Уззи Орнан, "В начале был язык", фрагмент 5
Продолжение. Начало здесь (1), здесь (2), здесь (3) и здесь (4)
Уззи Орнан ©
Академия языка иврит ©
В начале был язык
Часть I. Возрождение языка
1.1.7 Причины успеха
Возрождение иврита оказалось возможным благодаря удачному соединению трех факторов: а) царившие в Эрец-Исраэль условия позволяли осуществиться начинанию, связанному с превращением иврита во всеобъемлющий язык еврейского общества; б) иврит был реально доступен тем, кому предстояло его возродить; в) у тех, кому предстояло его возродить, имелась твердая воля к решению данной задачи. Перечисленные факторы можно определить и короче: возможность, способность, воля.
1.1.7.1 Возможность
Эрец-Исраэль не имела своего национального языка. На просторах Османской империи царила донациональная ситуация, и идеи Великой Французской революции, к числу которых относится, наряду со "свободой, равенством, братством", также и современное понимание нации, еще не дошли до огромного большинства людей, населявших территорию Османской империи. Султан, считавшийся "халифом правоверных" и правивший милостью Аллаха, обладал неограниченной властью, а его подданные делились на этно-религиозные или просто религиозные группы, принадлежность к которым была намного важнее, чем общность людей, живущих на одной территории. Житель Измира (Смирны) мог считаться принадлежащим к той же группе населения, что и жители Александрии и Дамаска, будучи в то же время статусно отделен от своих измирских соседей, принадлежавших к другой религиозной или этнорелигиозной группе. Всех мусульман - турок, арабов, черкесов, албанцев - включала в себя мусульманская умма (أمة), тогда как представители прочих групп населения считались меньшинствами, даже если они составляли большинство в данной местности. С середины XIX века за меньшинствами признавался защищенный статус милле́т (это слово, как и тысячи других турецких слов, имеет арабский источник: ملة).
Законы государства относились ко всем его подданным и, теоретически, они должны были соответствовать правовым нормам ислама или хотя бы не противоречить им явным образом, но в отдельных вопросах и, прежде всего, в том, что связано с личным статусом, у групп, обладавших статусом милле́т, были свои внутренние законы, признававшиеся государством. Руководители этих групп ведали вопросами бракоразводного права, наследования и т.п. в пределах своего милле́т'а и они также могли вершить суд по имущественным вопросам, если оба рядящихся принадлежали к данному милле́т'у. У некоторых милле́т'ов были свои языки, находившиеся в частичном (как иврит у евреев) или полном использовании (как армянский язык у армян или арамейский язык у ассиро-несторианской и ассиро-якобитской общин). В связи с интересующим нас вопросом важно отметить, что Эрец-Исраэль не имела своего особого языка, и ее жителями использовались те языки, которые находились в пользовании повсюду в Османской империи, и таковыми были:
А. Литературный арабский язык. Использовался всеми мусульманами как язык молитвы, проповеди и религиозной литературы, а в арабоячных частях империи - также и в качестве языка прессы и светской литературы. При этом литературный арабский не был национальным языком ни для одной группы населения и у всех без исключения групп он был языком, находившимся в частичном использовании. Разница состояла лишь в том, что у арабов частичное использование этого языка было более интенсивным, а у других групп населения (турок, боснийцев, курдов и пр.) - менее интенсивным. Таким образом, литературый арабский язык никак не выделял живших в Эрец-Исраэль мусульман в сравнении с мусульманами, жившими в иных частях Османской империи или за ее пределами. Как язык зарождавшейся прессы он также был одинаков в Эрец-Исраэль, Египте, Ливане и других странах.
Б. Турецкий язык. Жители Анатолийского полуострова и, особенно, его центральной части говорили по-турецки и, кроме того, турецкий язык служил во всех частях Османской империи языком администрации и армии. На каком бы языке ни говорил дома тот или иной человек и к какой бы этнорелигиозной общине он ни принадлежал (араб, грек, армянин и т.д.), если он хотел быть принятым в Османской империи на государственную службу или занять сколько-нибудь заметный пост в армии, ему следовало выучить турецкий язык. Однако за эту сферу значение турецкого языка в нетурецких частях империи не выходило, и в опубликованной в 1911 году статье "К вопросу о культуре в Эрец-Исраэль" Рахель Янаит дала следующее, весьма точное, описание царившей в связи с этим ситуации:
Эрец-Исраэль... значительно удалена от места проживания основной массы господствующей [в империи] турецкой нации. Здесь проживает совсем немного турок, всего несколько тысяч... и государственный язык не имеет здесь никакого веса в общественной жизни и в личных отношениях между людьми; даже в правительственных учреждениях вес его не очень велик.
