на пароме, пока она добралась, сами видели, какая здесь дорога».
Уже и в самом Макарьеве сейчас остались не все врачи-специалисты. «Хирург, терапевта три, невропатолог, окулист, ЛОР, два гинеколога», - перечисляет Соболева. К остальным надо ехать в Мантурово. Роддом остался тоже только там.
12. Вход в ФАП (фельдшерско-акушерский пункт)
«Сейчас идет безумная экономия на здравоохранении, - рассказывает Артемий Позаненко, - Есть ФАПы, которые на самом деле уже ФП, потому что акушерская функция у них ликвидирована. Их тоже много где сокращают и вместо них создают так называемые домовые хозяйства: суть в том, что выбирается активный человек, которому привозится аптечка. Но поскольку это человек без медицинского образования, в аптечке есть только бинты, одеяло от обморожения и тому подобное. Никаких лекарств там нет. И считается, что этот человек должен оказать первую помощь и держать связь с ближайшим фельдшером».
По его словам, больницы постепенно ликвидируются уже и в районных центрах: «Во всей Костромской области из полноценных провинциальных больниц, осталось, может быть, пять-шесть. И то в каждой из них кого-нибудь из специалистов не хватает. И к ним нужно ехать либо в соседнюю больницу более или менее крупную, либо в саму в Кострому».
- Что там ничего, что здесь ничего, - рассказывает о своей скотине и о работе грустный почтальон Светлана Смирнова. - Корма дорогие. Только единственное, что молоко свое, мясо свое, творог свой, масло свое. Поросят я сама выращиваю.
13. Светлана Смирнова, заведующая почтой и почтальон
Внутри вся почта заставлена продуктами и разными товарами. «Например, вчера прислали одеяла, там в кладовке. Я их не заказывала, а они пришли, - вздыхает Смирнова. - Здесь как магазин. Я сейчас два дня считала этот товар». Когда-то она работала в детском саду, но в конце восьмидесятых его закрыли. Сейчас из бывших окон бывшего детсада выглядывает бурьян.
- Кто сюда пойдет жить? Будем мы тут доживать, - говорит Сергей Шилов, владелец той «буханки», которая ездит за почтой. Сам он живет в Халабурдихе. Перед домом стоят трактор и пара «шишиг», на которых он возит заезжих охотников.
«Жили, людей здесь было много, деревни были большие, еще и выселки были, все работали. Я пришла работать, было 400 голов... А теперь всё. Нет ничего», - понижает голос его жена, которая была председателем СПК «Труд», пока тот не закрылся шесть лет назад. «По нужде стала: председатель умер, и как-то оказалась на его месте», - смущается она.
Сейчас Шилова социальный работник на полставки, получает 2200 рублей и через день ходит к подопечным: «Переметёт - и все равно бежать надо».
«Все пахалось, все сеялось. Столько было техники. Столько было энтузиазма, сам пахал. И радовало, и жить-то было охота!» - у коренастого Сергея Шилова доброе и круглое лицо.
«А сейчас жизнь встает», - синхронно вздыхают супруги.
По дому ходят коты, на большом экране крутится телеканал «Звезда», на столике стоят портреты двух сыновей в военной форме: сейчас они живут и работают в Подмосковье.
- Детки учатся и уезжают сразу. Не остаются, потому что здесь делать нечего теперь, - рассказывает Шилова, и вдруг прерывается: - Давайте хоть глазунью вам сделаю!
- Пей молоко-то еще, пей! Еще принесем, не жалей, пей, - вторит ей муж.
Все окрестные леса - часть огромной территории УНЖЛАГа. Заключенные валили лес, который по железной дороге вывозили в Горьковскую область. В справочнике «Мемориала» в числе работ зеков указаны также заготовка лыжных болванок и изготовление лыж, выпуск шпал, изготовление корпусов для часов, мебельное, швейное, обувное, трикотажное и гончарное производство. Лагеря закрылись лишь в начале шестидесятых.
