Шествие с портретами-это огромная системная расстановка
Светлана Адоньева: "9 мая как марш уже вписано в ритуальную практику года. Поминовение официальное (героев), и неофициальное (членов семьи-рода) слилось в одно.
Из назначенного официально одобренным форматом переживания, из предложенного способа понимания происходящего мы можем обратиться к тому реальному содержанию, которым это переживание может быть наполнено. Появляется возможность узнать судьбу своих дедушек, бабушек, прадедушек. Умершие, рассказывая о себе, дают нам свою силу. Когда мы не заем, где они похоронены, как о них плакать, то тогда этой связи нет и этой силы нет, этой энергии нет. Но почему надо шествовать с портретами, а не встретится семьями, поставить портреты и помянуть. Почему именно шествие выбрано как форма поминовения, а не панихида или поминальная трапеза? Телесные метафоры очень важны. Одно дело, когда мы находимся с нашими предками лицом к лицу или мы хотим к ним припасть, упереться лбом в плечо. Другое дело, когда мы встаем и идем вместо них: это другая метафора. Мы не можем жить их жизнью, мы должны взять их опыт, а жизнь зажить другую. Одна из важных тем, как мне представляется, сегодняшнего дня - это необходимость для каждого так или иначе понять, что он чувствует. Не только пребывать в этом состоянии, одновременно воодушевления и горечи, но еще и попробовать подумать о том, чтó оно такое. Как мне представляется, 9 мая - это не воспоминание об истории, это скорее способ обратиться к переживанию, которое мы имеем в своем теле, к опыту, который запечатался в телах наших родителей и который мы унаследовали. Причем важно понять, что опыт передается в теле, в ходе невидимого, бессознательного, как культурного, так и физиологического наследования и несется дальше, передается следующему поколению, если только он не оказывается осознанным. И тот опыт, который мы несем, как бутылки, в которых запечатано послание - это послание нашего сиротства и безотцовщины. Мы говорим о жертвах войны и ее героях, но на самом деле мы жалеем себя: источник воодушевления, смешанного с готовностью защищаться и обижаться - обида и жалость к себе. И это нормально - себя жалеть, когда ты вырос без старших. Нормально себя жалеть: опыт сиротства в нашей культуре всегда считался особым опытом. В деревне сироты-мужчины и сироты-женщины имели другие свадьбы, отличные от тех, кто не был сиротой. Для них предполагался особый свадебный ритуал не такой, как для всех, потому что у них есть особое отношение с умершими, у них уже есть свои мертвые. Девочки, которые росли без отца после войны (погибшего на фронте или в лагерях), не имели возможности почувствовать себя принцессой, как чувствует себя любимая отцовская дочка. Соответственно, этот навык - быть принцессой - трудно передать своим дочерям, если ты этого не получила. Мальчики, вырастая без отцов, знают отцов в состоянии героизма, но не знают отцов в состоянии патриаршества, не знают их большины. Они не знают отцов-патриархов, которые умеют строить жизнь, которые умеют за все отвечать, которые мудры и рассудительны, которые умеют относиться с пониманием и к своему страху и к своей ярости, которые знают и признают эти чувства, рефлексируют по этому поводу и т.д. В этом отношении разрыв поколений реально произошел. И этот опыт каким-то образом, каким-то усилием, причем, общим, культурным, общим для всех культурным усилием должен быть восстановлен. Нужно читать их письма, разыскивать информацию, читать их дневники, понимать их страх. Понимать, что и ты испытываешь страх, учиться тому, что люди умели испытывать страх и признавали его. Не говорить все время о героизме. Очень много выборов вокруг тебя, ты можешь поступать вполне героически каждый день. Несомненно, люди на портретах прожили героическую жизнь и ушли героически в смерть. Но вопрос не в этом, вопрос в том, что мы из их историй возьмем, откуда мы получим сценарий жизнестроительства. Я думаю, что просто хотя бы задать вопрос - великое дело. А когда вопроса нет, когда есть представление о том, что мы знаем как выглядят традиционные ценности… А мы не знаем этого, как они выглядят, потому что у нас их нет. Потому что разрыв поколений произошел реально. Потому что в 50 процентов случаев (если не больше) либо мы, либо наши родители - безотцовщина. И родители наших родителей тоже. Что они, рано осиротевшие, нам могли передать? Они могли передать только свой опыт сиротства и, соответственно, незнание того, как проживать взрослые жизни. И сейчас мы стоим перед огромным риском - транслировать всё тот же опыт короткой героической жизни следующему поколению. Мы можем передать своим детям короткую жизнь как идеал жизни.
А дальше происходит то, что происходит в истории нашей станы - то, что, мы знаем. Что мужчины в нашей стране живут меньше, чем женщины. И тому могут быть разные объяснения, но в том числе - у мужчин мало сценариев взрослого мудрого проживания жизни, потому что, как минимум, три поколения уходили таким вот образом.
