22/VI-41. День, сделавший уцелевших ангелами без рая…
Фото Ивана Шагина "Первый день войны". 22 июня 1941 г, Москва
22 июня - не просто день, когда разразилась самая страшная из войн. Это ещё и день, когда историческая Россия навсегда утратила возможность стать той, которой могла и должна была сделаться, если бы созидательный импульс, сообщённый Великой русской революцией и неподражаемо соединённый с идеями модерна, успевшими блеснуть у нас ярче иных мест, не был бы пресечён варварской германской агрессией, подготовленной и направленной на нашу страну англосаксонской финансовой верхушкой.
Последний предвоенный год - 1940-й - словно специально, чтобы сохранить в человеческой памяти эту невероятную возможность построить принципиально другой мир, был разительно непохож на своих предшественников. Несмотря на продолжающий функционировать Гулаг, на закон «о трёх колосках» и т.п., это был, по сути, первый год «оттепели», которую война задержит на долгие 15 лет, и последний год, когда к нам ненадолго вернётся - с присоединением Прибалтики и Восточной Польши- уцелевший в эмиграции русский Серебряный век. Вернётся для того, чтобы дать начало какому-то новому, неведомому и невероятному полёту к красоте и совершенству во имя целого мира - полёту, о котором, увы, мы теперь уже точно ничего не узнаем.
“…Исчезло, пропало ощущение грядущей жизни, которое наполняло Алексея в прежние годы. Детали быта, занятия и мысли, образы старой Москвы, жгучее предвкушение перемен, особенно ставшее заметным с середины сорокового года,- когда неожиданно быстро начали решаться многие жизненные проблемы, когда из-за границы вернулись тысячи образованных и интереснейших людей, с некоторыми из которых он имел удовольствие общаться, когда женщины в столице стали одеваться по-парижски красиво, рестораны и парки наполнились чарующими остинато модных танго, а курорты в Юрмале и Ялте вновь приобрели волнующую шикарность, когда “Интернациональная литература”, выходившая в Москве сразу на четырёх языках, практически без задержки переводила и перепечатывала западных писателей и философов, а научной монографии, над которой он работал не покладая рук, все хором сулили признание и успех,- так вот, всё это пространство предстоящей счастливой жизни, которое столь воодушевляло Алексея в предвоенные годы и заполняло черновой набросок его будущего яркими и сочными мазками,- вдруг в один миг померкло, увяло и сделалось безжизненной выжженной пустыней…” / «Вексель судьбы», гл.3/
Прошу простить, что в доказательство сказанного процитировал самого себя, в ту пору не жившего. Но ведь было действительно примерно так… Разумеется, на тот момент пока, в основном, в одной лишь Москве, но ведь на то Москва и столица, чтобы продолжаться и разворачиваться по всей огромной стране своей… И люди были решительно другими - готовившими себя к совершенному иному будущему. И неважно, было ли то будущее реальным или фантастичным: поскольку оно крепко сидело в головах - оно однозначно существовало!
Как минимум - должна была наступить «эра милосердия».
Максимум - добыто царство Божие на земле, образы которого все нормальные русские люди ясно различали за трескотнёй о коммунизме.
Но ни того, ни другого не пришло. Чудовищная война надломила силы, копившиеся для невиданного созидания. На броню, на танки, на Победу в 1945-м силы удалось сберечь и возобновить, а вот на новый мир - уже нет. А может быть - всего прежде не хватило для нового мира строителей, ибо на полях войны пали лучшие.
К середине 1960-х годов это сделалось понятно всем, кто умел и желал думать головой.
Существует мнение, что так страшно пить водку в послевоенные годы у нас начали из-за бесконечного и безутешного помина. Возможно, у этой напасти имелась ещё одна причина: помин был не столько о людях, сколько о мечте. Ведь в отличие от европейских вин, водка не дарит праздника, зато очищает душу. Вот и заливали ею сердечную боль ангелы так и не созданного на земле рая… в глубине временно освобождённой души в чём-то завидуя своим родным и друзьям, унесёнными ангелами настоящими с залитых кровью полей…
Прими, Господи, души тех и других!