Следует отметить, что данная картина была знакома и понятна каждому местному жителю. Так, в объявлениях о еврейских школах обычно указывалось, что их программа включает, помимо иврита, изучение "арабского (языка страны) и турецкого (языка правительства)". О том, что означало именование арабского "языком страны", мы немедленно скажем далее.
В. Разговорный арабский язык. Это был самый распространенный в Османской империи разговорный язык, но при этом он вообще не воспринимался как язык и попросту презирался своими носителями. Разговорный арабский считался испорченным литературным арабским, жаргоном простолюдья, невежд и женщин. И хотя даже те, кто хорошо владел литературным арабским (священнослужители, учителя и другие образованные люди), говорили между собой на одном из арабских диалектов, почтения к своему разговорному языку они не испытывали. Это было классическое диглоссное общество, находящееся на нижней ступени развития, т.е. еще не осознавшее, что оно параллельно использует два разных языка, каждому из которых принадлежит своя роль в его жизни. То, что разговорный арабский представляет собой отдельный язык, первыми осознали европейцы, ставшие записывать и издавать - конечно, в Европе - создававшиеся на этом языке фольклорные произведения.
То, что разговорный арабский вообще не признавался языком, и то, что на нем отсутствовали книги, газеты и пр., в сочетании с огромной разницей между этим языком и литературным арабским, превращало изучение арабского языка в дело весьма затруднительное и в общем-то малополезное. Люди, говорившие на другом языке, взявшись учить арабский как местный язык, или "язык страны", обнаруживали, что они тратят свои силы впустую. Не приобретая нужных им познаний в "языке страны", они занимались заучиванием классических текстов и многоярусных грамматических таблиц, а на следующем этапе - упражнением в написании напыщенных текстов на литературном арабском. Из всего этого лишь немногие извлекали косвенную пользу, тогда как разговорному арабскому языку можно было научиться только в повседневном общении с его носителями, а не за школьной партой или с помощью частных уроков.
Отметим, что эта ситуация, характерная для XIX века, осталась во многих отношениях неизменной до настоящего времени. Едва ли не единственным вариантом разговорного арабского языка, признаваемым своими носителями за отдельный язык, является мальтийский язык, использующий письменность на основе латинского алфавита. На этом языке существует литература, пресса и пр., так что он, будучи в первую очередь средством устного общения, в принципе обладает признаками всеобъемлющего языка. Отметим также, что на площадках сетевого общения (в интернет-форумах, чатах, комментариях к публикациям электронных СМИ и т.п.) молодые израильтяне арабского происхождения часто пишут на своем разговорном языке, используя при этом, как правило, ивритские или латинские буквы.
Г. Отсутствие национального языка. То, что Эрец-Исраэль не имеет своего национального языка, осознавалось людьми, жившими в рассматриваемый нами период. Обратим внимание на редакционную статью, с которой газета "Ѓа-Цви" выступила 26 октября 1888 года:
Ниже нами будет дано краткое изложение споров, имевших место на заседании комитета Англо-Еврейской Ассоциации [в Лондоне] по поводу изучения иврита. Один из почтенных членов комитета, господин Леопольд Шлусс, счел удивительным сообщение о том, что в школе под управлением господина Ниссима Бехара иврит используется не только при изучении религиозных предметов, но также и в качестве языка преподавания светских дисциплин. В связи с этим он спросил: разве правилом Ассоциации не было требовать, чтобы общие предметы изучались на языке данной страны? На этот вопрос было дано два ответа. Во-первых, ответ д-ра Гастара, раввина сефардской общины [в Лондоне], состоявший в том, что в странах Востока нет языка страны как такового, т.е. общего для всех жителей данной страны языка. Офицер Голдшмидт, побывавший в нашей стране несколько лет назад, подтвердил это свидетельство и добавил, что евреям нежелательно и неполезно пренебрегать ивритом. Второй ответ дал господин Д.П. Шлусс, заметивший господину Л. Шлуссу, что люди, собравшиеся в одном месте со всех концов Европы и Азии, нуждаются в общем для них всех языке, и что таковым языком является иврит.
Из приведенного спора (далее в статье дано его более полное изложение) мы видим, что вопрос о национальном языке Эрец-Исраэль в то время задавался, поскольку людям, привычным к жизни в условиях европейского национального общества, было непонятно, почему евреи в Эрец-Исраэль не ведут себя так же, как их соплеменники в странах диаспоры, включая восточные страны, - ведь в Константинополе и в Александрии преподавание общих предметов не велось на иврите. Редактор газеты сводит прозвучавшие в данной связи аргументы к двум ответам, но в действительности их было три. Суть ответа, данного д-ром Гастаром, должна быть понятна из того, что было сказано нами выше по поводу разговорного арабского языка. Ко второму ответу, прозвучавшему из уст Д.П. Шлусса, мы перейдем сейчас же, а третий ответ, содержавшийся в заключительной части слов подполковника Голдшмидта, будет рассмотрен нами позже.
