Беларусь, Украина и Россия

Feb 26, 2019 19:16


   Предлагаю вниманию перевод статьи Романа Шпорлюк ( Roman Szporluk) "Belarus', Ukraine and The Russian Question: A Comment".
   Статья напечатана в 1993 г., но во многом, как мне кажется, не потеряла актуальности, поскольку касается вопросов не разрешенных и по сегодняшний день.
Вопрос Беларуси, Украины и России: комментарий

Роман Шпорлюк

У беларусов и украинцев есть одна общая черта, отличающая их от всех других нерусских национальностей бывшего СССР. Немногие русские будут отрицать, что грузины являются грузинами, эстонцы - эстонцами, а чеченцы - чеченцами, но многие русские ставят под сомнение само существование этих двух этносов, беларусов и украинцев. В царской России эти народности считались частями более крупной русской нации, в которой "великороссы" являлись третьим компонентом. Большевики отвергли эту идею и на протяжении всей советской эпохи официально признавали существование трех восточнославянских народов. Однако учитывая риторику, которая сейчас господствует в Москве, может показаться, что в постсоветской России мы наблюдаем возврат к ситуации, существовавшей до 1917 года. Многие влиятельные россияне сегодня отказываются воспринимать украинцев как истинную национальность; и, если опросы общественного мнения заслуживают доверия, то широкая общественность в России сегодня с этим согласна. Те же люди, по-видимому, отказываются признавать беларусов чем-то иным, как ветвью русской нации. Такая растеряность - отсутствие четкого и взаимоприемлемого ответа на вопрос "Кто русский, а кто нет?" - может приводит к мысли, что процессы современного нациеобразования у восточных славян все еще продолжаются.

ПОИСК РУССКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ

Отношения в этом треугольнике являются не только продуктом проблем этнической идентичности. Они также переплетаются с центральной темой современной российской истории, которая в настоящее время также подлежит пересмотру: вопрос о взаимоотношениях русского народа или нации, russkiy narod, и российского государства, rossiyskoye gosudarsvo. Те, кто определяет русскую нацию как включающую украинцев и беларусов, также склонны считать, что российское государство должно распространить свою власть на неславянские народы бывшего СССР. В то время как Владимир Жириновский претендует на Финляндию, Польшу и Кавказ, многие другие общественные деятели, в том числе видные "демократы", также считают, что русскому народу в качестве надлежащего жизненного пространства требуется империя в границах бывшего СССР.
   Проблема не является академической. Многие иностранные наблюдатели на постсоветском пространстве как правило априорно ожидают, что отношения между "близкородственными славянами" улучшатся, как будто общая "этническая принадлежность" гарантирует мир. В случае с Югославией, и особенно с Боснией, где все стороны конфликта говорят на одном языке, следует предостеречь тех, кто приходит к выводу, что, поскольку русский и украинский языки тесно связаны, Украина и Россия как бы предопределены для улучшения отношений, в отличие от России и Эстонии или Украины и Молдовы. Для лингвиста украинцы и русские могут быть очень близкими, хотя, конечно, не такими близкими, как сербы и хорваты. Но политика не является производным продуктом или отражением филологии; и филология не является хорошим руководством ни для Югославии, ни для СССР.
   Случай Югославии, где войне и массовым убийствам предшествовала полемика среди поэтов и историков, должен быть предупреждением для тех, кто следит за восточнославянской частью СССР. Украинско-российский спор касается идентичности Украины, но по самой своей природе это одновременно и спор о национальной и политической идентичности России. То, как русские решают последнюю проблему, напрямую зависит от того, как они решают другие вопросы своей текущей политической повестки дня: частная собственность, рынок, демократия, гражданские права и права человека.
   Хотя за восстановление Союза и/или Империи выступают коммунисты и радикальные националисты, не каждый российский демократ ipso facto является противником имперского восстановления и сторонником демократической России в ее нынешних границах. Некоторые российские демократы также говорят на языке Империи, даже когда их словарь менее жесткий или менее откровенен. 1 Эти демократы также говорят, что современная Российская Федерация это не Россия, и они не ограничивают свои территориальные претензии к Украине и Беларуси. Скорее ведущие деятели прозападного лагеря призывают к созданию или восстановлению российского государства в границах СССР в 1991 году.
   Не случайно редакторы "Известий" 31 декабря 1993 года напечатали свое поздравление "С Новым Годом" над названием газеты на пятнадцати языках пятнадцати бывших республик. Очевидно они ожидали, что "ближнее зарубежье" станет в этом году менее "зарубежьем" и более "ближним". В бывшем Советском Союзе никому не нужно напоминать, что "Пролетарии всех стран, объединяйтесь!" на тех же пятнадцати языках и в том же порядке занимали то же место в той же газете.
   Чтобы не сомневались в том, что газета хотела сказать, в следующем номере "Известий", первом в 1994 году, была опубликована статья под названием "Русский вопрос в российской политике 1994 года". Его вступительное предложение гласило: "Русский вопрос - это самая важная проблема, стоящая перед московской дипломатией в новом году". Далее в статье говорилось, что "оппозиция" использует этот вопрос против президента Ельцина с неизменным успехом. "Русский вопрос", как отмечалось, касается русских проживающих за пределами России.
   Отметим, что такое определение проблемы неизбежно означает понижение относительного приоритета того, что, если вдуматься, является настоящим русским, или, скажем так, российским вопросом: состояние 150 миллионов граждан Российской Федерации. В конце концов межэтнические отношения в этой огромной стране относятся к числу наиболее сложных проблем, с которыми ей приходится сталкиваться. В России все еще есть "ближнее зарубежье", как, например, Татарстан. Откуда эта одержимость Украиной, когда в Российской Федерации так много других причин для беспокойства? Есть несколько ответов на этот вопрос.

