Что-то, кроме
Несколько недель назад был в Пушкинском. Две выставки разом: "Мастера Возрождения из академии Каррара" и Рубенс с Ван Дейком.
Между живописным возрождением и барокко, между Сандро Ботичелли и Рубенсом сто лет. Сто лет развития техники живописи, познаний в анатомии, перспективе, свете и цвете.
Но "Благословляющий Спаситель" Ботичелли производит ошеломляющее впечатление, сколько ни смотришь на него.
Перед этой картиной можно стоять часами, не фигуры речи ради. Полная кодов, смыслов, смыслов явных -- очевидных символов, ясных лишь для современников, и смыслов глубинных, изначальных, невыразимых словом, а только чувством, сердцем, опытом, и понятных поэтому всем и всегда. Это не живопись в чистом виде. Это алхимия. В этих слезах, позе, положении рук, ниспадающих волнах волос всё: красота, сострадание, подвиг, любовь, любовь. Каждая деталь, каждый штрих тянет за собой вереницу значений, мыслей. Это сага, песнь, ода, изобильная невероятно и вместе с тем прекрасная невыразимо. Невыразимо. Так как к этим краскам нечего добавить словами.
"Христос в терновом венце" Рубенса...
Картина куда более верная анатомически, выверенная композиционно, с правильной перспективой, светотенью. Объёмная, яркая. Созданная по всем правилам, виртуозно. Радующая глаз уточнённый, пресыщенный. Но в сравнении с Ботичелли...
За сто лет между этими двумя картинами, искусство в погоне за достоверностью и красотой внешней утратило что-то. Что-то, кроме выверенной и доведённой до совершенства формы. Искусство, став более реалистичным и, вместе с тем, на кодовом, знаковом, смысловом уровне более простым, утратило что-то настолько важное, что весь зал с Рубенсом после зала Возрождения показался пустотой, ничем, шумом.
Несколько дней назад на краеведческой прогулке с прекрасным mozhav ходили с лицевой стороны Кремля. Эта тема, тема утраты глубины в погоне за правдивостью формы всплыла вновь.
Покрова на рву.
Алогичный, иррациональный, неправильный. Бросающий вызов симметрии, гармонии и ощущению достаточного. И, тем не менее, несмотря на всё это, в нём есть что-то, что-то, кроме просто выдающегося памятника архитектуры. mozhav рассказал, что последняя архитектурная рефлексия полагает, что в Василии закодирована модель православного рая, Иерусалима небесного, Китеж-града. Модель райского города просматривается в россыпи деталей: в стилизованных бойницах его стилизованных башен, в его островерхих городских крышах, выведенных на поверхности стен храма, венцах его срубов, проступающих там и здесь, керамических звёздах над всем этим. Алхимия зодчего.
Спас на крови же...
Архитектура, безусловно, за 300 лет проделала огромный путь как вперёд, так и вглубь, к историческим основам. Пряничный, красочный, парадный, подчёркнуто симметричный в главном, с исторически отпараллеленными наличниками и изразцами под старину. Прекрасная форма. Но есть ли здесь что-нибудь внутри? Что-нибудь, кроме этого формалистского лубка? Есть ли хоть что-нибудь, примагничивающее взгляд, что-то сакральное, вечное, глубокое до мурашек?
Столетиями, столетиями цивилизация, век за веком прощаясь с предрассудками и сложностью прошлого, становилась всё более пустой и бессмысленной. Искусство помутнело и растрескалось. Раскрошилось. Растеклось.
И только в 20 веке, опустившись на самое дно, появилось понимание, что мир на всех парах несётся в ничто. Понимание. Так мало вроде бы. Но вот он, на самом деле, первый шаг из бездны. Самое трудное, самое трудное уже позади.
Теперь всё будет по-другому. Вот увидите.
Между живописным возрождением и барокко, между Сандро Ботичелли и Рубенсом сто лет. Сто лет развития техники живописи, познаний в анатомии, перспективе, свете и цвете.
Но "Благословляющий Спаситель" Ботичелли производит ошеломляющее впечатление, сколько ни смотришь на него.
Перед этой картиной можно стоять часами, не фигуры речи ради. Полная кодов, смыслов, смыслов явных -- очевидных символов, ясных лишь для современников, и смыслов глубинных, изначальных, невыразимых словом, а только чувством, сердцем, опытом, и понятных поэтому всем и всегда. Это не живопись в чистом виде. Это алхимия. В этих слезах, позе, положении рук, ниспадающих волнах волос всё: красота, сострадание, подвиг, любовь, любовь. Каждая деталь, каждый штрих тянет за собой вереницу значений, мыслей. Это сага, песнь, ода, изобильная невероятно и вместе с тем прекрасная невыразимо. Невыразимо. Так как к этим краскам нечего добавить словами.
"Христос в терновом венце" Рубенса...
Картина куда более верная анатомически, выверенная композиционно, с правильной перспективой, светотенью. Объёмная, яркая. Созданная по всем правилам, виртуозно. Радующая глаз уточнённый, пресыщенный. Но в сравнении с Ботичелли...
За сто лет между этими двумя картинами, искусство в погоне за достоверностью и красотой внешней утратило что-то. Что-то, кроме выверенной и доведённой до совершенства формы. Искусство, став более реалистичным и, вместе с тем, на кодовом, знаковом, смысловом уровне более простым, утратило что-то настолько важное, что весь зал с Рубенсом после зала Возрождения показался пустотой, ничем, шумом.
Несколько дней назад на краеведческой прогулке с прекрасным mozhav ходили с лицевой стороны Кремля. Эта тема, тема утраты глубины в погоне за правдивостью формы всплыла вновь.
Покрова на рву.
Алогичный, иррациональный, неправильный. Бросающий вызов симметрии, гармонии и ощущению достаточного. И, тем не менее, несмотря на всё это, в нём есть что-то, что-то, кроме просто выдающегося памятника архитектуры. mozhav рассказал, что последняя архитектурная рефлексия полагает, что в Василии закодирована модель православного рая, Иерусалима небесного, Китеж-града. Модель райского города просматривается в россыпи деталей: в стилизованных бойницах его стилизованных башен, в его островерхих городских крышах, выведенных на поверхности стен храма, венцах его срубов, проступающих там и здесь, керамических звёздах над всем этим. Алхимия зодчего.
Спас на крови же...
Архитектура, безусловно, за 300 лет проделала огромный путь как вперёд, так и вглубь, к историческим основам. Пряничный, красочный, парадный, подчёркнуто симметричный в главном, с исторически отпараллеленными наличниками и изразцами под старину. Прекрасная форма. Но есть ли здесь что-нибудь внутри? Что-нибудь, кроме этого формалистского лубка? Есть ли хоть что-нибудь, примагничивающее взгляд, что-то сакральное, вечное, глубокое до мурашек?
Столетиями, столетиями цивилизация, век за веком прощаясь с предрассудками и сложностью прошлого, становилась всё более пустой и бессмысленной. Искусство помутнело и растрескалось. Раскрошилось. Растеклось.
И только в 20 веке, опустившись на самое дно, появилось понимание, что мир на всех парах несётся в ничто. Понимание. Так мало вроде бы. Но вот он, на самом деле, первый шаг из бездны. Самое трудное, самое трудное уже позади.
Теперь всё будет по-другому. Вот увидите.