1.1.7.2 Способность
Иврит не был чужим, незнакомым языком для большинства родителей, отдававших своих детей в ивритские школы. Как правило, он являлся для них одним из языков диглоссии, что видно и из приводившихся выше свидетельств Парфитта и др. Все они указывают на то, что в XIX веке, еще до прибытия Элиэзера Бен-Йеѓуды, иврит был в Эрец-Исраэль языком общения между евреями, принадлежавшими к разным общинам и говорившими в своей среде каждый - на своем языке. Мы также приводили свидетельство, согласно которому в начале шестидесятых годов многие еврейские дети в Эрец-Исраэль были способны "чисто говорить на иврите", причем, как нам известно, в качестве языка общения между сефардами и ашкеназами иврит использовался в сефардском произношении.
Второй ответ на вопрос Леопольда Шлусса был дан Д.П. Шлуссом, указавшим на потребность в общем языке, которую испытывают евреи, "собравшиеся в одном месте со всех концов Европы и Азии". Следует подчеркнуть, что сам факт проживания в одном месте евреев, принадлежавших к разным общинам и говоривших на разных языках, еще не был достаточным условием возрождения иврита. Иерусалим и Яффо не были единственным городами, в которых имело место такое соседство; в Амстердаме, к примеру, на протяжении многих поколений жили рядом друг с другом испанские, португальские и ашкеназские евреи. Так же, как и в Иерусалиме, каждая из общин сохраняла там собственные синагоги и иные общинные учреждения, но школ с преподаванием на иврите в Амстердаме не появлялось и никакого движения в сторону возрождения иврита там не было. Причина этого проста: в Амстердаме господствовал местный национальный язык, бывший всеобъемлющим языком для всех жителей Голландии, и всякий, кто жил в этой стране, должен был овладеть ее языком хотя бы в минимальном объеме. И так же, как русские евреи радели о том, чтобы их дети знали русский язык (см. выдержки из мемуаров Хаима-Арье Зуты и А.З. Рабиновича выше), голландские евреи радели о том, чтобы их дети знали голландский язык. Таким образом, в Голландии у евреев, принадлежавших к разным общинам, был общий язык, и потребности объясняться между собой на иврите у них не возникало.
Но дело как раз в том, что в Эрец-Исраэль не было никакого национального языка, и мы далеко не уверены в том, что усилия по возрождению иврита преуспели бы здесь при наличии такового. Позволительно предположить, что отсутствие всеобъемлющего национального языка в Эрец-Исраэль как раз и явилось необходимым условием, позволившим осуществиться возрождению иврита. Интересно, что значение данного обстоятельства, благословенного с точки зрения исторических судеб иврита, достаточно ясно осознавалось уже в то время. Так, Йосеф-Гедалья Клаузнер писал в 1913 году, что "в Эрец-Исраэль почва для возрождения нашего национального языка особенно благоприятна, поскольку там нет пока государственного языка, способного составить конкуренцию ивриту". Также и Рахел Янаит отмечала в своей уже цитировавшейся выше статье "К вопросу о культуре в Эрец-Исраэль":
Внешние условия, как политико-экономические, так и бытовые, благоприятствуют развитию ивритской культуры в Эрец-Исраэль... ивритская культура не сталкивается здесь с другой культурой, навязывающей ей конкуренцию извне... Судьба и будущность ивритской культуры зависят [здесь] только от нее самой. Расцветет она или завянет, расширится или ужмется - все это зависит лишь от ее внутренних сил.
Итак, ввиду отсутствия в Эрец-Исраэль общего национального языка и всегда неизбежного при наличии такого языка мощнейшего культурного давления извне "судьба и будущность ивритской культуры" оказались зависящими здесь от ее внутренних сил, и в этих условиях мог сыграть свою позитивную роль тот факт, что иврит находился в частичном использовании у евреев Эрец-Исраэль, будучи, среди прочего, средством общения между представителями говоривших на разных языках еврейских общин.