Русский "украинский" вопрос

Прежде всего, повторюсь, нужно напомнить, что большинство русских, видимо, никогда не воспринимали всерьез "украинский вопрос" и, соответственно, рассматривали Украинскую ССР как фикцию. Они продолжали думать об Украине как о части большой и более реальной России. Действительно, для них сама РСФСР также была выдумкой, никогда не являвшейся Россией как таковой. 2
   Во-вторых, мало кто из русских заметил, что это не украинский взгляд на вещи. Для украинцев формальный статус Украины как конституционно равноправной России в составе СССР означал признание украинской государственности, хотя, в зависимости от того, были ли они советскими или эмигрантами, коммунистами или антикоммунистами, эти украинцы не соглашались между собой относительно того, является ли Советская Украина действительно независимым государством. Поскольку русские не знали об этой общей украинской точке зрения, они были шокированы украинским "отделением" в 1991 году. Они были удивлены, узнав, что с украинской точки зрения замещение российской республикой всесоюзных учреждений в Москве означает большее, чем просто свержение советской власти; это также подразумевало, что если бы украинцы не объявили свою независимость, они бы по умолчанию оказались под российской юрисдикцией.
   Последователям Ельцина, купавшимся в эйфории защиты Белого дома, почему-то не пришло в голову, что для украинцев управление русскими демократами не было привлекательной альтернативой СССР. В шокированном ответе на действия Киева пресс-секретарь президента Ельцина упомянул возможность территориальных претензий России к любой независимой Украине. Если бы эти российские политики уделяли больше внимания политическому дискурсу в Украине, особенно после Чернобыля, они были-бы менее удивлены.
   Но "недоразумение" 1991 года является лишь одним примером того, насколько противоположными были русское и украинское восприятия всей русско-украинской взаимосвязи. Даже самые основные "факты" воспринимаются по-разному, начиная с русского "факта", что "Украина" была присоединена к "России" в середине 17-го века. Украинцы ставят под сомнение этот "факт", утверждая, что отношения, установленные "Переяславским союзом", не были такими, как говорят русские, и помещая событие "Переяслав 1654" рядом с "Андрусово 1667", которое обозначает российско-польское соглашение о разделе Украины между Москвой и Польшей вдоль Днепра. Эти серьезные разногласия распространяются и на такие, казалось бы, простые фактические вопросы, как то, что произошло в австрийской Галичине в 1848 году. И все же этот "факт", как считает не меньший авторитет чем Солженицын, 3 напрямую связан с самой природой российско-украинских отношений сегодня.
   Очевидно, что бессмысленно обсуждать историю и историографию в терминах "как это было на самом деле" если проблемы носят политический характер. Рассматриваемые проблемы и даже вовлеченные в них стороны не определяются какими-то "объективными" историческими фактами или явными и видимыми маркерами идентичности; скорее они являются продуктом и отражением определенных исторических отношений.

