совсем курица
наткнулась на фотографию. привычка зачищать пространство от "безрадостного" заставила посомневаться. удалить или пусть висит, напоминает. оставила.
тонны фотографий. никаких случайных лиц. ничего случайного. память быстренько превращает каждую в историю. как запах, который коснётся, - едва уловимый, впутавшийся в порыв ветра. ты бежишь куда-то, битком набитая планами-делами-смыслами, - и бабах! каааак вспыхнет что-то внутри, - будто был ледник, и крошечная часть его оттаяла и растеклась внутри, и всё затопила. и забываешь, куда бежала, с чем и для чего. и должен был быть день таким расчерченным, намеченным, с клеточками для галочек в конце каждого пункта. но, вдруг эта неуловимость одной тебе понятная, всё меняет.
как сегодня с курицей. в этом альбоме сотни летних снимков: лодки, речка, четырёхлетний Мирошка в зелёных кедах. его выгоревшие на солнышке кудри, кепка набекрень и восторженный взгляд. и как бережно, осторожно он касается кончиками пальцев лепестков на пышном высоком пионе. и ещё живая Жулька с её мудрой остроносой мордочкой. и лица друзей. и мама с велосипедом на белой дорожке из битых матовых камешков. и я в сарафане ярком как крик среди ночи. и кто-то за кадром, для кого тогда ещё хотелось сбываться.
среди обрывков дня наполненного жужжанием шмелей и наглыми запахами разгорячённой полуденной земли белая, самая обыкновенная курица на зелёной траве. наверное, она курица-подросток потому, что выглядит слишком любопытной и ещё никем не напуганной.
подошла ко мне летом когда я рассматривала цветы во дворе. она меня изучала, кажется: ходила кругами, смешно вертела головой. рассматривала меня беззастенчиво то одним глазом, то другим. не идиотничала, как другие толстые матёрые куры, которые бегут врассыпную, стоит тебе пошевелить рукой. эта была симпатяга с аккуратной остренькой головкой. беленькая как ангел, - будто пришла не из курятника с помётом, а сошла прямо с картинки в глянцевом журнале. без ужимок и прыжков позволила себя сфотографировать. вспышка привлекла её внимание, - она сначала растерялась. но постояла напротив ещё несколько секунд и уселась в траву. чтобы было удобнее наблюдать за миром.
я тогда подумала: как их есть? этих птиц. есть их со всеми их смешными повадками. со всеми нелепостями, с их неуклюжестью и грациозностью, с их такой очевидной непохожестью друг на друга.
вслед за белой птицей вспомнилась чёрная наседка, - старушка уже, - она сохранила себе жизнь в курятнике тёти Тани потому, что прилежно высиживала цыплят и потом ходила за ними, хлопотала и прикрикивала на писклявую ораву. гоняла кошек, грозно бежала на бесцельно слонявшуюся по двору незнакомую собаку. эта чёрная птица-курица для старенькой тёти Тани была особенной. она её часто хвалила. они были похожи. характером, повадками, самодостаточностью, присущей женщинам на склоне лет: они уже не суетятся. умеют порадоваться хорошей погоде и зёрнышку упавшему в траву. не бьются, визжа, за место на насесте, а с молчаливым достоинством сгоняют крылом всех, кто мешает. словно краешком мантии смахивают с трона пыль. не бросаются в бой с петухами и за петухов. их волнуют лишь цыплята, и лишь цыплята способны вывести их из равновесия.
а ещё была во дворе Рыжая птица, похожая на женщину лет шестидесяти пяти, которая окрашивает волосы хной и делает химическую завивку по расписанию раз в два месяца. которая исповедуется своей маникюрше и не знает сна, если не подкинет своему неширокму миру хоть сколько-нибудь неожиданную интригу. которая давно не замужем и предпочитает презирать счастливых замужних дам, чтобы не давиться завистью. которая пропускает рюмашку перед сном. которая хранит в гардеробе пёстрый пеньюар, купленный накануне последнего никогда не состоявшегося свидания. которая жила с линейкой в руках: чтобы всё ровно и без сантиментов. но когда-то сломалась вместе со всеми своими мерилами и думает,что надёжно скрывает это от окружающих. такие - особая порода. во все времена они пользуются розовой пудрой и красят губы помадой алого цвета. до ниточки выщипанные брови, высокий голос, частые-частые слова-словечки. такие сплетничают не на лавочках с семечками и шелухой на губах, - нет. они вполголоса перемывают косточки всему свету стоя посреди двора. с ровной спиной. с сумочкой, что лежала зимой набитая нафталином и старыми газетами. и всё у них такое аккуратненькое, выглаженное. начищенное, расправленное, правильное. поджимают губы, качают головой, смотрят вслед, многозначительно цокая языком... Рыжая - она была именно такая. казалась несчастной и страшно одинокой. у рыжей был гребешок слегка набок, как гномий колпак. она не чуралась скандалов с петухом и по поводу петуха.
а другая, - тоже краснопёрая, но совсем ещё молодая, - ты была бунтарка и постоянно перелетала через забор. наверное, она родилась с осознанием своей куриной участи и упрямо совершала побег за побегом. если бы я была курицей, я бы с ней подружилась. надеюсь, наш с ней побег вопреки всему рано или поздно увенчался бы перелётом. и мы бы жили где-то в жарких странах. высиживали бы цыплят. рассказывали бы внукам о дальних холодных странах, где лапы вмерзают в лёд и ждёшь лета, - возможно, единственного в своей куриной жизни.
не знаю, как сложилась судьба Белой птицы. нелепо и даже глупо, наверное, писать о курах в такое важное утро моей жизни. но я сохранила её фотографию. и благодарна её птичьей душе за эти разные-разные, наполненные десятками лиц, голосов, переживаний, - воспоминания. маленькая белая птица была курицей, стала - чудом.