Следует, однако, учитывать, что различные варианты произношения в иврите настолько отличались один от другого, что евреи, принадлежавшие к разным общинам, далеко не всегда понимали друг друга. Известно, в частности, что ашкеназы при первом общении с сефардами не понимали их ивритскую речь. Так, Давид Бен-Гурион писал своему отцу, что ему было очень трудно понимать сефардов, находившихся вместе с ним на судне, которым он прибыл в Эрец-Исраэль. Решением этой проблемы стало усвоение ашкеназами и представителями некоторых других еврейских общин приближенного к сефардскому произношения. Позже та же проблема встала в общении с выходцами из Йемена, и газета "Ѓа-Поэль ѓа-Цаир" писала по этому поводу 22 января 1913 года: "Нам необходим диалог с нашими йеменскими братьями... Верно, что объясниться с ними устно бывает трудно, но в таких случаях должно играть свою роль письменное слово".
Невозможно просто утверждать, что иврит был для евреев общим языком. В письменном виде - да, но в устном общении дело обстояло иначе. И даже с использованием иврита как средства письменной связи случались разного рода трудности. В 1871 году Арье-Лейб Фрумкин прибыл в Иерусалим, где до этого прожил несколько лет и умер его отец. В Иерусалиме он сразу же приступил к работе по документации надгробных надписей на могилах еврейского кладбища на Масличной горе, результаты которой составили позже важную часть написанной им книги "История мудрецов Иерусалима". Местные раввины с большим уважением относились к его работе, и когда год спустя Фрумкин должен был вернуться в Кельмы (Литва) во исполнение обещания, данного им его тестю перед отъездом в Эрец-Исраэль, один из сефардских раввинов Иерусалима вызвался написать тестю Фрумкина письмо, в котором он попросит того дать разрешение зятю остаться в Эрец-Исраэль на дополнительный срок. Так и было сделано, но когда написанное сефардским шрифтом письмо пришло в Кельмы, евреи этого городка, включая местного раввина, не смогли прочитать его правильно. Дошло до того, что среди них распространился слух, будто Фрумкин собирается дать развод своей жене.
И, тем не менее, распространенное среди евреев знание иврита оказалось исключительно важным для быстрого возрождения языка, даже если изначально оно не позволяло евреям, принадлежавшим к разным общинам, сразу же и свободно общаться друг с другом. Во многих семьях родители и, особенно, отцы владели ивритом в той или иной степени, и они могли отвечать на этом языке своим детям, когда те возвращались из школ, в которых вводилось преподавание на иврите. Более того, молодые евреи из Восточной Европы, составлявшие основную массу репатриантов Второй алии (1904-1914 гг.), могли со значительной легкостью присоединиться к своим местным сверстникам, для которых иврит к тому времени уже стал единственным или основным языком. Одни из них владели ивритом благодаря обучению в хедере и йешиве, другим помогало наличие очень большого числа гебраизмов в родном для них идише. По оценке исследователей, в идише имеется около пяти тысяч слов ивритского происхождения, к числу которых относятся, наряду с существительными, также и многие глаголы, предлоги и пр.
Некоторые из репатриантов Второй алии были убежденными идишистами, проявлявшими ревностное отношение к своему языку, но и они были вынуждены подчиниться со временем местной реальности, характеризовавшейся доминантным положением иврита. Ицхак Бен-Цви откровенно сообщает о фиаско, постигшем сторонников партии Поалей Цион, когда те начали выпуск своей партийной газеты на идише и убедились в том, что если они хотят быть услышанными в Эрец-Исраэль, им следует учредить газету на иврите, что и было ими сделано. Вообще, решение вопроса о языке в пользу иврита вовсе не было делом само собой разумеющимся для групп Поалей Цион, сложившихся под названием Арбайтер Ционистн ("Рабочие сионисты") в российской черте оседлости в последние годы XIX века, и то, что этот вопрос был решен именно так, говорит о сильнейших позициях иврита в Эрец-Исраэль уже в первое десятилетие XX века. Отметим, однако, что в партии Ѓа-Поэль ѓа-Цаир ("Молодой рабочий"), созданной в Эрец-Исраэль в 1905 году, ведущие позиции изначально принадлежали убежденным сторонникам иврита, и это имело внятное выражение в ее выпускавшейся под тем же названием газете еще до т.н. "войны языков" 1913-1914 гг. Но даже на собраниях рабочих, проводившихся партией Ѓа-Поэль ѓа-Цаир, энтузиасты иврита часто оказывались в меньшинстве, тогда как большинство требовало проведения собраний на идише.
Итак, в Эрец-Исраэль счастливо сочетались возможность возрождения иврита, связанная с отсутствием здесь другого национального языка, и способность еврейского Ишува возродить иврит, обусловленная тем, что знание иврита было достаточно распространенным среди местных евреев и прибывавших в страну репатриантов. Но для того, чтобы данное начинание увенчалось успехом, требовалось еще одно важное условие: воля.