Жители Тимошино о лагерях знают и помнят немногое, и в основном отсылают к Зинаиде Пургиной, бывшему учителю географии, которая собрала книгу воспоминаний о заключенных УНЖЛАГа. Сами тимошинцы в лагерях не работали: вохра жила в Кукуях, и там бывшие охранники - пока были живы - не любили рассказывать о своей работе. Кто-то из заключенных оставался жить в Тимошино, но и последний местный узник УНЖЛАГа умер несколько лет назад. На полпути к Тимошино стоит огромный крест с венком из колючей проволоки; крест сварен из рельс узкоколейки.
«Вы бы видели, какую там дамбу заключенные накопали: сосны внизу с этой дамбы! Все лопатами копали», - удивляется Шилова.
Сейчас в лесу от лагерей почти не осталось следов. В девяностые все, что было возможно, распилили и пустили на металлолом.
«Железные дороги здесь были везде, все их разобрали. И я железом занимался, подзарабатывал, - рассказывает Шилов. - Пока сыновья в Костроме учились, денег не хватало, по сто с лишним тонн сдавал каждый сезон. Тонн 600 я сдал железа. И всё-всё вот эти рученьки - выкопать, выдернуть, разрезать, погрузить».
14. Пожарная машина, оставшаяся от колхоза «Труд»
«Вот это центральный ус, видишь, вот железнодорожные усы были здесь все. Видишь, что здесь творилось у нас? - достает он огромную карту: - И на этих всех усах я побывал. Нет ни одного, где бы я не был».
«Переправа не из-за нас же сейчас, - говорит Шилова. - Пока это выгодно, пока возят лес, переправа работает. Как закончится лес, ее не будет. Надо смотреть реально на эти вещи».
Лесовозы, которым надо переправляться в Макарьев, - сейчас основной доход паромщиков. Переправить лесовоз в две стороны стоит 3000 рублей, легковушку - 300, людей перевозят бесплатно. Зимой ледяную переправу намораживают в первую очередь для лесовозов.
Окончание
«Одна Москва останется! Всё! Только вы будете жить!» / Глубинка резкости
Жители деревни Тимошино, которая дважды в год - в ледостав и ледоход - лишается всякой связи с внешним миром / Репортаж из 2013 года
Как обитатели труднодоступных деревень Костромской области, отрезанных от большой земли бездорожьем, научились обходиться без медицины, участковых и школ. ©Ещё у Максима Шера
Надежда Щека, сотрудница сельской админстрации
В начале ноября 2013 года корреспондент «Русской планеты» воспользовался любезным приглашением социолога Артемия Позаненко, изучающего изолированные деревенские сообщества при финансовой поддержке фонда «Хамовники», и присоединился к экспедиции исследователя в Костромскую область. В поездке их сопровождал фотограф Максим Шер. Репортаж корреспондента «Русской планеты» Егора Сковороды, который ездил по костромским деревням вместе с Позаненко и Шером, сделавшим фотопортреты жителей деревни Тимошино, вы прочитаете и увидите ниже.В начале ноября 2013 года фотограф Максим Шер сопровождал социолога Артемия Позаненко, изучающего изолированные деревенские сообщества современной России, в его путешествии по Костромской области. Школы и медпункты в этих местах массово закрываются (впрочем, Минздрав выделяет одну аптечку на населенный пункт - ее вручают самому активному и ответственному жителю), а железные дороги разобраны на металлолом. Но деревенские давно научились выживать без государства - они сами прокладывают грунтовки и наводят паромные переправы, улаживают конфликты в отсутствие полиции (сельские участковые не заглядывают на свою территорию годами), и не без успеха строят непонятную горожанам и невидимую для статистики и налоговых органов локальную экономику, основанную на собирательстве и отходничестве.
2. Паром через Унжу
- Кажется, она заглохла, - неожиданно говорит таксист, который везет нас от Мантурово, ближайшей станции железной дороги. На окраинах Мантурово горы бревен, в которых возится хищная клешня лесопогрузчика.
- Ну ничего, тут связь пока еще есть, можно другую машину вызвать, - подумав, добавляет водитель и начинает копаться в нутре своей «девятки» елового цвета.
