Зарождение характера. (детство среднее, после раннего)
Вызов брошен, деваться некуда.
-Стыкнемся!
Я, не то, чтобы хилый, но физически не очень сильный, и драться, честно говоря, не умею. Однако от поединка не увернешься, иначе как потом в школу придешь!
К пятому уроку уже полшколы в курсе. На переменах показывают пальцами на меня и моего соперника. Я - тощая тростинка, он - коренастый, лицо в веснушках, единственный в классе не стриженый под-машинку и, видимо, опытный в драке. Прозвенел звонок, класс не расходится, все ждут. На ступенях школы уже образован полукруг для бойцов. За три часа, прошедшие после ссоры, злость прошла, да и позабылось уже, из-за чего сыр-бор. Но, делать нечего, народ ждет. Стоим друг против друга: кто ударит первым? Зрители недовольны, подначивают. Кто-то взял у соперника портфель. На моей стороне болельщиков нет: ясно, проиграет, чего на него ставить! Портфель держу в руке. Рыжий не выдерживает давления публики, слегка толкает меня в грудь, я несильно отвечаю. Он толкает уже двумя руками, тогда я бросаю портфель на землю и толкаю изо всей силы. Противник заводится, бьет в лицо. Надо бы ответить, но я никогда не бил по лицу. До этого дрался только в футбольных баталиях, сцепившись по-борцовски. Все же пытаюсь ответить. Кулак, скорее кулачок, натыкается на защиту, получаю еще удар. Отскакиваю, появляется злость, руки начинают работать сами собой. Краем глаза вижу: кто-то подбирает с земли мой портфель: ага, появились сочувствующие. Поддержка вдохновляет. Чувствуется, зрители довольны, их становится все больше: кончились уроки у старших классов. Все знают: бой закончится с первой кровью, не раньше. Потасовка выравнивается: я, хоть слабее, но выше и длина рук позволяет держать дистанцию. Все же противнику удается достать до моего большого носа, кровь медленной струйкой течет по верхней губе, поединок окончен. Я нагибаю голову, стараясь, чтобы капли крови не попали на одежду, ловлю их языком, облизываю губы, почти доставая до носа. Публика расходится. По реакции чувствую, что не уронил себя в глазах общественности.
Наш четвертый класс перевели из старой 146-й в только что построенную 684-ю и у нас появился новенький, то ли цыган, то ли испанец по фамилии Говалло. Как и положено представителям этих национальностей, он был смугл и горяч. С ним боялись связываться, так как видно было, что драка для него - дело привычное. Надо же было мне затеять с ним ссору буквально через два дня после моего боксерского дебюта с Рыжим. Обычно он реагировал немедленно, прямо в классе, а тут вдруг, видимо, вспомнив недавние события, захотелось выступить на публике, предложил стыкнуться. Все пошло по обычному сценарию. Только народу собралось больше, потому что неравенство шансов предполагало зрелище более кровавое, да и у меня болельщики появились: он опять задирается, настырный, однако, мало ему!
Стою, «словно голенький» (Галич, кажется), понимаю, что малой кровянкой не обойдется и вдруг цыган достает ножичек и, медленно так, идет на меня, слегка им поигрывая. Что делать, уронить себя и бежать? Нет, только не это. А одежда? Он ведь ее испортит. Понимаю, любое мое движение, хоть вперед, хоть назад, и процесс пойдет!
Вдруг толпа зашумела: «э-эээ, так нельзя, убери нож». Меня оттеснили, все внимание переключилось на противника. Воспользовавшись заминкой, я нашел свой портфель и потихоньку, не прощаясь, по-английски, смылся. Через некоторое время цыган вообще исчез из нашего класса, так же внезапно, как и появился: то ли исключили за хулиганство, то ли табор переехал.
