«Лавр» Евгения Водолазкина
Признаться, я со скептическим настроем начинала читать эту книгу. Потому что восторженных отзывов было столько, что уже тошнило. Да и одно из первых интервью Водолазкина не понравилось: каким-то мутным и скользким он показался, всё время увиливал от простых вопросов и отвечал сложнее некуда. Ну, может, он просто был не в духе. Оказалось, что это очень хорошая, действительно большая книга, которая имеет все шансы остаться в литературе и даже войти в школьную программу лет эдак через пятьдесят. Я серьёзно.
Ну, все мы знаем, что эта книга - о средневековом враче. Но я всё же повторюсь, чтобы отзыв был отзывов, а не набором впечатлений. Так вот, главный герой - Арсений, Устин, Амвросий и Лавр. Он меняет имена, меняя свою жизнь, становясь то юродивым, то путешественником, то монахом. У него божий дар - исцелять. И он делает всё, чтобы спасти как можно больше людей. Но ещё больший его дар - не озлобляться и не отчаиваться. А жизнь его била побольше, чем многих. На этом всё о сюжете, иначе дальше будут спойлеры. Теперь о стиле и прочих литературоведческих категориях.
Что мне понравилось больше всего, так это сдержанность автора. Сдержанность во всем: в эпитетах и метафорах, в описательных деталях, в рассуждениях. В «Лавре» нет ни одного умничающего абзаца. Знаете, когда автор пихает в текст имена не самых известных исторических личностей, какие-то даты, цитаты на латыни, виды покрытосеменных и сдабривает это всё рассуждениями о категорическом императиве Канта, а книга при этом вовсе про байкеров-самоубийц.
Водолазкин не мудрствует. Он не экспериментирует с фабулой (отступления к другим эпохам не в счёт), не издевается над героями и читателями, вставляя какие-то рассуждения, за которыми теряется действие. Он точно знает, для кого и зачем он пишет, и не давит на простого читателя всей своей прецедентной базой, которая, догадываюсь, ого-го какая. И, читая, ты понимаешь, что Водолазкин очень, ну очень умный, но он не вываливает свой ум в текст тоннами, что раздражало бы. Он интеллигентно умный, что вызывает только уважение.
По «Лавру» понятно, что писал его филолог: идеальная композиция, идеально прописанные образы, идеальные диалоги, описания. Стиль весь идеален (но я всё же немного придерусь к словцу чуть позже). Стиль без надрыва, без вымученных сравнений, красивостей, нелепых метонимий, засилья местоимений и наречий. Это стиль человека, знающего о языке почти всё, и понимающего, что хорошо писать не есть сложно и вычурно писать.
Например, для характеристики героев Водолазкин использует простые схемы: отсылка к прошлому, внешность, какие-то характерные детали.
Там, за Псковой, сказал юродивый Фома, живет юродивый Карп. Речь его скудна и неразборчива. Иной раз токмо имя свое часторечением извещает: Карп, Карп, Карп. Очень достойный человек.
Амброджо Флеккиа родился в местечке Маньяно. На восток от Маньяно, в дне пути верхом, лежал Милан, город святого Амвросия. В честь святого назвали и мальчика. Амброджо. Так это звучало на языке его родителей. Напоминало, возможно, об амброзии, напитке бессмертных. Родители мальчика были виноделами.
Однажды во Флоренцию пришел купец из Пскова. Купца звали Ферапонтом. На фоне местного населения он выделялся длинной, о двух хвостах бородой и огромным оспяным носом.
Ну разве это не прекрасно? Нет никаких струящихся, как ветры сквозь листья деревьев, волос, ни глубоких, словно бездонная мудрость старца, глаз и прочей гадости. О, я бы некоторых авторов убивала за бесконечные «как» и «словно»! Мы с Сашей даже «термин» придумали такой манере писать - елизаровщина.
Когда читаешь Водолазкина, отдыхаешь (в хорошем смысле), потому что тебе не приходится с трудом продираться сквозь текст, потому что характеры не «проседают», поступки героев соответствуют если не здравому смыслу, то той реальности и мировоззрению, которое описывает автор. И даже нестандартная пунктуация нисколько не мешает.
Единственное, что можно назвать неким экспериментом с текстом, - это нечастые стилизации под древнерусский в речи герое. Но они не утомляют.
Но однажды от берега отделилась точка и стала быстро двигаться к Арсению. Арсений обратил на нее внимание, когда стало очевидно, что она направляется к нему. Арсений подумал было, что человек еще далеко, но так только казалось, потому что шедший был мал. Когда он подошел, Арсений увидел, что это мальчик лет семи.
Аз есмь Сильвестр, сказал мальчик. Се придох, яко болеет моя мати. Ты же, Арсение, помози нам.
На контрасте с этими вставками - речь юродивых, людей, не принадлежащих времени.
Посадник Гавриил ответил:
Дарую.
Даждь же ему великий град Псков, сказал юродивый Фома. И се довлеет ему на пропитание.
Посадник не произнес ни слова, ибо он не мог отдать Арсению целый город. Юродивый же Фома, увидев, что посадник Гавриил опечален, рассмеялся:
Да не парься ты, е-мое. Не можешь дать ему этот город - не давай. Он и без тебя его получит.
И вот вам моя придирка. Как видите, Водолазкин в речи юродивых использует современные жаргонные слова - хорошо, понятно для чего. Но зачем в описании природы он использует это:
В середине апреля снег начал таять и сразу же стал старым и облезлым. Пористым от начавшихся дождей. Такой шубы Устина уже не хотела. Внимательно глядя себе под ноги, она переступала с одной оттаявшей кочки на другую. Из-под снега полезла вся лесная неопрятность - прошлогодние листья, потерявшие цвет обрывки тряпок и потускневшие пластиковые бутылки. На открытых солнцу полянах уже пробивалась трава, но в глухих местах снег был еще глубок. И там было холодно. В конце концов растаял даже этот снег, но лужи от него стояли до середины лета.
Ну какие пластиковые бутылки? Куда смотрел редактор? Если это намеренно, то я не понимаю такой образности, и будь я редактором, отговорила бы автора от бутылок.
А в остальном прекрасная, удивительная книга. Она учит самым добрым и правильным вещам, не поучает, а именно учит. Она задевает своей трогательностью настолько, что на некоторых сценах я прослезилась (а я не самый впечатлительный читатель). Она очень искренняя и очень умная. Всем читать!