Мы стоим на трассе, которая из Костромы, минуя Киров, движется в Пермь, откуда переваливает в Екатеринбург и расползается по Сибири. От Кирова дорога ответвляется на север, идет через Ухту и Сыктывкар и пропадает в Архангельской области, где-то за Печорой. В придорожной столовой дальнобойщики покупают водку и говорят друг другу: «Помнишь, я недавно обогнал тебя в Бурятии?»
За полями чернеют костромские леса, внутри лесов скрываются деревни, которые отделены от мира десятками километров плохого пути, так что их жители фактически находятся в изоляции.
«Вохомский, Октябрьский, Кологривский, Межевской район - там очень много таких мест. До 20 % населения района могут жить в изоляции», - говорит Артемий Позаненко, аспирант и сотрудник НИУ ВШЭ, который изучает подобные локальные сообщества. По его словам, такие деревни обычно оказываются более жизнеспособными, чем те, что стоят вблизи трасс; в них заметно медленнее идет сокращение населения, а жители меньше рассчитывают на помощь абстрактной власти и предпочитают самоорганизацию.
Зимой Позаненко изучал деревню Выгорки, где местные жители сами сделали паром и ездят по официально не существующей дороге, которую они своими силами расчищают летом и зимой. Сейчас он направляется в соседнее - всего в полусотне километров от Выгорок - село Тимошино.
«Всегда, во многих местах, и не только даже в Макарьевском районе, нам говорили, что надо ехать в Тимошино, там своя республика, там тимошата, там всё совсем по-другому», - вспоминает исследователь.
До Тимошино нужно добираться через маленький город Макарьев, который стоит на реке Унжа. Трасса здесь идет вдоль Унжи, и придорожные деревни лепятся к ней и к реке, тут и там указатели с расстоянием: «Завражье 0,5», «Туйково 1», «Угоры 0,5», «Ледина 1,1», «Выползово 0,4», «Хлебишино 0,3».
По словам Артемия Позаненко, в этих местах расселение шло вдоль рек, поэтому дальше, за этими деревнями, могут быть десятки километров безлюдных лесов. Длина Унжи - почти 450 километров, но на всем протяжении реки стоят только три города: Кологрив (около 3 тысяч жителей), Мантурово (17 тысяч) и Макарьев (7 тысяч).
3. Артемий Позаненко
В Макарьеве на главной площади блинная, торговый центр «Браузер», Ленин с вытянутой рукой и ярко-зеленые купола, которые пока не подняли на восстанавливаемую церковь. «Если есть что грязное на свете, так это деньги», - в блинной старушка отчитывает девушку, которая, не вымыв руки после купюр, взяла ими сырники. По радио идет передача для автомобилистов «Как не остаться в сугробе».
Гуляя по городу, видишь пилорамы и горы серого горбыля, остатки производства. По словам Позаненко, в областях вроде Костромской даже в небольшом городе может быть до сотни таких небольших пилорам.
Многие деревянные дома сверху обшиты сайдингом. Как правило, такой обшивкой покрыты дома отходников, которые ездят работать в другие регионы и крупные города, откуда и привозят эту моду, рассказывает Позаненко. Кладбище в Макарьеве - и это тоже привычно в провинции - все разноцветное от искусственных венков.
Когда-то этот город вырос вокруг монастыря, основанного в XV веке преподобным Макарием Унженским (он же - Макарий Желтоводский).
У входа в монастырь монахиня режет тыкву. «Прямо к храму идите, я подойду», - не отрывая глаз от тыквы, говорит она. Тишину в монастыре не нарушают даже галки, по двору с резкими и угловатыми движениями ходит юродивый.
«Про-хо-ддит-те», - скрипит он, указывая на собор.
У входа сложены дрова, а стены внутри церкви еще хранят остаток тепла. На склоне холма, за стеной, молодые монахини копают землю и ведрами тащат ее наверх, в монастырский сад. Монастырь расположился на высоком берегу, за ним река, за рекой леса, где-то в этих лесах Тимошино, которое раньше относилось к монастырским землям. Впервые это название упоминается в начале XVII века, и в следующем году «тимошата» планируют праздновать свое четырехсотлетие.