Продолжение следует
Уззи Орнан ©
Академия языка иврит ©
В начале был язык
Часть I. Возрождение языка
1.1.7 Причины успеха
Возрождение иврита оказалось возможным благодаря удачному соединению трех факторов: а) царившие в Эрец-Исраэль условия позволяли осуществиться начинанию, связанному с превращением иврита во всеобъемлющий язык еврейского общества; б) иврит был реально доступен тем, кому предстояло его возродить; в) у тех, кому предстояло его возродить, имелась твердая воля к решению данной задачи. Перечисленные факторы можно определить и короче: возможность, способность, воля.
1.1.7.1 Возможность
Эрец-Исраэль не имела своего национального языка. На просторах Османской империи царила донациональная ситуация, и идеи Великой Французской революции, к числу которых относится, наряду со "свободой, равенством, братством", также и современное понимание нации, еще не дошли до огромного большинства людей, населявших территорию Османской империи. Султан, считавшийся "халифом правоверных" и правивший милостью Аллаха, обладал неограниченной властью, а его подданные делились на этно-религиозные или просто религиозные группы, принадлежность к которым была намного важнее, чем общность людей, живущих на одной территории. Житель Измира (Смирны) мог считаться принадлежащим к той же группе населения, что и жители Александрии и Дамаска, будучи в то же время статусно отделен от своих измирских соседей, принадлежавших к другой религиозной или этнорелигиозной группе. Всех мусульман - турок, арабов, черкесов, албанцев - включала в себя мусульманская умма (أمة), тогда как представители прочих групп населения считались меньшинствами, даже если они составляли большинство в данной местности. С середины XIX века за меньшинствами признавался защищенный статус милле́т (это слово, как и тысячи других турецких слов, имеет арабский источник: ملة).
Законы государства относились ко всем его подданным и, теоретически, они должны были соответствовать правовым нормам ислама или хотя бы не противоречить им явным образом, но в отдельных вопросах и, прежде всего, в том, что связано с личным статусом, у групп, обладавших статусом милле́т, были свои внутренние законы, признававшиеся государством. Руководители этих групп ведали вопросами бракоразводного права, наследования и т.п. в пределах своего милле́т'а и они также могли вершить суд по имущественным вопросам, если оба рядящихся принадлежали к данному милле́т'у. У некоторых милле́т'ов были свои языки, находившиеся в частичном (как иврит у евреев) или полном использовании (как армянский язык у армян или арамейский язык у ассиро-несторианской и ассиро-якобитской общин). В связи с интересующим нас вопросом важно отметить, что Эрец-Исраэль не имела своего особого языка, и ее жителями использовались те языки, которые находились в пользовании повсюду в Османской империи, и таковыми были:
А. Литературный арабский язык. Использовался всеми мусульманами как язык молитвы, проповеди и религиозной литературы, а в арабоячных частях империи - также и в качестве языка прессы и светской литературы. При этом литературный арабский не был национальным языком ни для одной группы населения и у всех без исключения групп он был языком, находившимся в частичном использовании. Разница состояла лишь в том, что у арабов частичное использование этого языка было более интенсивным, а у других групп населения (турок, боснийцев, курдов и пр.) - менее интенсивным. Таким образом, литературый арабский язык никак не выделял живших в Эрец-Исраэль мусульман в сравнении с мусульманами, жившими в иных частях Османской империи или за ее пределами. Как язык зарождавшейся прессы он также был одинаков в Эрец-Исраэль, Египте, Ливане и других странах.
Б. Турецкий язык. Жители Анатолийского полуострова и, особенно, его центральной части говорили по-турецки и, кроме того, турецкий язык служил во всех частях Османской империи языком администрации и армии. На каком бы языке ни говорил дома тот или иной человек и к какой бы этнорелигиозной общине он ни принадлежал (араб, грек, армянин и т.д.), если он хотел быть принятым в Османской империи на государственную службу или занять сколько-нибудь заметный пост в армии, ему следовало выучить турецкий язык. Однако за эту сферу значение турецкого языка в нетурецких частях империи не выходило, и в опубликованной в 1911 году статье "К вопросу о культуре в Эрец-Исраэль" Рахель Янаит дала следующее, весьма точное, описание царившей в связи с этим ситуации:
Эрец-Исраэль... значительно удалена от места проживания основной массы господствующей [в империи] турецкой нации. Здесь проживает совсем немного турок, всего несколько тысяч... и государственный язык не имеет здесь никакого веса в общественной жизни и в личных отношениях между людьми; даже в правительственных учреждениях вес его не очень велик.