тонны фотографий. никаких случайных лиц. ничего случайного. память быстренько превращает каждую в историю. как запах, который коснётся, - едва уловимый, впутавшийся в порыв ветра. ты бежишь куда-то, битком набитая планами-делами-смыслами, - и бабах! каааак вспыхнет что-то внутри, - будто был ледник, и крошечная часть его оттаяла и растеклась внутри, и всё затопила. и забываешь, куда бежала, с чем и для чего. и должен был быть день таким расчерченным, намеченным, с клеточками для галочек в конце каждого пункта. но, вдруг эта неуловимость одной тебе понятная, всё меняет.
как сегодня с курицей. в этом альбоме сотни летних снимков: лодки, речка, четырёхлетний Мирошка в зелёных кедах. его выгоревшие на солнышке кудри, кепка набекрень и восторженный взгляд. и как бережно, осторожно он касается кончиками пальцев лепестков на пышном высоком пионе. и ещё живая Жулька с её мудрой остроносой мордочкой. и лица друзей. и мама с велосипедом на белой дорожке из битых матовых камешков. и я в сарафане ярком как крик среди ночи. и кто-то за кадром, для кого тогда ещё хотелось сбываться.
среди обрывков дня наполненного жужжанием шмелей и наглыми запахами разгорячённой полуденной земли белая, самая обыкновенная курица на зелёной траве. наверное, она курица-подросток потому, что выглядит слишком любопытной и ещё никем не напуганной.
подошла ко мне летом когда я рассматривала цветы во дворе. она меня изучала, кажется: ходила кругами, смешно вертела головой. рассматривала меня беззастенчиво то одним глазом, то другим. не идиотничала, как другие толстые матёрые куры, которые бегут врассыпную, стоит тебе пошевелить рукой. эта была симпатяга с аккуратной остренькой головкой. беленькая как ангел, - будто пришла не из курятника с помётом, а сошла прямо с картинки в глянцевом журнале. без ужимок и прыжков позволила себя сфотографировать. вспышка привлекла её внимание, - она сначала растерялась. но постояла напротив ещё несколько секунд и уселась в траву. чтобы было удобнее наблюдать за миром.
я тогда подумала: как их есть? этих птиц. есть их со всеми их смешными повадками. со всеми нелепостями, с их неуклюжестью и грациозностью, с их такой очевидной непохожестью друг на друга.
вслед за белой птицей вспомнилась чёрная наседка, - старушка уже, - она сохранила себе жизнь в курятнике тёти Тани потому, что прилежно высиживала цыплят и потом ходила за ними, хлопотала и прикрикивала на писклявую ораву. гоняла кошек, грозно бежала на бесцельно слонявшуюся по двору незнакомую собаку. эта чёрная птица-курица для старенькой тёти Тани была особенной. она её часто хвалила. они были похожи. характером, повадками, самодостаточностью, присущей женщинам на склоне лет: они уже не суетятся. умеют порадоваться хорошей погоде и зёрнышку упавшему в траву. не бьются, визжа, за место на насесте, а с молчаливым достоинством сгоняют крылом всех, кто мешает. словно краешком мантии смахивают с трона пыль. не бросаются в бой с петухами и за петухов. их волнуют лишь цыплята, и лишь цыплята способны вывести их из равновесия.
а ещё была во дворе Рыжая птица, похожая на женщину лет шестидесяти пяти, которая окрашивает волосы хной и делает химическую завивку по расписанию раз в два месяца. которая исповедуется своей маникюрше и не знает сна, если не подкинет своему неширокму миру хоть сколько-нибудь неожиданную интригу. которая давно не замужем и предпочитает презирать счастливых замужних дам, чтобы не давиться завистью. которая пропускает рюмашку перед сном. которая хранит в гардеробе пёстрый пеньюар, купленный накануне последнего никогда не состоявшегося свидания. которая жила с линейкой в руках: чтобы всё ровно и без сантиментов. но когда-то сломалась вместе со всеми своими мерилами и думает,что надёжно скрывает это от окружающих. такие - особая порода. во все времена они пользуются розовой пудрой и красят губы помадой алого цвета. до ниточки выщипанные брови, высокий голос, частые-частые слова-словечки. такие сплетничают не на лавочках с семечками и шелухой на губах, - нет. они вполголоса перемывают косточки всему свету стоя посреди двора. с ровной спиной. с сумочкой, что лежала зимой набитая нафталином и старыми газетами. и всё у них такое аккуратненькое, выглаженное. начищенное, расправленное, правильное. поджимают губы, качают головой, смотрят вслед, многозначительно цокая языком... Рыжая - она была именно такая. казалась несчастной и страшно одинокой. у рыжей был гребешок слегка набок, как гномий колпак. она не чуралась скандалов с петухом и по поводу петуха.
а другая, - тоже краснопёрая, но совсем ещё молодая, - ты была бунтарка и постоянно перелетала через забор. наверное, она родилась с осознанием своей куриной участи и упрямо совершала побег за побегом. если бы я была курицей, я бы с ней подружилась. надеюсь, наш с ней побег вопреки всему рано или поздно увенчался бы перелётом. и мы бы жили где-то в жарких странах. высиживали бы цыплят. рассказывали бы внукам о дальних холодных странах, где лапы вмерзают в лёд и ждёшь лета, - возможно, единственного в своей куриной жизни.
не знаю, как сложилась судьба Белой птицы. нелепо и даже глупо, наверное, писать о курах в такое важное утро моей жизни. но я сохранила её фотографию. и благодарна её птичьей душе за эти разные-разные, наполненные десятками лиц, голосов, переживаний, - воспоминания. маленькая белая птица была курицей, стала - чудом.