Война делает жертвами всех. Победители в ней такие же жертвы, как и побежденные.."
Светлана Полюдова: "Шествие с портретами-это огромная системная расстановка. И она будет поднимать чувства слой за слоем, боль будет вычищаться, останется память. Я не думаю, что такая ежегодная практика транслирует короткую жизнь, которой пожертвовали, как образец. Скорее это разотождествление. Опасность повторить родовой сценарий появляется там, где он замалчивается."
Анна Вокина: "Я тоже думаю, что Бессмертный полк решает какие-то системные вопросы. У нас сейчас накопилась сила, чтобы не отмахиваться от былого, читать дневники и смотреть, чувствовать, как это было в нашей семье. У предыдущего поколения на это сил не было. А так как сценарий проживания утрачен, он вылился в такое шествие, но там льются искренние слёзы и происходят очень важные целительные для рода вещи"
Светлана Адоньева: "Какова природа ритуала, совершаемого 9 мая 2014−2015 гг.? В течение десятилетий все советское общество, каждый школьник в стране, было вовлечено в календарный ритуал поминовения солдат, погибших на войне. Безымянный солдат, фигура, созданная идеологами советских шестидесятых. Гомогенное в отношении этой святыни советское общество отдавало долг своим членам, погибшим за его процветание . Они принесли себя в жертву. Таким образом, было определено то священное (священная жертва), на основании которого выстраиваются социальные ожидания. Безымянный солдат в поминальных шествиях последних лет обрел имя и образ − он стал «моим дедом и прадедом» реально. День 9 мая таким образом стал праздником всеобщего поминания «своих». Родство и свойство, очень старые, ветхие отношения, которыми залатывалась разошедшаяся по швам социальная ткань после отказа от советской идеологии и ценностей, обрели для своего подтверждения святыню, формы поклонения которой освоены всем обществом на уровне тела.
Сообщество, живущее во времени и пространстве, − будь то семья, деревня или страна, − можно представить как цельный организм. Такое социальное «тело» рождается, взрослеет, адаптируется к изменениям, болеет.
Общие для всех, кто составляет такое тело, ритуалы служат адаптации к произошедшим в мире и в «теле» изменениям: они позволяют сообществу сохранять себя в изменившемся мире. Посещение могилы умершего родственника подтверждает сплоченность семьи, свадьба создает новые родственные связи, вовлекая в них не только молодоженов, но и обширный круг родственников, которые ныне призваны обычаем поддерживать друг друга.Поиск адаптационных механиизмов, способных исцелить болеющее социальное тело, не изменив его, − актуальное настоящее России."
Из назначенного официально одобренным форматом переживания, из предложенного способа понимания происходящего мы можем обратиться к тому реальному содержанию, которым это переживание может быть наполнено. Появляется возможность узнать судьбу своих дедушек, бабушек, прадедушек. Умершие, рассказывая о себе, дают нам свою силу. Когда мы не заем, где они похоронены, как о них плакать, то тогда этой связи нет и этой силы нет, этой энергии нет. Но почему надо шествовать с портретами, а не встретится семьями, поставить портреты и помянуть. Почему именно шествие выбрано как форма поминовения, а не панихида или поминальная трапеза? Телесные метафоры очень важны. Одно дело, когда мы находимся с нашими предками лицом к лицу или мы хотим к ним припасть, упереться лбом в плечо. Другое дело, когда мы встаем и идем вместо них: это другая метафора. Мы не можем жить их жизнью, мы должны взять их опыт, а жизнь зажить другую. Одна из важных тем, как мне представляется, сегодняшнего дня - это необходимость для каждого так или иначе понять, что он чувствует. Не только пребывать в этом состоянии, одновременно воодушевления и горечи, но еще и попробовать подумать о том, чтó оно такое. Как мне представляется, 9 мая - это не воспоминание об истории, это скорее способ обратиться к переживанию, которое мы имеем в своем теле, к опыту, который запечатался в телах наших родителей и который мы унаследовали. Причем важно понять, что опыт передается в теле, в ходе невидимого, бессознательного, как культурного, так и физиологического наследования и несется дальше, передается следующему поколению, если только он не оказывается осознанным. И тот опыт, который мы несем, как бутылки, в которых запечатано послание - это послание нашего сиротства и безотцовщины. Мы говорим о жертвах войны и ее героях, но на самом деле мы жалеем себя: источник воодушевления, смешанного с готовностью защищаться и обижаться - обида и жалость к себе. И это нормально - себя жалеть, когда ты вырос без старших. Нормально себя жалеть: опыт сиротства в нашей культуре всегда считался особым опытом. В деревне сироты-мужчины и сироты-женщины имели другие свадьбы, отличные от тех, кто не был сиротой. Для них предполагался особый свадебный ритуал не такой, как для всех, потому что у них есть особое отношение с умершими, у них уже есть свои мертвые. Девочки, которые росли без отца после войны (погибшего на фронте или в лагерях), не имели возможности почувствовать себя принцессой, как чувствует себя любимая отцовская дочка. Соответственно, этот навык - быть принцессой - трудно передать своим дочерям, если ты этого не получила. Мальчики, вырастая без отцов, знают отцов в состоянии героизма, но не знают отцов в состоянии патриаршества, не знают их большины. Они не знают отцов-патриархов, которые умеют строить жизнь, которые умеют за все отвечать, которые мудры и рассудительны, которые умеют относиться с пониманием и к своему страху и к своей ярости, которые знают и признают эти чувства, рефлексируют по этому поводу и т.