Следует отметить, что данная картина была знакома и понятна каждому местному жителю. Так, в объявлениях о еврейских школах обычно указывалось, что их программа включает, помимо иврита, изучение "арабского (языка страны) и турецкого (языка правительства)". О том, что означало именование арабского "языком страны", мы немедленно скажем далее.
В. Разговорный арабский язык. Это был самый распространенный в Османской империи разговорный язык, но при этом он вообще не воспринимался как язык и попросту презирался своими носителями. Разговорный арабский считался испорченным литературным арабским, жаргоном простолюдья, невежд и женщин. И хотя даже те, кто хорошо владел литературным арабским (священнослужители, учителя и другие образованные люди), говорили между собой на одном из арабских диалектов, почтения к своему разговорному языку они не испытывали. Это было классическое диглоссное общество, находящееся на нижней ступени развития, т.е. еще не осознавшее, что оно параллельно использует два разных языка, каждому из которых принадлежит своя роль в его жизни. То, что разговорный арабский представляет собой отдельный язык, первыми осознали европейцы, ставшие записывать и издавать - конечно, в Европе - создававшиеся на этом языке фольклорные произведения.
То, что разговорный арабский вообще не признавался языком, и то, что на нем отсутствовали книги, газеты и пр., в сочетании с огромной разницей между этим языком и литературным арабским, превращало изучение арабского языка в дело весьма затруднительное и в общем-то малополезное. Люди, говорившие на другом языке, взявшись учить арабский как местный язык, или "язык страны", обнаруживали, что они тратят свои силы впустую. Не приобретая нужных им познаний в "языке страны", они занимались заучиванием классических текстов и многоярусных грамматических таблиц, а на следующем этапе - упражнением в написании напыщенных текстов на литературном арабском. Из всего этого лишь немногие извлекали косвенную пользу, тогда как разговорному арабскому языку можно было научиться только в повседневном общении с его носителями, а не за школьной партой или с помощью частных уроков.
Отметим, что эта ситуация, характерная для XIX века, осталась во многих отношениях неизменной до настоящего времени. Едва ли не единственным вариантом разговорного арабского языка, признаваемым своими носителями за отдельный язык, является мальтийский язык, использующий письменность на основе латинского алфавита. На этом языке существует литература, пресса и пр., так что он, будучи в первую очередь средством устного общения, в принципе обладает признаками всеобъемлющего языка. Отметим также, что на площадках сетевого общения (в интернет-форумах, чатах, комментариях к публикациям электронных СМИ и т.п.) молодые израильтяне арабского происхождения часто пишут на своем разговорном языке, используя при этом, как правило, ивритские или латинские буквы.
Г. Отсутствие национального языка. То, что Эрец-Исраэль не имеет своего национального языка, осознавалось людьми, жившими в рассматриваемый нами период. Обратим внимание на редакционную статью, с которой газета "Ѓа-Цви" выступила 26 октября 1888 года:
Ниже нами будет дано краткое изложение споров, имевших место на заседании комитета Англо-Еврейской Ассоциации [в Лондоне] по поводу изучения иврита. Один из почтенных членов комитета, господин Леопольд Шлусс, счел удивительным сообщение о том, что в школе под управлением господина Ниссима Бехара иврит используется не только при изучении религиозных предметов, но также и в качестве языка преподавания светских дисциплин. В связи с этим он спросил: разве правилом Ассоциации не было требовать, чтобы общие предметы изучались на языке данной страны? На этот вопрос было дано два ответа. Во-первых, ответ д-ра Гастара, раввина сефардской общины [в Лондоне], состоявший в том, что в странах Востока нет языка страны как такового, т.е. общего для всех жителей данной страны языка. Офицер Голдшмидт, побывавший в нашей стране несколько лет назад, подтвердил это свидетельство и добавил, что евреям нежелательно и неполезно пренебрегать ивритом. Второй ответ дал господин Д.П. Шлусс, заметивший господину Л. Шлуссу, что люди, собравшиеся в одном месте со всех концов Европы и Азии, нуждаются в общем для них всех языке, и что таковым языком является иврит.
Из приведенного спора (далее в статье дано его более полное изложение) мы видим, что вопрос о национальном языке Эрец-Исраэль в то время задавался, поскольку людям, привычным к жизни в условиях европейского национального общества, было непонятно, почему евреи в Эрец-Исраэль не ведут себя так же, как их соплеменники в странах диаспоры, включая восточные страны, - ведь в Константинополе и в Александрии преподавание общих предметов не велось на иврите. Редактор газеты сводит прозвучавшие в данной связи аргументы к двум ответам, но в действительности их было три. Суть ответа, данного д-ром Гастаром, должна быть понятна из того, что было сказано нами выше по поводу разговорного арабского языка. Ко второму ответу, прозвучавшему из уст Д.П. Шлусса, мы перейдем сейчас же, а третий ответ, содержавшийся в заключительной части слов подполковника Голдшмидта, будет рассмотрен нами позже.