Русская идентичность в отношениях с Европой

В недавней статье Айвер Б. Нейман говорит о "России как иной составляющей Центральной Европы". Разрабатывая свой аргумент в отношении идентичности Центральной Европы, Нейман предлагает свою "радикально другую точку зрения". По его словам, идентичность следует рассматривать "не как что-то, что нужно иметь, а как что-то, что нужно сделать". Нейман призывает рассматривать идентичность "не как данность, а как отношение, постоянно формирующееся и реформирующееся в дискурсе". 4 Давайте посмотрим, может ли подход Неймана помочь нам лучше понять наш "треугольник".
   Что такое "Иное", из которого состоит Россия? Конечно, "иное" было не одно. Мы обсуждали Украину. Но со времен Петра I российская интеллектуальная и политическая история была озабочена проблемой "Россия и Европа". Эта тема слишком хорошо известна чтобы оправдать здесь даже краткое её изложение, но размышления Кена Джовитта о значении Восточной Европы для советского руководства открывают поворот в современность, помогающий решить вопрос, который мы пытаемся исследовать здесь. В начале эпохи Горбачева, в 1986 году, Джовитт писал:

"Восточная Европа - это не просто территориальный "трофей"; это целостное и конкретное выражение революционных полномочий и достижений политического поколения, его революционного "наследия". Это объясняет резкое утверждение Брежнева чехословацкому руководству в конце 1960-х годов о том, что Советский Союз никогда не откажется от Восточной Европы". 5
   По этой же причине, по мнению Джовитта, попытки западноевропейских коммунистов разработать альтернативную социалистическую модель грозили обречь советский режим на "идеологическую маргинальность".
   Джовитт предположил, что по мере укрепления советских связей с неевропейским миром (он писал, когда Москва была глубоко вовлечена в Афганистан, Эфиопию и Вьетнам), Советы будут усиливать свое внимание к "восточной части Европы". Как хорошо понимал Джовитт, Восточная Европа была "жизненно важным компонентом концепции советского руководства о себе как о европейской политической и идеологической, а не просто военной и экономической силе". Из-за этого Джовитт ожидал, что "приверженность Горбачева Восточной Европе" будет "исключительно сильной".
   В примечании, добавленном несколько лет спустя, Джовитт объяснил, что даже акт отказа от Восточной Европы в 1989 году отражал приверженность Горбачева идее о том, что Советский Союз является европейским государством. Горбачев хотел так или иначе обеспечить советское присутствие в Европе. Сначала СССР был "европейской" державой в том смысле, что в те времена когда Польша, Чехословакия и Восточная Германия были "марксистско-ленинскими" государствами, они вместе с СССР составляли одну из двух существующих тогда европейских систем: одну капиталистическую, другую социалистическую. В этой конструкции "европейскости" СССР особое место принадлежало Восточной Германии, которую в советских документах часто называли "первой социалистической страной Запада", что свидетельствует о глубоко укоренившейся вере в то, что Восточная Германия была более реальная Европа, чем ее восточные соседи.