4. Рында рядом с автобусной остановкой в Тимошино
«Люди как-то сами все вопросы обычно решают»
Тимошино - куст деревень, до которого после переправы через реку надо добираться около 40 километров по плохой дороге через лес. В советское время сюда даже ходил автобус, правда только пару месяцев в году, когда зимой река крепко замерзала. Сейчас три раза в неделю в Макарьев за почтой на своей «буханке» приезжает Сергей Шилов, который заодно берет с собой и людей.
«Вот за рейс мне платят 800 рублей, ты представь. Переправа наша стоит 300 рублей, 600 рублей уходит на бензин. И они считают это заработной платой? И то еще умудряются месяцами не платить!» - ругает Шилов свою работу. Он говорит, что давно бы бросил это дело, но тогда многие вообще не смогут выбраться из Тимошино. Сейчас же местные точно знают: рано утром во вторник, четверг и субботу в город за почтой поедет «буханка».
Для нас, впрочем, в машине свободных мест уже нет. Макарьевские же таксисты по осени уже отказываются ехать до Тимошино.
- Поезжайте с нашим участковым, его там на Комсомолке алкоголики порезали, и он сейчас как раз в больницу приезжал, - советуют нам мужики. И сами звонят ему, просят нас подвезти.
Участковый Сергей Петушков живет в Тимошино, ему около 35 лет, и он один из самых молодых жителей села. Под его ответственностью - участок в самом Макарьеве, Комсомолка (первая деревня за рекой), Тимошино и деревни вокруг него. В город ему приходится ездить через день.
Как говорит Артемий Позаненко, ситуация, когда в деревне есть свой участковый, - скорее исключение: «Часто бывает так, что район висит только на одном участковом, который живет в райцентре и никогда никуда не ездит. Фактически он приезжает туда в лучшем случае раз в год - или если какое-то прямо убийство произошло. А так люди как-то сами все вопросы обычно решают».
Переправа через Унжу представляет собой паром, его тянет небольшой катерок. Перед паромом скопилась очередь машин, которые ждут его уже пару часов: вода в реке неожиданно поднялась, и теперь лесопогрузчик своей клешней вытаскивает из реки бетонные плиты, чтобы паром смог подойти к берегу, не скребясь о дно. В обычное время из этих плит по песчаному берегу проложена дорога, и машины заезжают на паром по ней. Когда вода отступит, плиты нужно будет укладывать снова.
5. Паром через Унжу
- И вот постоянно такая канитель, - бросает участковый.
После нескольких плит у грузовика заканчивается топливо, и всем приходится ждать, пока его подвезут. Солнце опускается за лес, и участковый лихо лавирует между разъевшими дорогу лужами уже в плотных сумерках. Добравшись до Макарьева с утра, в Тимошино мы попадаем уже в темноте. Фарами высвечиваются безмолвные ряды домов.
37 коров, 70 свиней, 34 овцы, 16 коз, 380 птиц, 20 кроликов и 26 пчелосемей
- Еще немного, и село-то все равно умрет. Одна Москва останется! Всё! Только вы будете жить! - перекрикивает грохот трактора усач Николай Сучилов, глава поселения. Трактором он ворочает бетонную плиту, которую пытается положить перед входом в здание администрации. После этого Сучилов уезжает по своим делам, и встретиться с ним больше не удастся.
6. Здание Тимошинской сельской администрации
Административно все окрестные деревни слиты в Тимошинское сельское поселение, которое включает в себя шесть деревень: само Тимошино, Карьково, Халабурдиха, Нестерово, Кукуй-1 и Кукуй-2. Здесь кончается дорога, и во все стороны на много километров простирается лес - до границ Нижегородской области и дальше.
«Эти деревни были объединены после принятия в 2003 году 131 закона "Об общих принципах организации местного самоуправления", - говорит Артемий Позаненко. - Тогда появилась новая муниципальная сетка, и вскоре начали всё укрупнять под видом оптимизации. В итоге в каждом районе остался районный центр, может быть, два-три относительно крупных села и больше ничего. Во многом это делается из экономии: сейчас по всем фронтам идет сокращение расходов. Меньше школ, меньше больниц - меньше траты».
- Мы сейчас самое маленькое поселение в районе, - говорит Надежда Щека, одна из двух сотрудниц администрации. - Нас, конечно, хотели еще укрупнить, но по географическому положению нас просто не с кем уже объединять.