Новая школа построена на месте огромной воронки, оставшейся от войны. Воронка заполнялась талой водой, и до середины лета в ней можно было плавать на плоту. Школа положила начало освоению довольно большого пустыря, располагавшегося позади линии домов вдоль Беговой улицы, почти до Боткинской больницы и упиравшегося в забор конструкторского бюро Сухого. Вдоль Хорошевского шоссе он тянулся до военного городка, то есть был довольно большим. Пустырем это пространство я назвал напрасно, потому что оно совсем не было пустым, а наоборот, все было заполнено искореженной военной техникой: разбитыми танками, студебеккерами (грузовики такие американские), тракторами и другими механизмами, в общем, свалка всякого железа. Естественно, это был наш мир. Из аккумуляторов, в изобилии находившихся внутри танков, добывался свинец, из которого выплавлялись разные изделия, в основном пистолеты. Попадались и обезвреженные снаряды и бомбы, в основном, зажигалки. Однажды мы нашли снаряд, в котором что-то тикало. Сообразив, что это неспроста, решили, что самое лучшее, если отнесем снаряд в милицию, благо она располагалась недалеко. Надо было видеть панику этих взрослых дядек в мундирах, когда мы гурьбой ввалились в комнату дежурного и положили эту тикающую штуку на стол. Чем все закончилось, я не знаю, потому что улепетывали, как могли, сопровождаемые жуткой бранью.
Одной из забав, любимых нами, было устройство салюта. На берегу упомянутой воронки разжигался костер и в него бросались куски самолетных деталей, выполненных из сплава «электрон», содержащего магний. Раскалившись, детали загорались и разлетались с крутого берега, увеличивая эффект зрелища за счет отражения в воде. Детали мы таскали со свалки отходов производства фирмы Сухого, не боясь лазить туда через высокий забор, окантованный колючей проволокой. Однажды умыкнули у авиаторов большущий кусок элерона с целью сдать его в пункт приема вторсырья. Это был наш дворовый бизнес. Я не помню, чтобы клянчил деньги у родителей. На кино и мороженое деньги были всегда. В те времена по дворам ходили старьевщики. Как только раздавался их крик: «Старье берем, ножи точим!», мы тут же тащили из дома, кто что: макулатуру, банки, бутылки, сломанные вилки. В ход шло все, за что можно было получить либо копеечку, либо какой-нибудь «ценный» подарок типа латунного колечка или медальки. Конечно, настоящей удачей было найти какой-нибудь большой кусок металла. Это бывало редко, поскольку все окрестности уже основательно исследованы. Элерон у нас тогда не приняли: приемщик испугался связываться с военными, наверняка, секретными, деталями.
Однажды удача, правда, весьма сомнительная, нам улыбнулась.
Через шоссе от дома проходила железная дорога. Еще одной забавой, не менее увлекательной, чем салют, было изготовление из алюминиевой электротехнической проволоки различных фигурок, которые затем подкладывались на рельсы, под идущий поезд. Получался расплющенный узор. Подкладывались и монеты, которые увеличивались в размерах и становились очень тонкими, после чего их полировали до зеркального блеска.
В один из весенних дней, разложив наши изделия на рельсах, в ожидании очередного поезда мы наблюдали за полетом реактивных самолетов, пролетавших над головой, готовясь к майскому параду. Эти, наверное, самые первые реактивные истребители в стране, конечно, вызывали огромный интерес. Вдруг один самолет отделился от остальных и начал падать. За ним потянулась струйка дыма и, чуть выше, показался и, как бы, застыл в небе парашют. Создавалось впечатление, что самолет падает прямо на нас. В действительности так оно и случилось: самолет упал на рельсы совсем неподалеку. Мы оказались у места падения раньше, чем появились милиционеры и пожарные. Пожарные никак не могли подъехать к железной дороге: мешал чугунный забор и крутой откос. Собрался, невесть откуда взявшийся народ и нас оттеснили к упавшей мачте семафора и стоявшему перед ним маневровому паровозу. Решив, что паровоз остановился навечно, раз ехать ему некуда, самый старший из нас предложил содрать с него все, что удастся открутить. Удалось не мало: медный шатун. Когда он упал на землю, подняли его только вшестером: тяжелая оказалось деталька. Как дотащили до приемного пункта, не помню, зато помню, что всем двором неделю ходили в наш придворный кинотеатр «Динамо». По нескольку сеансов подряд смотрели третью серию «Тарзана», которая называлась «Чита в Нью-Йорке». Дворы после просмотра оглашались специфическим гортанным криком. Для этого надо было поднести ладонь ко рту ребром и часто-часто вибрировать. Соревновались, у кого звук громче и больше похож на Тарзаний.
А летчик остался жив. Девочки видели, как он приземлился на крышу женской школы.