д. В этом отношении разрыв поколений реально произошел. И этот опыт каким-то образом, каким-то усилием, причем, общим, культурным, общим для всех культурным усилием должен быть восстановлен. Нужно читать их письма, разыскивать информацию, читать их дневники, понимать их страх. Понимать, что и ты испытываешь страх, учиться тому, что люди умели испытывать страх и признавали его. Не говорить все время о героизме. Очень много выборов вокруг тебя, ты можешь поступать вполне героически каждый день. Несомненно, люди на портретах прожили героическую жизнь и ушли героически в смерть. Но вопрос не в этом, вопрос в том, что мы из их историй возьмем, откуда мы получим сценарий жизнестроительства. Я думаю, что просто хотя бы задать вопрос - великое дело. А когда вопроса нет, когда есть представление о том, что мы знаем как выглядят традиционные ценности… А мы не знаем этого, как они выглядят, потому что у нас их нет. Потому что разрыв поколений произошел реально. Потому что в 50 процентов случаев (если не больше) либо мы, либо наши родители - безотцовщина. И родители наших родителей тоже. Что они, рано осиротевшие, нам могли передать? Они могли передать только свой опыт сиротства и, соответственно, незнание того, как проживать взрослые жизни. И сейчас мы стоим перед огромным риском - транслировать всё тот же опыт короткой героической жизни следующему поколению. Мы можем передать своим детям короткую жизнь как идеал жизни.
А дальше происходит то, что происходит в истории нашей станы - то, что, мы знаем. Что мужчины в нашей стране живут меньше, чем женщины. И тому могут быть разные объяснения, но в том числе - у мужчин мало сценариев взрослого мудрого проживания жизни, потому что, как минимум, три поколения уходили таким вот образом.
Война делает жертвами всех. Победители в ней такие же жертвы, как и побежденные.."
Светлана Полюдова: "Шествие с портретами-это огромная системная расстановка. И она будет поднимать чувства слой за слоем, боль будет вычищаться, останется память. Я не думаю, что такая ежегодная практика транслирует короткую жизнь, которой пожертвовали, как образец. Скорее это разотождествление. Опасность повторить родовой сценарий появляется там, где он замалчивается."
Анна Вокина: "Я тоже думаю, что Бессмертный полк решает какие-то системные вопросы. У нас сейчас накопилась сила, чтобы не отмахиваться от былого, читать дневники и смотреть, чувствовать, как это было в нашей семье. У предыдущего поколения на это сил не было. А так как сценарий проживания утрачен, он вылился в такое шествие, но там льются искренние слёзы и происходят очень важные целительные для рода вещи"
Светлана Адоньева: "Какова природа ритуала, совершаемого 9 мая 2014−2015 гг.? В течение десятилетий все советское общество, каждый школьник в стране, было вовлечено в календарный ритуал поминовения солдат, погибших на войне. Безымянный солдат, фигура, созданная идеологами советских шестидесятых. Гомогенное в отношении этой святыни советское общество отдавало долг своим членам, погибшим за его процветание . Они принесли себя в жертву. Таким образом, было определено то священное (священная жертва), на основании которого выстраиваются социальные ожидания. Безымянный солдат в поминальных шествиях последних лет обрел имя и образ − он стал «моим дедом и прадедом» реально. День 9 мая таким образом стал праздником всеобщего поминания «своих». Родство и свойство, очень старые, ветхие отношения, которыми залатывалась разошедшаяся по швам социальная ткань после отказа от советской идеологии и ценностей, обрели для своего подтверждения святыню, формы поклонения которой освоены всем обществом на уровне тела.
Сообщество, живущее во времени и пространстве, − будь то семья, деревня или страна, − можно представить как цельный организм. Такое социальное «тело» рождается, взрослеет, адаптируется к изменениям, болеет.
Общие для всех, кто составляет такое тело, ритуалы служат адаптации к произошедшим в мире и в «теле» изменениям: они позволяют сообществу сохранять себя в изменившемся мире. Посещение могилы умершего родственника подтверждает сплоченность семьи, свадьба создает новые родственные связи, вовлекая в них не только молодоженов, но и обширный круг родственников, которые ныне призваны обычаем поддерживать друг друга.Поиск адаптационных механиизмов, способных исцелить болеющее социальное тело, не изменив его, − актуальное настоящее России."