   Таким образом, на протяжении всей современной российской истории отношения между Россией и Европой помогали обуславливать русскую идентичность и чувство места в мире, в то же время содержание российской точки зрения на эти отношения претерпело много фундаментальных изменений. Если Петр Великий и его преемники рассматривали присоединение к Европе как преобразование России по образцу Европы, которая была "иной", их советские преемники сделали Россию "европейской", создав Европу по образу и подобию Советской России. Эта конструкция работала в течение нескольких десятилетий, с 1945 по 1989 год. Затем наступил короткий момент, когда Советский Союз, отказавшись от своей социалистической Европы, надеялся войти в гораздо больший "общий европейский дом". Но Советский Союз прекратил свое существование вскоре после распада социалистической Европы, центральной и неотъемлемой частью которой он был. За этим последовало возвращение старой, досоветской темы "Россия и Европа". Теперь это была задача некоммунистической России - определить себя в отношении Европы на новых условиях, а также из-за распада "Союза" в новой географической форме.
   Настойчивое противодействие Москвы вступлению Вышеградской группы в НАТО можно понять лучше, если принять во внимание российские проблемы с национальным самоопределением, такие как те, что были подняты Джовиттом, чем указывать на какие-либо реальные военные соображения. Вступление в НАТО Чешской Республики и, тем более, Польши, приведет к еще большей маргинализации России, не в реальности, конечно, 6 а в глазах многих русских, колеблющихся относительно своей идентичности. Напротив, Восточная Европа, которая оставалась зоной перехода между Западом и Россией, заставила бы русских чувствовать себя более комфортно как нация. 7
   Все эти соображения помогают нам понять, что теперь может означать Россия без Украины и Беларуси для российской общественности. Эти две нации обычно воспринимаются как русские не только по имперским или государственническим, но и по историческим и культурно-этническим критериям. Их уход ощущается очень сильно из-за эмоциональных, а не экономических утрат. Многие русские считают, что западные "восточно-славяне" из-за их многовековой политической (с Польшей) и религиозной (с католицизмом) ассоциации с Западом являются более европейскими, чем основные "московские" земли. Следовательно, их союз с Великой Россией в XVII-XVIII веках способствовал вестернизации России как бы изнутри, поскольку они стали внутренними элементами русского национального тела. И наоборот, уход Украины и Беларуси делает Россию после 1991 года менее европейской, чем была раньше, и более отдаленной от Европы. 8
   Был ли какой-нибудь исторический момент во время распада СССР, когда эти три восточнославянских народа могли остаться или могли бы остаться вместе; если да, то на каких условиях? Если такой момент существовал, он был чрезвычайно коротким: когда лидеры России, Украины и Беларуси встретились в Белавеже возле Бреста 8 декабря 1991 года. Там, казалось, "семья Руси" находилась на грани установления какого-то партнерства, Восточнославянского содружества, которое могло бы быть жизнеспособным, если бы оно признало своих трех участников равными. С Минском в качестве места встречи, но без единой столицы соперничество между Киевом и Москвой могло бы стать делом прошлого.
   Хотя это могло быть лишь минимальным условием для устойчивой, единой ассоциации, но и его не было. Московские лидеры не обратили внимания на призыв Солженицына к России отбросить Кавказ и Центральную Азию. Вместо этого через несколько дней потенциальное Славянское Содружество было заменено Содружеством Независимых Государств, образованным в Алма-Ате, столице Казахстана. Содружество должно было стать гораздо более всеобъемлющей ассоциацией, соответствующей устремлениям и особенностям большинства российских политиков. Проще говоря, для отказа России от поездки в Алма-Ату потребовалось бы отказаться от азиатской составляющей своей идентичности, но такого не мог бы отстаивать ни один политик в Москве.

