Почему я не читаю стихов
Я обожралась стихами в отрочестве и юности. Тётка моя родная была поэтом, довольно известным в своё время, и занимала немаленький пост в Ленинградском Союзе Писателей. Это позволяло ей выезжать за границы, вести всякую общественную деятельность и регулярно печататься. Она была человеком вполне конформным и лояльным власти, она пережила шестидесятые как романтический порыв в пределах официальной романтики времени: работала в далёких сибирских городах в газетах (закончив журфак), трудилась на лесоповале и писала об этом стихи. И не только об этом. Вообще, она была хорошим поэтом.
Не в этом суть. Своей семьи у неё не было, поэтому мы, её семья - её братик (мой отец), Таня, и племянники - были той семьёй, которая была в полной мере вовлечена в её жизнь.
В доме бесконечно были поэты, книги. Мы часто бывали в СП, слушали современников. Зимой мы выкатывались в Дом творчества в Комарово («Комары»), где вдохновенные советские писатели и поэты пили, творили и разнообразно веселились. Поэтическое веселье было буйным и иногда по-детски-невинным: в один из моих приездов оказалось, что во всём Доме нет целых финских саней. По той причине, что накануне случилась большая пьянка, и писатели с поэтами решили поехать на залив на саночках. Кто бывал в Комарово, тот знает - от Дома творчества дорога круто, с поворотом, уваливается вниз, пересекает нижнее Приморское шоссе, и упирается в пляж, обильно декорированный прекрасными, мифопоэтическими валунами. То ли саночки были хлипоковаты, то ли валуны крепковаты, то ли поэты с писателями - плохими саночниками, но я была в жутком расстройстве.
Тётка по этому поводу написала дивную поэму, в которой действующими лицами была я (маленькая мартышка) и поэты (целый обезьянник), и где была, в частности, такая строфа:
…Но сломали эти санки
Шимпанзе во время пьянки,
Унесли гориллы-воры,
Все повыломав заборы…
Мне было лет восемь, может чуть больше. Всех шимпанзе и горилл я знала как дядю Сашу, дядю Володю, и пр. Всякие Кушнер-Рецептер-Гранин-Гордин-Соснора-Рытхэу-Фоняков - были «дядями» моего детства. Были и тёти: Наталья Карпова, Галина Гампер, и всякие «переводные» тёти (в смысле того, что моя тётка их переводила на русский язык) - тётя Дайна (Авотыня), тётя Алымкан (Дагынбаева) и проч.
Были хорошие поэты. Были не очень хорошие поэты. Всякие поэты крутились подле кормушки Союза Писателей, просили тётку их туда рекомендовать, слали стихи, временами напоминающие бессмертного Гаврилу («служил Гаврила хлебопёком, Гаврила булки испекал…»).
Тётки не стало в 1996 году, но тёти-дяди, друзья моих родителей (отец умер на семь лет раньше), продолжали быть - поэтическими вечерами, кухонными посиделками, ставшими редкими после перестройки публикациями, книжными полками, прогибающимися под малоформатными поэтическими сборниками, картонными коробками. Картонными коробками - когда начались переезды, и тёткина библиотека грузилась с жалобным матом в машину, а потом над разверстой коробкой начиналось камлание: «на помойку - в библиотеку - оставить - а мамке не надо? - пусть полежит…»
Лежат, вернее - стоят на полках; пожертвованы по библиотекам были только издания типа нескольких опусов калмыцкой поэтессы Боси Сангаджиевой, против которой лично я ничего не имею, но пусть она будет в библиотеке, ладно? - и переводного романа финского коммуниста с дарственной надписью переводчика - тётке, на пол титульного листа, поверх названия романа и имени автора.
Позже я попала в круг, где писать стихи было хорошим тоном, и обязательным условием героико-романтического несовпадения с миром. Вокруг меня тусовались непризнанные гении, на квартирниках исполнялись авторские песни, в которых каждый текст претендовал как минимум на шедевр, при каждом удобном случае неформальные поэты стремились почитать народу свои стихи. Народ был призван плакать и восхищаться, что и делал, к моему вящему ужасу.
И я не избежала музы - несколько своих стихотворений я искренне люблю, но в целом - это нормальное гормональное графоманство, вполне достойное пухлой папки, заткнутой на нижнюю полку в тумбу письменного стола.
Я с трудом переношу стихи. Их было слишком много. Самое ужасное - что они уж все написаны и не по одному разу, и каждый раз, когда я слышу-читаю - где-то в затылке эхом отдаётся - где-то я уже это слышала… Как правило, всё упирается в пару имён, зачитанных до дыр (до дыр в памяти).
Последний раз я слышала стихи, которые меня взяли - лет десять назад, на собственной кухне, когда Тима Животовский мне читал «Семеро против Мегар» - это было нечеловечески хорошо. Позже - несколько фраз, разбросанных по Интернету - но не больше.
Стихи - хорошие, плохие, средненькие, подстрочники, переводы, они толклись в моём детстве и отрочестве и юности, создавая шум. Сейчас я к нему мало восприимчива.
Кстати, о переводах. Переводы зарубежной классики были внутренней иммиграцией советских поэтов. Переводили много и иногда хорошо. Тётка переводила современников: советских национальный поэтов и даже зарубежных - англичанина Алана Брауна, к примеру, которому я обязана восхитительными книжками моего детства, на английском языке, но с прекрасными картинками. Я единственный раз сотрудничала с тёткой (мне было уже лет 20), когда перевела ей подстрочник Брауна. Тётка работала только с подстрочниками, и теперь я только удивляюсь такой смелости (если не сказать более…).
