О надругательстве над исчезнувшим миром, или Никогда не смотрите голливудские фильмы.
Евреев больше нет, нет и чертей. Нет женщин, поливавших улицы водой в ночь зимнего солнцестояния. Никто не помнит, что нельзя давать другому четное число любых предметов. Никто не стучится на рассвете в дверь синагоги. Никто не окликает прохожего перед тем, как выплеснуть помои. Раввина убили в пятницу в месяце нисан. Общину вырезали, святые книги сожгли, кладбище осквернили. Книга Бытия возвращена Создателю. Гои парятся в еврейской бане. Молельню Аврахама Залмана превратили в свиной хлев. Ангела Добра больше нет, нет и Ангела Зла. Нет более ни грехов, ни искушений! Род людской виновен и семижды виновен, а Мессия так и не приходит. К кому он теперь придет? Мессия не являлся, не являлся, и евреи сами отправились к нему.
И. Б. Зингер. Последний черт
Должна признаться вам, достопочтенные дамы и господа, что в минувшую субботу со мною случилось страшное: меня занесло на голливудский фильм. Хуже того. Это был мюзикл. И более того: это был мюзикл по Башевису Зингеру.
Смейтесь, жестокие люди, смейтесь. Не учила ли вас, впрочем, мама в детстве, что над чужим горем смеяться нехорошо?
После трудового подвига в пятницу (осмотр пациентов-проверка работ-пятичасовой перевод рыбьего списка) ваша покорнейшая поняла, что меры надо принимать незамедлительно. Запой грозил продолжиться, и было само собой понятно, что я выпаду из реальности, включив компьютер и начав искать вот-только-этот-кусочек-обещанной-информации, а вернусь в реальность только тогда, когда уже подниму, наконец, голову и увижу, что за окном стемнело. И ваша покорнейшая решила увести себя из дома. А куда же в субботу пойдешь?
Программа Синематеки указывала, что утром в субботу состоится лекция, затем концерт, а после - показ кинофильма, и все это будет объединено одной темой: музыка и изучение Торы. Лекцию же должен был читать проф. Э. Шляйфер, которого ваша покорнейшая уже слышала прошедшей зимой. Славный пожилой господин, правда, в конце лекции спел из мюзикла и даже сплясал канкан, но в остальном оставался в рамках самого строгого приличия, на сцене не безобразил, а напротив - очень интересно рассказывал о влиянии канторальной музыки на американские мюзиклы начала ХХ в. И фильм тогда был показан соответствующий: что-то очень стильное, большеглазое, набриолиненное, года эдак 29-го, с записями тогдашних замечательных канторов... Хорошо, в общем, вышло.
Воодушевленная удачным опытом, ваша покорнейшая решила пойти, как только увидела фамилию проф. Шляйфера, а уж когда обнаружила, что показывать будут экранизацию "Ентл" Башевиса Зингера, то просто схватила сумку, камеру и побежала прямиком в Синематеку.
Кто же знал, что это будет за экранизация?
Самая большая верность мертвым, друзья мои, а уж тем паче, самая большая верность убитым - это сохранение памяти о них.
Банальность, вы правы.
Но что такое память и как ее хранить?
Почему мы равнодушно слышим цифры, называющие столько-то миллионов убитых, но сердце в нас падает, когда мы видим какую-нибудь из простеньких фотографий Р. Вишняка?
Память - это запах.
Это привкус человека. Неповторимый, неповторимее отпечатков пальцев.
И самый страшный грех против этой памяти - позорный и дешевый лоск, журнальный глянец, стирающий личный отпечаток.
В этот раз проф. Шляйфер канкана не танцевал, но смотреть на него было не менее приятно, а вашей покорнейшей так и намного приятнее, потому что она поняла, что ей так в профессоре нравится. Круглое его доброе лицо, всегда полное ласки и тихой веселости, носило, казалось бы, отпечаток чего-то еще - и как-то все непонятно мне было, чего же именно, несомненно же было только одно: это было что-то очень знакомое, родное, давным-давно забытое, как след общих детских воспоминаний. Когда же профессор случайно обмолвился "и сам я, прошедший через хедер..." - недостающий кусочек головоломки с тихим щелчком встал на место, и ваша покорнейшая, выросшая на Шолом Алейхеме, а потом и на Башевисе Зингере, поняла, что за ощущение родства наполняло ее при виде этого незнакомого господина: привкус местечка столетней давности, его звуки и запахи, deja vu ностальгических воспоминаний о том, что было убито за тридцать лет до моего рождения, еще одна из множества моих непрожитых жизней. И почему пустяки, о которых говорит проф. Шляйфер, воскрешают для нас этот мир?
А почему вообще пустяки воскрешают человека?
Может быть, человек и состоит из пустяков, и оттуда, с небес, смотрят не на то, какую цель мы ставим себе в жизни, а на то, сколько сахару мы кладем в чай? И на то, как завязываем шарф, и как полуоторванная пуговица висит на последней нитке, и на то, как мигает лампочка перед тем, как перегорит? И на какой мотив дети заучивают урок.
Может быть, в этом и состоит вся наша жизнь, а не в той болтовне, которую мы считали самой важной?
И тогда память об этом становится важнее любой другой памяти.
Click to viewИз лекции проф. Э. Шляйфера (иврит-идиш) о музыке в школьном изучении Торы и о песенках - милых сорняках, выросших на обочине этой дороги.
Часть вторая. Обратите внимание: зал прекрасно понимает идиш.
Не стану притворяться, друзья мои, я сразу подозревала, что с фильмом что-то не так. Но кто же знал, что с ним все настолько не так? Могло ли кому-нибудь прийти в голову, что можно было, снимая музыкальный фильм о местечке десятых годов ХХ в., ни разу и никак не обратиться к тогдашней музыке? Скорее я ожидала бы давно набивших оскомину клейзмеров, если не волшебных канторов тех времен, но только не того, что обнаружила: это была обыкновенная западная попса, лишенная даже намека на идишкайт, плоская, неприкрытая, не пытающаяся даже притворяться чем-либо иным.
Надругательство над памятью погибших - это не бранные слова и не сплетни. Иной сумеет так сплетню рассказать, что человек стоит перед тобой как живой.
Надругательство - это забвение, стандартизация, попытка запихнуть в глянец память о человеке, о целом мире, которая сидит тем временем на лопатине, растопырив руки и и ноги, что твой Иванушка-дурачок, и лезть в печь не желает, а желает жить в нас, оставаться тенью, привкусом, запахом, осадком на дне подсознания, сном, но только не цифрой, не именем, не пунктом в реестре.
Надругательство - это вот то самое позорище, которое я смотрела в субботу, и о котором И. Б. Зингер с горечью сказал в свое время: "I did not find anything in her singing which reminded me of the songs in the studyhouses and Hasidic shtibls,which were a part of my youth and environment", - а уж он кое-что понимал в сохранении памяти, посвятив всю свою жизнь попытке удержать призрак, отзвук, оттенок того исчезнувшего прозрачного мира, в серебряный отсвет которого на стеклянной пластинке вглядывался Р. Вишняк, еще один человек, многое знавший о верности навсегда исчезнувшему прошлому.
You can watch this video on www.livejournal.com
Й. Розенблатт. А идише маме.