- Поселение самое маленькое, а площадь самая большая - 3638 квадратных километра. Больше, чем даже многие районы области, - добавляет Екатерина Куртова, вторая сотрудница. У печи в углу администрации стоит избирательная урна.
7. Екатерина Куртова, сотрудница сельской администрации
На здании администрации еще держится зеленая вывеска «Сбербанка», но отделение закрыли год назад - все платежи теперь принимает почта: свет, телефон, налоги, интернет, штрафы.
Бюджет всего поселения - 1 миллион 200 тысяч рублей в год, почти весь он уходит на содержание самой администрации и на составление бумаг: так, район настойчиво требовал представить генплан Тимошино, на составление которого недавно ушло около 100 тысяч.
«Лучше бы мы на эти деньги хоть немного дорогу починили», - ворчат в администрации.
Сегодня в первом Кукуе остался один постоянный житель, во втором уже никого; во всем Тимошино зарегистрировано 398 человек, но фактически живет не больше 250, рассказывает Щека. Три небольших магазина, частная пекарня, почта, школа, фельдшерский пункт, клуб, лесничество и СПК «Восток» (осколок когда-то большого совхоза) - вот практически и все официальные рабочие места.
Кто-то занимается сбором и сдачей грибов и ягод (брусника, клюква, черника), есть семьи, которые сдают до тонны в год. Клюкву в этом году принимали по 70 рублей за килограмм. Кто-то идет в отход, - как говорят в Тимошино, «в Москву заборы строить ездят».
«У нас там свой человек работает, большой начальник, он многих зазвал к себе», - рассказывает про «заборы» один из жителей.
Огороды здесь у всех, скотину по-прежнему держат многие: «Без этого не проживешь». Вынув толстую пачку бумаг, Екатерина Куртова перечисляет официальные цифры тимошинской живности: так, на 1 октября 2013 года здесь было 46 голов крупного рогатого скота (37 коров, 9 быков и телят), 70 свиней, 34 овцы, 16 коз, 2 лошади, 380 птиц, 20 кроликов и 26 пчелосемей.
8. Пункт доступа в интернет на почте
Эти данные записаны со слов самих жителей, а поэтому на самом деле животных может быть больше: люди опасаются, что государство обложит их налогом (сейчас налога на скотину нет), а потому на всякий случай занижают цифры.
- Один раз в 2009 году нам давали дотацию: на корову 3000, на свинью 1500, на овечку 700 рублей, - вспоминает Щека. - А когда стали субсидии-то оформлять, люди говорят, что а у меня пять овечек-то! А у нас-то по книге-то числится две. Мы же справку даем по книгам. Вот они субсидию-то не получили. Но ее один год давали только, и то ее нам выдали не в полном объеме, а только процентов 70.
- Конечно, если бы государство поддерживало тех, кто держит, то, может, и люди бы стали больше их держать. Но государство не хотит, - говорит Екатерина Куртова.
За кормом для скотины надо ехать в Макарьев или даже в саму Кострому. «Все очень дорого. А у нас даже по той дорогой цене купить корма проблема, даже и по той дорогой цене», - вздыхает Щека.
Сейчас, перед началом осеннего ледостава, Тимошино запасается впрок, и все 30 мешков корма, завезенных накануне в магазин, уже раскупили. С появлением льда паром перестанет ходить, и деревни окажутся без связи с миром на месяц или два - до тех пор, пока не наморозится ледовая переправа.
- Мы рискуем, конечно, своими жизнью и здоровьем: трещит всё, но мы идем, лед плывет, и мы на лодочках плывем, - смеются обе женщины.
9.Слева направо: Алевтина Николаевна Сафонова, учитель начальных классов; Ольга Геннадьевна Новожилова, повар; Татьяна Витальевна Новожилова, учитель русского и литературы, директор школы; Галина Яковлевна Разумова, учитель математики. Сейчас в школе осталось только шесть учеников
«Возраст-то у них предумерший уже»
- Не то чтобы мы не хотели, чтобы дети здесь жили. Но сами же представляем, какое наше будущее будет. Чего нас ожидает в дальнейшем-то? Мы сами-то понимаем. Это воля судьбы такая, что нам детей здесь оставлять-то нельзя. Здесь делать совершенно нечего, - разводит руками Надежда Щека.