Поэтов надо читать в оригинале, не так ли?
UPD: Я надеюсь, мои фрэнды, пишущие стихи, не воспримут этот пост как личное оскорбление. "Ничего личного!" Это не значит, что Ваши стихи плохи. Я просто практически не читаю стихов, вот и всё.
Не в этом суть. Своей семьи у неё не было, поэтому мы, её семья - её братик (мой отец), Таня, и племянники - были той семьёй, которая была в полной мере вовлечена в её жизнь.
В доме бесконечно были поэты, книги. Мы часто бывали в СП, слушали современников. Зимой мы выкатывались в Дом творчества в Комарово («Комары»), где вдохновенные советские писатели и поэты пили, творили и разнообразно веселились. Поэтическое веселье было буйным и иногда по-детски-невинным: в один из моих приездов оказалось, что во всём Доме нет целых финских саней. По той причине, что накануне случилась большая пьянка, и писатели с поэтами решили поехать на залив на саночках. Кто бывал в Комарово, тот знает - от Дома творчества дорога круто, с поворотом, уваливается вниз, пересекает нижнее Приморское шоссе, и упирается в пляж, обильно декорированный прекрасными, мифопоэтическими валунами. То ли саночки были хлипоковаты, то ли валуны крепковаты, то ли поэты с писателями - плохими саночниками, но я была в жутком расстройстве.
Тётка по этому поводу написала дивную поэму, в которой действующими лицами была я (маленькая мартышка) и поэты (целый обезьянник), и где была, в частности, такая строфа:
…Но сломали эти санки
Шимпанзе во время пьянки,
Унесли гориллы-воры,
Все повыломав заборы…
Мне было лет восемь, может чуть больше. Всех шимпанзе и горилл я знала как дядю Сашу, дядю Володю, и пр. Всякие Кушнер-Рецептер-Гранин-Гордин-Соснора-Рытхэу-Фоняков - были «дядями» моего детства. Были и тёти: Наталья Карпова, Галина Гампер, и всякие «переводные» тёти (в смысле того, что моя тётка их переводила на русский язык) - тётя Дайна (Авотыня), тётя Алымкан (Дагынбаева) и проч.
Были хорошие поэты. Были не очень хорошие поэты. Всякие поэты крутились подле кормушки Союза Писателей, просили тётку их туда рекомендовать, слали стихи, временами напоминающие бессмертного Гаврилу («служил Гаврила хлебопёком, Гаврила булки испекал…»).
Тётки не стало в 1996 году, но тёти-дяди, друзья моих родителей (отец умер на семь лет раньше), продолжали быть - поэтическими вечерами, кухонными посиделками, ставшими редкими после перестройки публикациями, книжными полками, прогибающимися под малоформатными поэтическими сборниками, картонными коробками. Картонными коробками - когда начались переезды, и тёткина библиотека грузилась с жалобным матом в машину, а потом над разверстой коробкой начиналось камлание: «на помойку - в библиотеку - оставить - а мамке не надо? - пусть полежит…»
Лежат, вернее - стоят на полках; пожертвованы по библиотекам были только издания типа нескольких опусов калмыцкой поэтессы Боси Сангаджиевой, против которой лично я ничего не имею, но пусть она будет в библиотеке, ладно? - и переводного романа финского коммуниста с дарственной надписью переводчика - тётке, на пол титульного листа, поверх названия романа и имени автора.
Позже я попала в круг, где писать стихи было хорошим тоном, и обязательным условием героико-романтического несовпадения с миром. Вокруг меня тусовались непризнанные гении, на квартирниках исполнялись авторские песни, в которых каждый текст претендовал как минимум на шедевр, при каждом удобном случае неформальные поэты стремились почитать народу свои стихи. Народ был призван плакать и восхищаться, что и делал, к моему вящему ужасу.
И я не избежала музы - несколько своих стихотворений я искренне люблю, но в целом - это нормальное гормональное графоманство, вполне достойное пухлой папки, заткнутой на нижнюю полку в тумбу письменного стола.
Я с трудом переношу стихи. Их было слишком много. Самое ужасное - что они уж все написаны и не по одному разу, и каждый раз, когда я слышу-читаю - где-то в затылке эхом отдаётся - где-то я уже это слышала… Как правило, всё упирается в пару имён, зачитанных до дыр (до дыр в памяти).
Последний раз я слышала стихи, которые меня взяли - лет десять назад, на собственной кухне, когда Тима Животовский мне читал «Семеро против Мегар» - это было нечеловечески хорошо. Позже - несколько фраз, разбросанных по Интернету - но не больше.
Стихи - хорошие, плохие, средненькие, подстрочники, переводы, они толклись в моём детстве и отрочестве и юности, создавая шум. Сейчас я к нему мало восприимчива.
Кстати, о переводах. Переводы зарубежной классики были внутренней иммиграцией советских поэтов. Переводили много и иногда хорошо. Тётка переводила современников: советских национальный поэтов и даже зарубежных - англичанина Алана Брауна, к примеру, которому я обязана восхитительными книжками моего детства, на английском языке, но с прекрасными картинками. Я единственный раз сотрудничала с тёткой (мне было уже лет 20), когда перевела ей подстрочник Брауна. Тётка работала только с подстрочниками, и теперь я только удивляюсь такой смелости (если не сказать более…).
Поэтов надо читать в оригинале, не так ли?
UPD: Я надеюсь, мои фрэнды, пишущие стихи, не воспримут этот пост как личное оскорбление. "Ничего личного!" Это не значит, что Ваши стихи плохи. Я просто практически не читаю стихов, вот и всё.