1.1.7.2 Способность
Иврит не был чужим, незнакомым языком для большинства родителей, отдававших своих детей в ивритские школы. Как правило, он являлся для них одним из языков диглоссии, что видно и из приводившихся выше свидетельств Парфитта и др. Все они указывают на то, что в XIX веке, еще до прибытия Элиэзера Бен-Йеѓуды, иврит был в Эрец-Исраэль языком общения между евреями, принадлежавшими к разным общинам и говорившими в своей среде каждый - на своем языке. Мы также приводили свидетельство, согласно которому в начале шестидесятых годов многие еврейские дети в Эрец-Исраэль были способны "чисто говорить на иврите", причем, как нам известно, в качестве языка общения между сефардами и ашкеназами иврит использовался в сефардском произношении.
Второй ответ на вопрос Леопольда Шлусса был дан Д.П. Шлуссом, указавшим на потребность в общем языке, которую испытывают евреи, "собравшиеся в одном месте со всех концов Европы и Азии". Следует подчеркнуть, что сам факт проживания в одном месте евреев, принадлежавших к разным общинам и говоривших на разных языках, еще не был достаточным условием возрождения иврита. Иерусалим и Яффо не были единственным городами, в которых имело место такое соседство; в Амстердаме, к примеру, на протяжении многих поколений жили рядом друг с другом испанские, португальские и ашкеназские евреи. Так же, как и в Иерусалиме, каждая из общин сохраняла там собственные синагоги и иные общинные учреждения, но школ с преподаванием на иврите в Амстердаме не появлялось и никакого движения в сторону возрождения иврита там не было. Причина этого проста: в Амстердаме господствовал местный национальный язык, бывший всеобъемлющим языком для всех жителей Голландии, и всякий, кто жил в этой стране, должен был овладеть ее языком хотя бы в минимальном объеме. И так же, как русские евреи радели о том, чтобы их дети знали русский язык (см. выдержки из мемуаров Хаима-Арье Зуты и А.З. Рабиновича выше), голландские евреи радели о том, чтобы их дети знали голландский язык. Таким образом, в Голландии у евреев, принадлежавших к разным общинам, был общий язык, и потребности объясняться между собой на иврите у них не возникало.
Но дело как раз в том, что в Эрец-Исраэль не было никакого национального языка, и мы далеко не уверены в том, что усилия по возрождению иврита преуспели бы здесь при наличии такового. Позволительно предположить, что отсутствие всеобъемлющего национального языка в Эрец-Исраэль как раз и явилось необходимым условием, позволившим осуществиться возрождению иврита. Интересно, что значение данного обстоятельства, благословенного с точки зрения исторических судеб иврита, достаточно ясно осознавалось уже в то время. Так, Йосеф-Гедалья Клаузнер писал в 1913 году, что "в Эрец-Исраэль почва для возрождения нашего национального языка особенно благоприятна, поскольку там нет пока государственного языка, способного составить конкуренцию ивриту". Также и Рахел Янаит отмечала в своей уже цитировавшейся выше статье "К вопросу о культуре в Эрец-Исраэль":
Внешние условия, как политико-экономические, так и бытовые, благоприятствуют развитию ивритской культуры в Эрец-Исраэль... ивритская культура не сталкивается здесь с другой культурой, навязывающей ей конкуренцию извне... Судьба и будущность ивритской культуры зависят [здесь] только от нее самой. Расцветет она или завянет, расширится или ужмется - все это зависит лишь от ее внутренних сил.
Итак, ввиду отсутствия в Эрец-Исраэль общего национального языка и всегда неизбежного при наличии такого языка мощнейшего культурного давления извне "судьба и будущность ивритской культуры" оказались зависящими здесь от ее внутренних сил, и в этих условиях мог сыграть свою позитивную роль тот факт, что иврит находился в частичном использовании у евреев Эрец-Исраэль, будучи, среди прочего, средством общения между представителями говоривших на разных языках еврейских общин.