Россия, Азия и Евразия

В 18 веке русские школьники читали в своем учебнике географии:
   В. Что такое Россия?
   О. Обширная империя, расположенная в Европе и Азии.
   В. А как вообще Россия делится?
   О. На две основные части: европейскую и азиатскую. 9
   Таким образом, хотя на момент публикации этого учебника Россия еще не аннексировала Кавказ или Центральную Азию, она уже больше не считала себя просто христианской или славянской, то есть европейской державой.
   Но чем больше Россия является "азиатской", тем менее она будет убедительной как европейское государство, и это будет отдалять ее от Украины и Беларуси, которые стремятся утвердиться в качестве граждан восточноевропейского соседства. В своей статье Марплс отмечает, 10 что беларусы не хотят воевать за пределами Беларуси, что конкретно означает Таджикистан и/или Кавказ. То же самое почти наверняка можно сказать об украинцах. Сомнительно, что граница Таджикистана с Афганистаном также рассматривается украинцами как граница их страны. В то же время многие русские утверждают, что считают её границей России.
   Но в своей замечательной книге об азиатских связях России, название которой повторяет вопрос, заданный Достоевским, Хаунер цитирует тех западных комментаторов, которые иронично отметили, во скольких "общих домах" - европейских, азиатских, евразийских, арктических, тихоокеанских - как утверждают русские, они жили. 11 Но, как ни странно, достаточно взглянуть на собор Василия Блаженного в Москве, чтобы понять, что, хотя Россия действительно расположена как в Европе, так и в Азии, "Восток" функционирует также, как подлинная "иная составляющая" России. Это памятник в честь завоевания Казани. 12 Признавая огромную значимость этой восточной связи, одно из самых интересных идеологических течений в русской мысли 20-го века, евразийская школа, предложила рассматривать Россию как державу, которая была одновременно европейской и азиатской, христианской и исламской. 13
   Для этого требуется по крайней мере некоторое дистанцирование от Европы, что собственно и было тем, что защищали евразийцы. И здесь кроется дилемма для российских политиков. Чем больше Россия на постсоветском пространстве вовлекается на Вoсток - Центральную Азию, Тихоокеанский регион или даже Кавказ, тем меньше у нее шансов привлечь Украину и Беларусь в качестве потенциальных партнеров в ту или иную форму ассоциации с Россией. Украина и Беларусь стремятся определить свои внешние постсоветские отношения и их географические горизонты уже, чем у России. Украина, Беларусь, а также Литва обращаются к своим непосредственным западным соседям и сталкиваются с определенным положительным откликом, особенно в Польше.
   Но чем ближе Украина и Беларусь станут к Восточно-Центральной Европе, тем в меньшей степени они будут "ближним зарубежьем" для Москвы. Возрастающая роль религии в политике была продемонстрирована в бывшей Югославии. Сэмюэль Хантингтон 14 рассматривает религию в качестве основного маркера цивилизаций в наступающей, как он считает, эре межцивилизационных столкновений. Если он прав, Украина и Беларусь столкнутся с некоторыми жесткими внутренними проблемами, возникающими из-за их религиозного дуализма между католицизмом и православным христианством, но Россия будет еще более отдалена от Европы.
   В эссе Марплса и Сольчаника 15 предлагается сравнение Украины и Беларуси с точки зрения их успеха или отсутствия успеха в соответствующих усилиях по национальному и государственному строительству. Следует надеяться, что такое сравнительное исследование будет проведено квалифицированными специалистами. Однако уже сейчас можно наблюдать явные свидетельства того, что национальная самобытность как украинцев, так и белaрусов существенно усилилась за последние годы. Подход, предложенный Нейманом и ориентированный на идентичности с точки зрения отношений, покажет, как каждое из трех новых государств - независимая Россия также является новым - определяет себя в процессе развития новых отношений с другими. Кроме того есть признаки, что многие этнические русские в этих двух государствах, которых некоторые люди намерены превратить в аналогов судетских немцев в предмюнхенской Чехословакии, чувствуют себя, соответственно, членами "народа Украины" или "народа Беларуси". Нет исторической неизбежности, которая неизбежно приведет к "боснийской" деятельности любого из этих двух новых государств. Многое будет зависеть от политических решений, принятых в Киеве, Минске, Москве и Вашингтоне.