К словам здесь часто прибавляют «-то», а дети, окончив школу, уезжают учиться в города и там же остаются жить. Дочка Щеки работает инженером в Нижневартовске, сын - автослесарем в Костроме. Только летом Тимошино наполняется детским шумом, приезжают внуки: «Летом-то деревня оживает-оживает».
«Очень много нежилых домов; если идете по центральной деревне, то в основном-то уже нежилое помещение. Процентов 70 у нас пенсионеры, и у них возраст-то такой... предумерший уже. Мы-то сами уже предпенсионного возраста, а они-то уже предумершего», - находит нужное слово Щека, должно быть, привыкшая к бюрократическому слогу.
В самом Тимошино еще осталась девятилетняя школа (10-е и 11-е классы закрыли несколько лет назад). В школе шесть учителей и шесть учеников. Старое здание школы сгорело 15 лет назад, после чего она переехала в бывшее здание больницы. Больница закрылась еще раньше, остался только фельдшерский пункт.
10. Фельдшерский пункт в Тимошино
- Никто не поедет на село. У нас и в районе-то уже есть такие фельдшера, которые работают на своей законной пенсии, - вздыхает фельдшер Елена Соболева. Если она уйдет на пенсию или уволится, тимошинский ФАП (фельдшерско-акушерский пункт), «конечно, закроют». Фельдшером она работает здесь с 1991 года, с тех пор как вернулась после учебы в Шарье.
«Тогда на участке у нас было народу 1580 человек, - вспоминает Соболева. - У нас был и доктор, и акушерка, и медсестра, и фельдшер, и санитарка... А теперь я одна работаю».
Скорая помощь из Макарьева сюда не ездит почти никогда: если возникает необходимость, на своих машинах довозят до парома, а скорая встречает уже на той стороне.
11. Елена Соболева, фельдшер
«Ну как я могу вызвать скорую? Вы сами видите - паром, - разводит руками фельдшер. - Недавно было у нас здесь ДТП на дороге. Девушка сломала позвоночник. Вы знаете, мы ждали эту скорую четыре часа. Пока ее перевезли на пароме, пока она добралась, сами видели, какая здесь дорога».
Уже и в самом Макарьеве сейчас остались не все врачи-специалисты. «Хирург, терапевта три, невропатолог, окулист, ЛОР, два гинеколога», - перечисляет Соболева. К остальным надо ехать в Мантурово. Роддом остался тоже только там.
12. Вход в ФАП (фельдшерско-акушерский пункт)
«Сейчас идет безумная экономия на здравоохранении, - рассказывает Артемий Позаненко, - Есть ФАПы, которые на самом деле уже ФП, потому что акушерская функция у них ликвидирована. Их тоже много где сокращают и вместо них создают так называемые домовые хозяйства: суть в том, что выбирается активный человек, которому привозится аптечка. Но поскольку это человек без медицинского образования, в аптечке есть только бинты, одеяло от обморожения и тому подобное. Никаких лекарств там нет. И считается, что этот человек должен оказать первую помощь и держать связь с ближайшим фельдшером».
По его словам, больницы постепенно ликвидируются уже и в районных центрах: «Во всей Костромской области из полноценных провинциальных больниц, осталось, может быть, пять-шесть. И то в каждой из них кого-нибудь из специалистов не хватает. И к ним нужно ехать либо в соседнюю больницу более или менее крупную, либо в саму в Кострому».
- Что там ничего, что здесь ничего, - рассказывает о своей скотине и о работе грустный почтальон Светлана Смирнова. - Корма дорогие. Только единственное, что молоко свое, мясо свое, творог свой, масло свое. Поросят я сама выращиваю.
13. Светлана Смирнова, заведующая почтой и почтальон
Внутри вся почта заставлена продуктами и разными товарами. «Например, вчера прислали одеяла, там в кладовке. Я их не заказывала, а они пришли, - вздыхает Смирнова. - Здесь как магазин. Я сейчас два дня считала этот товар». Когда-то она работала в детском саду, но в конце восьмидесятых его закрыли. Сейчас из бывших окон бывшего детсада выглядывает бурьян.