Следует, однако, учитывать, что различные варианты произношения в иврите настолько отличались один от другого, что евреи, принадлежавшие к разным общинам, далеко не всегда понимали друг друга. Известно, в частности, что ашкеназы при первом общении с сефардами не понимали их ивритскую речь. Так, Давид Бен-Гурион писал своему отцу, что ему было очень трудно понимать сефардов, находившихся вместе с ним на судне, которым он прибыл в Эрец-Исраэль. Решением этой проблемы стало усвоение ашкеназами и представителями некоторых других еврейских общин приближенного к сефардскому произношения. Позже та же проблема встала в общении с выходцами из Йемена, и газета "Ѓа-Поэль ѓа-Цаир" писала по этому поводу 22 января 1913 года: "Нам необходим диалог с нашими йеменскими братьями... Верно, что объясниться с ними устно бывает трудно, но в таких случаях должно играть свою роль письменное слово".
Невозможно просто утверждать, что иврит был для евреев общим языком. В письменном виде - да, но в устном общении дело обстояло иначе. И даже с использованием иврита как средства письменной связи случались разного рода трудности. В 1871 году Арье-Лейб Фрумкин прибыл в Иерусалим, где до этого прожил несколько лет и умер его отец. В Иерусалиме он сразу же приступил к работе по документации надгробных надписей на могилах еврейского кладбища на Масличной горе, результаты которой составили позже важную часть написанной им книги "История мудрецов Иерусалима". Местные раввины с большим уважением относились к его работе, и когда год спустя Фрумкин должен был вернуться в Кельмы (Литва) во исполнение обещания, данного им его тестю перед отъездом в Эрец-Исраэль, один из сефардских раввинов Иерусалима вызвался написать тестю Фрумкина письмо, в котором он попросит того дать разрешение зятю остаться в Эрец-Исраэль на дополнительный срок. Так и было сделано, но когда написанное сефардским шрифтом письмо пришло в Кельмы, евреи этого городка, включая местного раввина, не смогли прочитать его правильно. Дошло до того, что среди них распространился слух, будто Фрумкин собирается дать развод своей жене.
И, тем не менее, распространенное среди евреев знание иврита оказалось исключительно важным для быстрого возрождения языка, даже если изначально оно не позволяло евреям, принадлежавшим к разным общинам, сразу же и свободно общаться друг с другом. Во многих семьях родители и, особенно, отцы владели ивритом в той или иной степени, и они могли отвечать на этом языке своим детям, когда те возвращались из школ, в которых вводилось преподавание на иврите. Более того, молодые евреи из Восточной Европы, составлявшие основную массу репатриантов Второй алии (1904-1914 гг.), могли со значительной легкостью присоединиться к своим местным сверстникам, для которых иврит к тому времени уже стал единственным или основным языком. Одни из них владели ивритом благодаря обучению в хедере и йешиве, другим помогало наличие очень большого числа гебраизмов в родном для них идише. По оценке исследователей, в идише имеется около пяти тысяч слов ивритского происхождения, к числу которых относятся, наряду с существительными, также и многие глаголы, предлоги и пр.
Некоторые из репатриантов Второй алии были убежденными идишистами, проявлявшими ревностное отношение к своему языку, но и они были вынуждены подчиниться со временем местной реальности, характеризовавшейся доминантным положением иврита. Ицхак Бен-Цви откровенно сообщает о фиаско, постигшем сторонников партии Поалей Цион, когда те начали выпуск своей партийной газеты на идише и убедились в том, что если они хотят быть услышанными в Эрец-Исраэль, им следует учредить газету на иврите, что и было ими сделано. Вообще, решение вопроса о языке в пользу иврита вовсе не было делом само собой разумеющимся для групп Поалей Цион, сложившихся под названием Арбайтер Ционистн ("Рабочие сионисты") в российской черте оседлости в последние годы XIX века, и то, что этот вопрос был решен именно так, говорит о сильнейших позициях иврита в Эрец-Исраэль уже в первое десятилетие XX века. Отметим, однако, что в партии Ѓа-Поэль ѓа-Цаир ("Молодой рабочий"), созданной в Эрец-Исраэль в 1905 году, ведущие позиции изначально принадлежали убежденным сторонникам иврита, и это имело внятное выражение в ее выпускавшейся под тем же названием газете еще до т.н. "войны языков" 1913-1914 гг. Но даже на собраниях рабочих, проводившихся партией Ѓа-Поэль ѓа-Цаир, энтузиасты иврита часто оказывались в меньшинстве, тогда как большинство требовало проведения собраний на идише.
Итак, в Эрец-Исраэль счастливо сочетались возможность возрождения иврита, связанная с отсутствием здесь другого национального языка, и способность еврейского Ишува возродить иврит, обусловленная тем, что знание иврита было достаточно распространенным среди местных евреев и прибывавших в страну репатриантов. Но для того, чтобы данное начинание увенчалось успехом, требовалось еще одно важное условие: воля.
Продолжение следует