ВОЗМОЖНОСТИ И ВЕРОЯТНОСТИ

Русская нация не обязана выбирать имперский путь. Российская политика содержит широкий спектр взглядов и конкуренцию между различными взглядами на Россию. Вполне может возникнуть российский национальный консенсус, отвергающий имперское восстановление просто потому, что благо России и ее народа требует внимания к вопросам у себя дома, в Российской Федерации.
   Однако поскольку нельзя исключать ни одного исхода, мы должны допустить возможность восстановления Россией своего контроля над двумя восточнославянскими народами. Можно, конечно, сказать, что такое предприятие будет чрезвычайно дорогим. Все три славянских народа продвинулись далеко вперед в формировании своих отличительных черт. Они могут снова действовать вместе, но о возможности договориться о признании за Москвой роли старшего брата не может быть и речи. Ленин понимал, что только коммунизм, а не превосходство России, может узаконить власть Москвы над Киевом и Минском. Какой универсальный принцип или идея узаконит включение Украины в откровенно русское государство? И какой будет Россия, если ей нужно будет объединить украинцев и таджиков, беларусов и грузин в каком-то будущем "общем доме"?
   Возможен только один ответ: для этого имперская Россия должна быть диктатурой. Даже если некоторые бывшие республики окажутся под экономическим контролем Москвы, это должно быть сделано методами командной экономики, что, в свою очередь, также укрепит позиции командной экономики в самой России. Иными словами, самый верный способ изменить баланс российской политики в пользу реакционеров состоит в том, чтобы вернуть центральноазиатские и другие народы обратно в политику Москвы как расширение внутренних проблем России. Какого рода демократию можно ожидать в государстве, которое объединяет, включает и управляет Беларусью и Таджикистаном против их воли?

1 Может быть, это следует назвать "Жириновский с человеческим лицом"?
2 Жириновский выразил это именно в этих терминах: нет Украины, нет Российской Федерации, есть одна большая Россия.
3 Himka, John-Paul, "Ukrainians, Russians, and Alexander Solzhenitsyn," Cross Currents, A Yearbook of Central European Culture, 11:193-204, 1992.
4 Neumann, Iver B., "Russia as Central Europe's Constituting Other", East European Politics and Societies, 7, 2:349-369, 1993.
5 Jowitt, Ken, New World Disorder: The Leninist Extinction. Berkeley, Los Angeles, Oxford: University of California Press, 1992.
6 Можно привести хороший аргумент, что такой шаг приведет всю Восточную Европу, включая Россию, в "Европу".
7 Есть проблемы, которые Россия унаследовала от СССР и которые относятся к ее статусу великой мировой державы, но они выходят за рамки нашего обсуждения, хотя они также имеют отношение к национальной самооценке русских.
8 Русские не пишут об этом много публично, но они знают, как и некоторые иностранцы, что массовая эмиграция евреев и немцев способствовала тому, что Капушкински называет "азиатизацией" России, а я бы назвал это "деевропеанизацией". (См. Kapuscinski, Ryszard, Imperium. Warszawa: Czytelnik, 1993 p. 327).
9 Bassin, Mark, "Russia between Europe and Asia: The Ideological Construction of Geographical Space," Slavic Review, 50, 1:1-17, 1991.
10 Marples, David R., "Belarus': The Illusion of Stability," Post-Soviet Affairs, 9, 3:253-277, 1993.
11 Hauner, Milan, What is Asia to Us? Russia's Asian Heartland Yesterday and Today. Boston: Unwin Hyman, 1990.
12 Как хорошо этот памятник сегодня воспринимается в столице Татарстана - это другое дело.
13 Szporluk, Roman, "The Eurasia House: Problems of Identity in Russia and Eastern Europe," Cross Currents: A Yearbook of Central European Culture, 9:3-15, 1990.
14 Huntington, Samuel P., "The Clash of Civilizations?," Foreign Affairs, 72, 3:22-49, 1993.
15 Solchanyk, Roman, "Russia, Ukraine, and the Imperial Legacy," Post-Soviet Affairs, 9, 4:337-365, 1993.

Україна, Беларусь, Россия

Previous post Next post
Up