- Кто сюда пойдет жить? Будем мы тут доживать, - говорит Сергей Шилов, владелец той «буханки», которая ездит за почтой. Сам он живет в Халабурдихе. Перед домом стоят трактор и пара «шишиг», на которых он возит заезжих охотников.
«Жили, людей здесь было много, деревни были большие, еще и выселки были, все работали. Я пришла работать, было 400 голов... А теперь всё. Нет ничего», - понижает голос его жена, которая была председателем СПК «Труд», пока тот не закрылся шесть лет назад. «По нужде стала: председатель умер, и как-то оказалась на его месте», - смущается она.
Сейчас Шилова социальный работник на полставки, получает 2200 рублей и через день ходит к подопечным: «Переметёт - и все равно бежать надо».
«Все пахалось, все сеялось. Столько было техники. Столько было энтузиазма, сам пахал. И радовало, и жить-то было охота!» - у коренастого Сергея Шилова доброе и круглое лицо.
«А сейчас жизнь встает», - синхронно вздыхают супруги.
По дому ходят коты, на большом экране крутится телеканал «Звезда», на столике стоят портреты двух сыновей в военной форме: сейчас они живут и работают в Подмосковье.
- Детки учатся и уезжают сразу. Не остаются, потому что здесь делать нечего теперь, - рассказывает Шилова, и вдруг прерывается: - Давайте хоть глазунью вам сделаю!
- Пей молоко-то еще, пей! Еще принесем, не жалей, пей, - вторит ей муж.
Все окрестные леса - часть огромной территории УНЖЛАГа. Заключенные валили лес, который по железной дороге вывозили в Горьковскую область. В справочнике «Мемориала» в числе работ зеков указаны также заготовка лыжных болванок и изготовление лыж, выпуск шпал, изготовление корпусов для часов, мебельное, швейное, обувное, трикотажное и гончарное производство. Лагеря закрылись лишь в начале шестидесятых.
Жители Тимошино о лагерях знают и помнят немногое, и в основном отсылают к Зинаиде Пургиной, бывшему учителю географии, которая собрала книгу воспоминаний о заключенных УНЖЛАГа. Сами тимошинцы в лагерях не работали: вохра жила в Кукуях, и там бывшие охранники - пока были живы - не любили рассказывать о своей работе. Кто-то из заключенных оставался жить в Тимошино, но и последний местный узник УНЖЛАГа умер несколько лет назад. На полпути к Тимошино стоит огромный крест с венком из колючей проволоки; крест сварен из рельс узкоколейки.
«Вы бы видели, какую там дамбу заключенные накопали: сосны внизу с этой дамбы! Все лопатами копали», - удивляется Шилова.
Сейчас в лесу от лагерей почти не осталось следов. В девяностые все, что было возможно, распилили и пустили на металлолом.
«Железные дороги здесь были везде, все их разобрали. И я железом занимался, подзарабатывал, - рассказывает Шилов. - Пока сыновья в Костроме учились, денег не хватало, по сто с лишним тонн сдавал каждый сезон. Тонн 600 я сдал железа. И всё-всё вот эти рученьки - выкопать, выдернуть, разрезать, погрузить».
14. Пожарная машина, оставшаяся от колхоза «Труд»
«Вот это центральный ус, видишь, вот железнодорожные усы были здесь все. Видишь, что здесь творилось у нас? - достает он огромную карту: - И на этих всех усах я побывал. Нет ни одного, где бы я не был».
«Переправа не из-за нас же сейчас, - говорит Шилова. - Пока это выгодно, пока возят лес, переправа работает. Как закончится лес, ее не будет. Надо смотреть реально на эти вещи».
Лесовозы, которым надо переправляться в Макарьев, - сейчас основной доход паромщиков. Переправить лесовоз в две стороны стоит 3000 рублей, легковушку - 300, людей перевозят бесплатно. Зимой ледяную переправу намораживают в первую очередь для лесовозов.
Окончание